ретро-рецензия с лирическими отступлениями
У каждого поколения есть свой Армагеддон и свой Гамлет. У поколения восьмидесятых Гамлет - это Высоцкий. Наверное, это самый невысокий Гам-лет со времён театра «Глобус» и по наши дни. Невысокий по росту, хотя все поколения режиссеров игнорировали авторскую ремарку Шекспира «Гамлет тучен и страдает одышкой», невысокий и по исполнению. В те годы, когда гремел Владимир Семенович с подмостков Театра на Таганке, у читающей публики была на устах строчка Мандельштама «Играй же на разрыв аорты». Вот он так и играл. Думаю, что не все в нынешнем поколении смогут наи-зусть прочитать до конца хоты бы это четверостишие. А ведь там было про-рочество. Итак:
Играй же на разрыв аорты,
С кошачьей головой во рту,
Три чёрта было, ты четвертый,
Последний чудный чёрт в цвету.
Чтобы интерпретировать все четыре строчки, понадобится целая книга. Для меня важно одно слово. Последний. Последний чудный чёрт в цвету. На Вы-соцком закончилась эпоха русских бардов.
А был ли он той вершиной, выше которой уже не подняться? Наше беспо-щадное телевидение год за годом доказывает: да, был. Высоцкий – гений.
Подошла очередная дата смерти В.С. Высоцкого. Телекомпании привычно поставили в сетку вещания старые фильмы с его участием или с его компью-терной маской, актеры и звезды эстрады спели его лучшие песни, Никита Владимирович, похожий на папу в полуторном увеличении, строго смотрел, чтобы все было прилично.
Высоцкий, уже он теперь – «наше всё». Нацгений, борец за справедливость, великий поэт, музыкант и актёр. При жизни - ВТОРОЕ место по популярно-сти после Гагарина. Да и сейчас… Скрепа. И других пока не предвидится.
Популярность Высоцкого огромна. Доживи он до наших времен и вздумай баллотироваться в ГосДуму, выбрали бы без всей этой предвыборной суеты, да ещё с явным преимуществом.
Давным-давно, когда Высоцкий только-только снялся в фильме «Вертикаль» и его популярность резко взлетела вверх, я чуть было не поссорился со своими однокашниками по факультету геофизики. Сказал, что век Высоцкого закончится сразу же после того, как порвётся последняя плёнка с его пес-нями на последнем магнитофоне. Однокашники не верили моим аргументам и собирали супротив меня коалицию, чтобы побить.. А я бил их фактами. Ар-гументы были простые – скверные стихи, сомнительный вокал, музыка - три аккорда. Я даже написал пародию на его «Парус»:
Но в ухо, вдарили в ухо!
Глухо… глухо… глухо…
И еще с десяток таких же рифмованных выкриков с разными рефренами. Сказал, что это продолжение известной песни.
Однокашники попросили списать слова и захрипели эти куплеты на всех трех этажах студенческого общежития. Но, как позднее пел Высоцкий, «сколь верёвочка не вейся, всё рано укоротят» - мне пришлось покаяться. Делать это было легко и сладко, ибо сам всё-таки любил его песни и до сих пор знаю наизусть три четверти текстов.
Но, как говорил один великий пророк «… и во многом знании есть много скорби» и далее по тексту. Я начал сомневаться, вдумываться, анализиро-вать. И впал в крамолу. А был ли Высоцкий великим поэтом, беззаветным борцом с коммунистическим режимом, гениальным актером?
«Герой нашего времени». Это было гениальное название. У каждого време-ни должен быть свой герой. На семидесятые годы выпал В. Высоцкий. «Ка-кое время на дворе, таков мессия» писал о нем Андрей Вознесенский. Чего здесь больше – восторга от новоявленного мессии или легкого сожаления, что страна выбрала его, Высоцкого, а не более талантливого и глубокого по-эта.
И вот что здесь интересно – а кто его выбрал - народ или помогла в этом выборе власть? Вспомним, что в это же время писали Вознесенский, Рожде-ственский, Евтушенко. Конечно, эти «три богатыря» собирали Лужники, но можно ли их назвать всенародными? Интеллектуалы, книгочеи, лирические студенты – вот их публика. По тем временам, надо сказать, этих книгочеев было немало, примерно треть всех семей в СССР имели домашние библиоте-ки, это сейчас их меньше трех процентов, что ниже статистической погреш-ности.
