О жизни и смерти... (Проза)

Когда-то очень давно, можно сказать тысячу лет назад, я брала интервью у молодого парня вертолетчика.По национальности он был чукча. Мы сидели с ним на краю летного поля на завалинке, И, как мне казалось, непринужденно разговаривали. Внешне парень был очень привлекательным, я, молодая симпатичная девчонка. Мне даже пришло в голову чуточку с ним пофлиртовать, чтобы снять лишнее напряжение, которое частенько преследует интервьюируемых.  Но потом  решила к основной теме подобраться издалека и спросила его о родителях. Зря я это сделала. Абсолютно бесцветным голосом, ничем не выдав своего отношения к вопросу, он говорил по порядку, есть  мама, но она умерла , то же самое про отца, есть отец, но  отец умер, я спросила есть ли у него брат (наверное, потому что знала, что у чукчей большие семьи), так же бесцветно он сообщил, да есть брат, в этот момент я встрепенулась и с надеждой хоть на одно положительное известие о родственниках, заглянула в его алюминиевые глаза, но брат умер, бесцветным голосом закончил он.
Итак на каждый последующий вопрос он отвечал, есть, но...То же самое про сестру, он сообщил, что у него две сестры, но они умерли. Вопросы я задавала тем же бесцветным голосом, каким он мне отвечал и выяснила, что кроме них есть бабушка и дедушка, но они умерли, и несколько дядей и тетей, которые тоже умерли. Вся эта информация подвигла меня к тому, чтобы подробнее выяснить, где они похоронены, оказалось в долине смерти, их туда просто отнесли, многих даже не совсем умершими, чтобы смерть пришла за ними в эту долину. Потом я спрашивала, где он учился, как учился, с кем и куда летал, но мне лично, всё это было уже не интересно. Потрясенная национальными особенностями жизни и смерти этого немногочисленного северного народа, я ещё очень долго вспоминала его монотонный, бесцветный рассказ и поражалась тому, как сам рассказчик оставался при этом живым, молодым и красивым. Там действительно в те времена была высокая смертность. Жили большими семьями, женились на ближайших родственницах, двоюродных и троюродных сестрах, и все наследственные болезни ходили по кругу, бывало, что и выкашивали всех, чуть ли не под корень. Сейчас, вполне возможно, всё по другому. Жизнь ведь не стоит на месте. О повальном пьянстве коренных северных народов и о высокой смертности в те времена не принято было говорить вслух. Поэтому мало кто знает о таких фактах. На протяжении всей своей жизни я частенько вспоминала рассказ того молодого вертолетчика, который спустя полгода после нашего интервью, тоже умер. Вернее, весь экипаж разбился вместе с вертолетом. Ребята были все молодые и красивые, и вообще это был лучший экипаж обслуживающего наш район отряда вертолетчиков.  Север суровая штука. Теперь здесь на Донбассе, во время нашей братоубийственной войны, навязанной народу безумной властью против его воли, я в очередной раз вспоминаю рассказ того парня о своих родных, его бесцветные глаза и тусклый, обреченный голос, которым он всё это мне говорил. Жизнь очень хрупкая вещь. Мы изначально понимаем, что всего лишь гости на этой земле. Приходим ненадолго, чтобы украсить этот мир своим присутствием. Слишком мало лет на все про все выделено судьбой среднестатистическому жителю нашей планеты. Так хочется, чтобы отпущенное нам время было потрачено с пользой для себя и для окружающих. Хочется праздника, карнавала, душевного тепла от родных и близких. Хочется видеть улыбки детей, а не их испуганные глазенки. Хочется видеть рядом счастливых подруг, а не людей, затравленных бесчисленными потерями, нищетой и неурядицами нашего военного быта. И опять возникает вопрос, почему такая несправедливость? Почему в наше развитое современное общество вкрались эти нелюди, несущие нам смерть. Что им нужно? Ведь сами-то они упакованы по всем статьям, явно не бедствуют. Конечно же я далека от политики, от тактики и стратегии современных вооруженных конфликтов. Но, рассуждая наивно, по дилетантски, думаю, что если бы уничтожить десяток-другой зачинщиков и идейных вдохновителей этой бойни, как сделали по результатам Нюрнбергского процесса, может  и удалось бы решить проблему этой никому не нужной войны, и миллионы людей вздохнули бы спокойно, и продолжали бы жить в любви и согласии, как жили до этого. Как мы скатываемся к тому, что какие-то единичные монстры, зачастую патологические безумцы решают нашу судьбу, диктуют, как нам жить? К моему соседу, атеисту, три года ходят иеговисты, которых он надеялся обратить в свою веру, вернее безверие, но теперь сам рассовывает их брошюры по почтовым ящикам. Так  мы переоцениваем свои моральные и физические возможности противостоять чуждой идеологии, в том числе идеологии зла и насилия? А те, кто возомнил себя сверхчеловеками, хвалятся, утверждая, что из любого человеческого материала, самое большее за год, способны слепить всё, что им требуется, для утверждения своих бесчеловечных идеалов. И уже есть примеры, когда на подконтрольной Украине части Донбасса люди в буквальном смысле чокаются, сходят с ума, во-первых, от огромного количества вооруженных бандеровцев рядом, во-вторых, от раздвоения нравственных идеалов. С одной стороны Родина, и с другой Родина, как быть маленькому беззащитному человечку? Я знаю тетку, которая бегает и кричит, указывая солдатам в сторону своих соседей, они неблагонадежные, они ходили на референдум, они против вас. Выдала солдатам соседских свиней, обозвав их хозяев ополченцами, те не стали долго разбираться, свиней благополучно слопали, нужно же чем-то питаться! Куда мы катимся, и чем всё это закончится? И, главное, как мы все после этого будем дальше жить, если всё-таки будем?! Мы очень далеки от мира сегодня. Кто бы и что не говорил, каждый день продолжаются обстрелы сопредельных территорий. И нет того умного, авторитетного и волевого человека, который мог бы это дело закончить миром. И самое обидное, что Донбасс противостоит бандеровцам, а всем остальным победителям этого зла в прошлом, на это обстоятельство глубоко плевать...