Окуджава казался многим слишком романтичным, мягким, хотя он был просто мудрым. Над Бродским большинство советской публики посмеива-лись – надо же умудриться за стишки на зону попасть! Хранить плёнки с за-писями Галича было просто опасно, да и мало этих плёнок было, гораздо меньше, чем записей Высоцкого.
Каждый в отдельности из этих поэтов был сильнее, талантливее, грамотнее Высоцкого, а он по популярности обогнал их всех вместе взятых.
Любопытно то, что у советской власти были тысячи причин заставить на-всегда замолчать этот хриплый голос: пьянки и драки, наркотики и поездки в капстраны, автоаварии и… Сажали и не за такое. Что это – любовь власти? Или Высоцкий был выгоден, удобен? В чём? А может… Побоялись гнева на-родного? Тогда власть вообще ничего не боялась. Она (власть) умела возгла-вить даже народную любовь.
Но как можно сформировать мнение народа? Да при помощи всё тех же домашних магнитофонов! Это ведь не пропаганда, не с экрана телевизора сказано было: «Идет охота на волков»… не с высокой трибуны! Мы же сами это на пленочку записали, послушали, подумали, поверили. И никакой цен-зуры!
Для начала: кто из писателей и поэтов мог претендовать в те времена на титул «Героя нашего времени»? Вознесенский? Талантливейший поэт, по какой-то унылой несправедливости не получивший «Нобеля» по литературе. Его знали, читали… Но далеко не все могли продраться сквозь джунгли об-разов, сложнейших метафор и неологизмов. К тому же, книжки Андрея Ан-дреевича достать было трудно, стихи переписывали от руки, как пушкинскую «Гаврилиаду». Он был слишком сложен для среднего читателя, а поэтому не слишком опасен. Непредсказуем. Получил, находясь за границей, миллион-ный валютный гонорар за свои книги, за три дня промотал его - рестораны, дорогие подарки, всё что угодно, лишь бы не везти валюту на родину.
Булат Шалвович был тих и глубок. Очень талантлив. Патриот, ветеран. А нужен был свой парень. Чтоб рванул на себе рубаху…
Бродского посадили. Скорее всего, не за явные грехи, а для острастки ле-нинградской фронды и прочих диссидентствующих .
Стругацкие, гениальные философы и провидцы, в СССР выпускались в ос-новном в издательстве «Детская литература», так, мол, детские фантазии, путь подрастающее поколение тешится, воображение развивает. И все равно – книг братьев Стругацких было не купить, брали почитать на ночь, вставали в очередь в библиотеке. Конечно, были у власти причины опасаться этих «детских» книжек, но Бориса Натановича и Аркадия Натановича называли (там, наверху!) «валютным цехом страны». В журнале «Иностранная литера-тура» была небольшая рубрика «Издано за рубежом», почти в каждом номе-ре: Стругацкие, в Италии и Германии, в США и Канаде, в Аргентине и Авст-ралии – весь мир покупал их книги, читал и платил СССР валюту. Сами ав-торы от РААП (Российская ассоциация авторских прав) получали мизерные проценты.
Оставался Галич. Даже после его убийства, он оставался в магнитофонных записях, в перепечатанных под восемь копирок стихах. Он был очень серьёз-ным противником власти.
А Высоцкий оказался удобным противовесом Галичу по многим парамет-рам. Пишет о зэках? Хорошо, это партия дала амнистию. Пишет шуточные песни? Да, и такие потешные: «Раздали маски кроликов, слонов и алкоголи-ков»… А эта песенка: «Сказать по-нашему, мы выпили немного»? Да это же бардовский аналог киножурнала «Фитиль»! Над попами посмеивается… Слегка богохульствует… Пусть поёт, хрипатый. Лишь бы основы советской власти не трогал.
А он и не трогал. Песни о войне, об альпинистах, для фильмов и спектак-лей, песни для актерских капустников.
Есть у партии настороженное отношение к евреям, значит, появится песня «Мишка Шифман башковит». Правда, в другой песенке на эту тему он как бы извинится: «Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам». Тогда было принято стесняться еврейской крови и Высоцкий, чей дедушка по отцу Вольф Шлиомович Высоцкий (впоследствии он переписал свое имя-отчество на русский лад, став Владимиром Семеновичем) учился в Коммерческом ин-ституте (с 1911 по 1917 год) на экономическом факультете, получив по окон-чании ученую степень кандидата экономических наук.
Высоцкому было позволено много: брак с иностранкой, запои и срывы спектаклей, наркотики, драки. Известно, что на весь огромный Советский Союза было два «мерседеса» - у Брежнева и у Высоцкого. И эти загулы, что могли бы вызвать сейчас в обществе раздражение и нелюбовь к его творчест-ву, тогда вызывали восторг и обожание.
Давайте, вместе поразмышляем над его первой ипостасью – поэтической. Еще в шестидесятые годы поднимался порою робкий ропот: мол, не поэт… как бы… нет… Почитатели Высоцкого отвечали: да, не совсем поэт, не очень композитор, своеобразный певец. По отдельности – есть претензии, но в це-лом он - Явление. Синтез. Одно дополняет другое. «На разрыв аорты». А кто еще может петь согласные? То-то. Он первый. «В синем небе колокольнями расколотоммммммммммм»…
А тут ещё первая Его смерть, воскрешение, а потом появились стихи Анд-рея Вознесенского «На смерть Высоцкого».
Спи, шансонье Всея Руси,
Отпетый!
Ушёл твой ангел в небеси
Обедать!
Высокий тогда выжил, стихотворение запомнилось – там и о Марине Влади:
А баба – русый журавель –
в отлете,
Орёт за тридевять земель:
Володя!
Тут и хор врачей:
Твоею песнею ревя
Под маскою,
Врачи произвели реа-
нимацию.
Воскрешение свершилось. Процедура беатификации пошла. А тут еще его поклонники, выйдя из подъездов, где брякали на гитарах его песни, пошли в жизнь, а некоторые – во власть.
И мало кто обратил внимание на строчки, которые Вознесенский написал не без грусти:
О златоустом блатаре
Рыдай, Россия!
Какое время на дворе –
Таков мессия.
Уж он-то понимал, что власть по-шулерски передёрнула и вместо козырно-го туза скинула валета.
Шло время, был убит Галич, писал гениальные песни Окуджава, поднимал миллионы людей своими песнями на работу в тайгу, в моря и в горы Юрий Визбор и Юрий Кукин, но Высоцкий для народа был Первым.
Я повторюсь, что своей популярности Высоцкий обязан прямой и откры-той продаже магнитофонов. Чтобы купить обычную лязгающую пишмашин-ку, нужно было сдать образец печати своего агрегата в КГБ, а магнитофоны не только воспроизводили звук, проигрывали песни, но ещё и тиражировали записи. От записи к записи звук становился всё хуже, но тут кто-то приносил новую запись с концерта и народный конвейер продолжал работать.
Тогда, на заре своего творчества, Высокий писал слабые тексты, но при этом пел ещё и чужие песни или песни на чужие стихи. Конечно, при переза-писи редко кто оставлял на плёнке его комментарии, что эта песня автора НН, и про авторское право граждане имели смутное понятие (впрочем, как и сейчас, полвека спустя). Всё это чередование (своя песня – чужая песня) приводило к какому-то положительному творческому балансу. К «Нинке» Высоцкого добавлялась «Плачет девочка в автомате» Андрея Вознесенского, на его «Я женщин не бил до семнадцати лет» - «Девушка из Нагасаки» на стихи Веры Инбер, на его «Мы вместе грабили одну и ту же хату» - «Баллада о парашютах» Анчарова («Парашюты рванули и приняли вес»), и снова – свою «Я любил и женщин и проказы», а потом: «Ни славы, и ни коровы, ни тяжкой короны земной, Пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул петь co мной» - а это опять Вознесенский.
«Гул затих, я вышел на подмостки» - Пастернака, «Про маляров, истопни-ка и теорию относительности» - Александра Галича, и еще полтора десятка авторов: Алешковский, Горбовский, Ан. Тарковский и т.д.
Думаю, что далеко не все авторы, на чьи стихи пел песни Высоцкий, вошли в каталоги и диссертации учёных, сделавших карьеру на творчестве Высоц-кого. Я отлично помню в исполнении Высоцкого песню «Он не вернулся из полёта/ Наш «ястребок» сверхзвуковой», на доступных мне ресурсах её нет. А написал стихи автор… и я опять потерял его имя, и ГУГЛ не помог. А ко-гда-то была в библиотеке домашней его книжка.
Поклонение Высоцкому было почти религиозное, могли побить, поэтому приходилось отстаивать авторские права других поэтов, демонстрируя их сборники. Мне не хотелось, чтобы Высоцкого обвинили в плагиате, да и на-стоящих авторов хотелось показать друзьям и коллегам. Вот и сейчас, как в юности, всё тем же и занимаюсь.
Был ли Высоцкий патриотом? Не в коммунистическом, не в идейном смыс-ле, а просто, как сейчас принято говорить «по жизни»? Конечно, скажем мы. И песни пел патриотические, и в фильмах правильных снимался. Хотя, дру-гих-то не было… Ну, любил иностранные машины, ну, жена – француженка, ну, уехать хотел в Америку насовсем. А вот тут стоп! Где здесь правда, а где всего лишь снисходительный рассказ о русском орущем актере в голливуд-ской тусовке.
Прекрасным летним вечером в Пасифик Пэлисайдс, дорогом районе Лос-Анджелеса, на одной из вилл собрались звезды экрана и киноиндустрии. Ве-ранда с бассейном, дым дорогих сигар, коктейли. Среди гостей были как царствующие киноособы, так и растущие таланты: Грегори Пек, Натали Вуд, Лайза Минелли, Роберт Де Ниро, Энтони Хопкинс, Майкл Дуглас, Силь-вестр Сталлоне, чей фильм "Рокки" четыре месяца спустя, в ноябре 1976-го, превратит его в мировую знаменитость.
Среди гостей прохаживался и посторонний – крепко сложенный невысокого роста человек, одетый в бледно-голубое. Глаза его блестели от волнения, а противоалкогольный препарат дисульфирам помогал, как позже напишет его жена, удерживаться от рабского пристрастия к бутылке.
Дождавшись нужного момента, хозяин вечеринки, голливудский продюсер Майк Медавой представил своей звездной компании гостя с семиструнной гитарой. Как сказал Медавой в интервью Радио Свобода, "он взял свою ги-тару, сел в гостиной и начал играть".
Лишь несколько человек знали, что перед ними один из самых знаменитых людей в Советском Союзе.
Это пишет Карл Шрек в статье с подзаголовком«Советский актер и музыкант мечтал завоевать Голливуд и даже подумывал остаться в США».
Необычным было именно присутствие Высоцкого. Кто это, собрав-шимся было невдомек.
"Это была типичная голливудская вечеринка с массой людей, – рассказыва-ет Медавой, участник семи оскароносных картин и, в те годы, глава про-дукции United Artists. – Кто-то знал друг друга, кто-то нет. Необычным бы-ло именно присутствие Высоцкого. Кто это, собравшимся было невдомек".
Такое положение дел Высоцкий как раз и собирался изменить. Завоевав сердца своих сограждан, он обратил свои амбиции в сторону Голливуда. Для Высоцкого концерт в доме Медавого становился отправной точкой для этих целей, погружением, вместе со своей женой, французской актрисой Мари-ной Влади, в мир голливудских звезд.
"Меня поразило, каким счастливым он выглядел там, – рассказывает Меда-вой, – и как возбуждены были они оба вместе с Мариной, открывая для себя этот новый мир".
Мы помним песни про заграницу: «Я вчера закончил ковку/ Я три плана за-лудил/ И в загранкомандировку/ От завода угодил»… и легендарную «Она была в Париже». Все с иронией.
Народный герой против истеблишмента. Это следующий подзаголовок Карла Шрека.
Песни Высоцкого начала 1960-х были совсем не в голливудском стиле. Он пел о лицемерии и абсурде советской повседневности, о сидельцах и дельцах, о зонах и судьбах обездоленного военного поколения.
Эти песни сделали Высоцкого народным героем. В общероссийском опросе общественного мнения 2010 года он занял второе после Гагарина место сре-ди кумиров ХХ века.
Советским властям (официально, по крайней мере) деятельность его не нра-вилась, музыку его и стихи долгие годы не издавали. Однако Высоцкий не был диссидентом, вроде Солженицына или Сахарова. Если песни не доходили до открытой критики государства. Несогласие он прятал в метафоры, аллего-рии, игру слов и остроумное подкалывание. В песне "Инструкция перед по-ездкой за рубеж" есть такие слова: "Он мне дал прочесть брошюру, как на-каз, Чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас".
Пока власти отказывали ему в доступе к государственным фирмам звукоза-писи и не публиковали его стихи, сам Высоцкий набирал славу среди высоко-поставленных чиновников, слушавших, как и миллионы советских людей, его домашние концерты, записанные у друзей и расходившиеся на черном рынке. Ему разрешалось работать актером и выступать. И у него были возможно-сти, о которых большинство людей в стране только мечтало, – полноцен-ный заработок и разрешение на заграничные поездки. Высоцкий этим поль-зовался и ездил по всему миру – от Парижа, где жила Марина Влади, до Со-единенных Штатов.
Но именно в Америке, по словам его друга Валерия Янкловича, плохо говоря-щий по-английски Высоцкий хотел себя испытать. “Он чувствовал, – вспо-минал Янклович в российском документальном фильме 1998 года “Владимир Высоцкий в Америке”, – что он может работать в США. Ему казалось, что его поймут даже американцы”.
Было ли желание работать в США? Вряд ли. Песни говорят обратное. Про хоккеистов: «Профессионалам – зарплаты навалом,/ То много то мало/ На банковский счет, / А наши ребята/ За ту же зарплату/ Уже пятикратно выхо-дят вперед/. …Так с будущими работодателями не общаются, даже в шутку.
Проведя август 76-го в Лос-Анджелесе, Высоцкий и Влади полетели в Нью-Йорк, где остановились у Барышникова и встречались с Бродским. Во время этой поездки Высоцкий ответил на вопрос о возможном переезде на Запад в телеинтервью с известным американским журналистом Дэном Разером в программе "60 минут".
Высоцкий отмел предположение Разера, что советская власть побаивается его возможного невозвращения. ”Я уезжаю уже четвертый или пятый раз и всегда возвращаюсь. Это смешно! Если бы я был человеком, которого боят-ся выпускать из страны, так это было бы совершенно другое интервью. Я спокойно сижу перед вами, спокойно отвечаю на ваши вопросы. Я люблю свою страну и не хочу причинять ей вред. И не причиню никогда”.
Когда на следующий год интервью пошло в эфир, чиновник Госдепартамен-та написал (публикация Викиликс, 2014): сегмент “60 минут” показал “при-мер официально дозволенной критики в Советском Союзе”. Барри Рубин, американский друг и переводчик Бродского, рассказал работающему в Мин-несоте специалисту по Высоцкому Марку Цыбульскому, что советское пра-вительство должно быть благосклонно: интервью показало, что “если дис-сидент может съездить на Таити и выступить в Америке, у него на родине положение не такое уж и тяжелое”.
Барри Рубин ошибался – Высоцкий не был диссидентом. Он был патриотом. Но любил красивую жизнь. Так бывает.
У Высоцкого “был бесконечный интерес к роскоши, связанной с этой западной культурой”.
В отрывке из дневника от 2 августа 1977 года, предоставленном Радио Сво-бода, Миш писал, что у Высоцкого “был бесконечный интерес к роскоши, связанной с этой западной культурой”.
“Бассейн в собственном саду, джинсы Levi’s, мороженое, цифровые часы. 39-летний мальчик в восторге от аметистового фонтана прогресса”, – пи-сал он, отмечая, что Влади и Высоцкий две недели спустя остановились у него дома.
Миш добавляет в дневнике, что Высоцкий мечтал “о большом автоприцепе или машине типа Winnebago".
Миш, общавшийся с Высоцким по-французски, рассказал нашему радио, что Высоцкого заворожили виды западного побережья. Как-то рано утром, вспоминает он, они вдвоем пошли гулять неподалеку на обрыв над Тихим океаном. “Когда мы приблизились к воде и океан начал нам открываться, он прижался ко мне, вцепился в руку и произнес: “Хочу завтра провести здесь целый день и просто глядеть на это”.
Вернувшись домой, Высоцкий “сделал то, что часто делал: схватил мою ру-ку и впился в нее большим пальцем, чтобы дать мне понять, что то, что он сейчас скажет, крайне важно”.
“А сказал он вот что: “Ты знаешь, я страшно знаменит. Нет такого со-ветского человека, который бы не знал меня”.
Пообщавшись с голливудскими звездами на их домашнем поле, Высоцкий ре-шил в 1979 году искать славы в киностолице мира. Он съездил в США в по-следний раз в декабре того года, надеясь убедить Голливуд снять фильм по его сценарию, написанному вместе с другом.
Якобы созданный за пять дней сюжет под названием “Каникулы после войны” рассказывал о советском пилоте, захваченном нацистами во время Второй мировой. Он умудряется бежать из концлагеря с двумя солдатами – поляком и французом. Дальше идут их приключения, в частности арест американским патрулем, принявшим их за агентов СС. Высоцкий видел себя в главной роли, рядом с Жераром Депардье и польским красавцем Даниэлем Ольбрыхским.
Миш, у которого Высоцкий жил во время этого визита, говорит, что был переводчиком, пока Высоцкий предлагал свой сценарий Медавою за ужином в морском ресторане Gladstones с видом на Тихий океан. Он вспоминает, что Высоцкий "оживленно объяснял сюжет фильма и делал паузы, чтобы я мог перевести".
Миш также утверждает, что помог Высоцкому предложить сценарий по телефону Баку Генри, получившему две номинации на "Оскар" – одну за адаптированный сценарий к фильму 1968 года "Выпускник", другую за луч-шую режиссерскую работу (фильм 1979 года "Небеса могут подождать"), где в главной роли играл Уоррен Битти.
“Я помню, что Бак проявил умеренную заинтересованность, но уклонился от ответа, как и Майк Медавой”, – рассказал Миш.
Медавою припоминается, что Высоцкий “предлагал что-то", но детали уже забылись. По словам Шемякина, Высоцкий поначалу хотел снимать во Франции, но и Голливуд тоже “мог оказаться вариантом”. “Из сценария ничего не вышло, хотя Володя об этом мечтал”, – рассказывает Шемякин Цыбульскому.
Несмотря на интерес Высоцкого к работе в Голливуде, и Миш, и Финн со-мневаются, что он был намерен остаться там навсегда. Он боялся поте-рять публику и вдохновение.
“К чему отрезать то, что живит меня?”
“Это одна из важнейших причин, почему он в конце концов решил не про-сить убежища на Западе, не пытаться эмигрировать”, – рассказывает Финн. – Он решил: нет, если я покину Россию, то не только пребуду в без-вестности, но и потеряю связь со своим народом. Лишусь того, что мною движет. Он был большим патриотом, когда речь заходила о России. И гово-рил: “К чему отрезать то, что живит меня?”
Потерянная трезвость
В пору, когда Высоцкий продвигал в Голливуде свой сценарий, он давно уже бросил тот трезвый образ жизни, который, по мнению Влади, давал ему такую уверенность на вечеринке у Медавоя. Он собирался лететь из Лос-Анджелеса на Таити на свадьбу бывшего мужа Влади, но его не пустили в самолет из-за проблем с визой. “Первый раз я видел, как Владимир плачет”, – говорит Миш, добавляя, что в тот приезд чувства Высоцкого ему показа-лись “обостреннее”, нежели обычно. Он подозревает, что Высоцкий “как раз начал принимать наркотики или что-то такое”.
Влади пишет, что по возвращении в Лос-Анджелес две недели спустя, ее муж “целыми днями” записывал музыку в домашней студии Миша (Миш предоставил нам сделанную там запись “Райских яблок”). Он “не ел, не спал” и “говорил без умолку”. Только потом Влади поняла, что Высоцкий сел на наркотики.
Но это уже не так интересно.
Получив славу всесоюзную, Высоцкий хотел славы всемирной. И сразу. Что-то похожее произошло с Сергеем Есениным, когда он был в Нью-Йорке с Асейдорой Дункан. Там, как известно, он прокатился по Бродвею на коро-ве. На следующий день скупил все, какие смог, газеты. И только в одной, на последней полосе, петитом, была заметка: «Вчера муж Асейдоры Дункан проделал всем надоевший трюк – прокатился на корове по Бродвею».
Кстати. Когда я пишу эти строчки, в интернете идет бурное обсуждение предстоящего аукциона – Марина Влади продаёт вещи Высоцкого, где кроме обычных бытовых вещей есть его автографы и даже посмертная бронзовая маска. В комментариях по этому поводу кроме хлёсткой ругани есть ещё и здравая мысль: родственники решили монетизировать брэнд. Что-то подоб-ное было в Одессе (и это не одесский анекдот) в 1905 году, когда после рас-стрела лейтенанта Шмидта его жена, проститутка, печатала объявления: «Продается китель лейтенанта Шмидта… продается фуражка лейтенанта Шмидта». Тогда было такое течение - жениться на падших женщинах, чтобы своим положительным примером вернуть их к нормальной жизни.
Я ни в коем случае не сравниваю людей, не провожу параллели. Я сравни-ваю события.
Рискуя навлечь на себя почти праведный гнев поклонников, я постараюсь посмотреть на творчество В.С. Высокого уже из ХХI века. Кажется, это на-зывается ретро-рецензия.
Оценка творчества – всегда дело субъективное. Но есть способ в очередной раз попробовать «алгеброй проверить гармонию».
Недавно меня пригласили в очередной раз в жюри. Издательство «Союз пи-сателей», одноименный портал и журнал проводили уже Десятый междуна-родный поэтический конкурс. Предыдущие девять конкурсов мы «жюрили» по наитию, на глазок выставляя оценки участникам. Собственно, так судят все творческие конкурсы. Но в этот раз устроители предложили нам разло-жить таланты по состоявляющим. Каждый автор оценивался по нескольким критериям: оригинальность, эмоциональное воздействие, стилистика и логи-ка, ритм, рифма, личное восприятие. Оценки выставлялись по школьной пя-тибалльной системе, потом суммировались.
А кто нам может запретить подобным образом препарировать творчество Высоцкого? Считается, что Высоцкий написал и спел около четырехсот пе-сен. Кто-то насчитал 546. Возможно, одни считали зарисовки типа «В Ле-нинграде городе у Пяти углов» песней, а другие нет. Но всё равно это много. Есть даже наука высоцковедение. Есть таблицы с основным материалом. Вот, например, от Сергея Орловского:
Таблица 1. Тематическое группирование песен В.Высоцкого
Тема песни Количество
Философская 99
Шуточная 65
Блатная 42
Под оркестр 36
О войне 30
О любви 24
Для фильма 20
Для сказки 17
О горах и море 16
Про спорт 14
О дружбе 12
Всего 375
И ещё цитата этого же автора:
«С кем сравнивают Высоцкого, находя сходство? - Высоцковеды ведут речь о сходстве с известными историческими фигурами, жанровыми течениями, известным песенным и поэтическим творчеством.
Среди фигур упоминаются, например, такие как :
- Артюр Рембо (1854—1891) - скандальный классик французской поэзии XIX в., (первый панк Европы).
- Николай Гоголь.
- Модест Мусоргский.
Среди жанровых течений сходство усматривают, например с такими те-чениями как: народные сказители; европейские шпильманы; персидские лури; римские мимы; русские скоморохи, французские шансонье; жонглеры и ва-ганты; народный театр; немецкие зонги; юродство. Сравнение выводят в диапазоне от «напоминает и похоже» до уровня «прямой наследник тради-ции».
Песенное творчество Высоцкого сравнивают с зонгами немецкого драма-турга Бертольда Брехта, песнями французских шансонье Бреля, Брассанса и Ива Монтана. Поэтическое творчество Высоцкого пытались сравнивать с творчеством таких мастеров поэтического слова как: Киплинг, Шекспир, Бернс. Среди бардов «круга русских бардов» Высоцкого выделяет харизма «страдальца за весь народ»(оголенный нерв народа). Учёные высоцковеды отмечают два типа харизматичности Высоцкого: «харизматик-интеллигент» и «харизматик-маргинал».
К харизме «круга бардов» можно причислить, например, такие свойства как: учитель жизни, протестная фигура, хранитель индивидуальной свобо-ды, хранитель культуры(восстановление оборванных линий культуры), об-ращение к интеллек- туальным чувствам слушателя. Эти свойства присущи и Высоцкому».
Из Высоцкого старательно делают классика. Давайте разберёмся вместе.
Итак, оригинальность. Чтобы верно оценить по этой позиции, нужно вспомнить, с чего начинал Владимир Семёнович. С блатных песен. Конец пятидесятых. Из лагерей возвращаются сталнские зэка. Кто-то по амнистии Берии (помните фильм «Холодное лето пятьдесят третьего»?), кто-то по амнистии Хрущёва. Страна пропитывается лагерным менталитетом. Пишет на эту тему и Высоцкий.
Город уши заткнул и уснуть захотел,
И все граждане спрятались в норы.
А у меня в этот час ещё тысяча дел,-
Задёрни шторы и проверь запоры!
Только зря - не спасёт тебя крепкий замок,
Ты не уснёшь спокойно в своём доме,-
Потому что я вышел сегодня на скок,
А Колька Дёмин - на углу на стрёме.
И т.д.
Думаю, достаточно перечислить названия песен, они у многих на слуху. «Здесь сидел ты, Валет», «Зэка Васильев и Петров зэка», «Мне ребята сказа-ли про такую наколку», «Мы вместе грабили одну и ту же хату», «Позабыв про дела и тревоги», «Рецидивист», «За меня невеста отрыдает честно», «У тебя глаза как нож» и пр. Герои – обычные уголовники, оригинальности здесь мало. Примерно десять процентов от всех песен Высоцкого – скучная блатная тема. Пока здесь нет песен-масок, нет социальных намёков, есть блатная бравада и… нет поэзии. Вообще нет.
Еще одна группа песен – спортивные. Боксёры, штангисты, бегуны, прыгу-ны, хоккеисты. Порою кажется, что это все просто образы из фильма «Штрафной удар», кинокомедии, где Высоцкий сыграл одну из ролей. Все те же 10 процентов и опять же пересказ процесса. Фильм был комедийный, по-этому и характеры соответствующие: «Я бегу по гаревой дорожке, Мне есть нельзя, мне пить нельзя ни крошки», «Мне руку поднял рефери, которой я не бил» - ну, вот это даже в пословицу вошло. А остальное – скучновато. И опять же, поэзией это не назовешь.
Итак, два начальных периода творчества. Почти четверть всех его песен уже написано. Поэзией и не пахнет. Но, чёрт возьми, из всех форточек, всех утюгов и электрочайников несётся: «Удар, удар еще удар! Опять удар и вот/ Борис Будкевич (Краснодар)/ Проводит апперкот»…
Может, это праздник неповиновения, народ не желает слушать про Ленина, который «ещё молодой», про «адрес ни дом и не улица», а вот этого хрипатого хулигана крутит день и ночь! Но это поклонение - политика, социология, наконец, но никак не торжество поэзии.
Если оценивать эти два цикла по предложенной системе, то будет:
Блатняк.
1. Оригинальность – 3 (нет ни интересных сюжетов, формы, новизны)
2. Эмоциональное воздействие – 3 (сочувствия к лир.героям этих песен нет, это не сталинские политзэки, восхищения или уважения тоже нет – это просто уголовники)
3. Стилистика и логика – 3 (общая зэковская тема выдержана, очевидных «ляпов» (которые в избытке появятся чуть позднее) пока нет, но есть много недописанных песен, брошенных тем)
4. Ритм – 3 (особых нарушений ритмов нет, но и оригинальных, свежих ритмов нет – так, «три аккорда»).
5. Рифма – 3 (просто серые рифмы: городе – морде, захотел – дел, замок – скок)
6. Личное восприятие – 4 (еще не трогает за душу, но уже забавно).
На мой взгляд, все это блатная музыка (вся, вместе взятая!) проигрывает одной-единственной песне Александра Галича «Облака». Эта песня тоже стилизация, но Галич в отличие от Высоцкого, даже в КПЗ не сидел, а вот песня оказалась сильнее. Наверное, поэтому Высоцкий редко пел песни Галича. Галич в политических песнях был вообще на голову выше Высоц-кого, талантливей, злей, интересней, сюжеты его песен были маленькими, но запоминающимися поэмами. А Высоцкий… найдите его песню или текст песни «Все ушли на фронт», где весь лагерь с зэками и охраной дружно идёт на фронт и вы пожмёте плечами. Лажа.
Конечно, прорываются и у Высоцкого сильные строчки. В песне «Был побег на рывок»:
Нам - добежать до берега, до цели,-
Но свыше - с вышек - все предрешено:
Там у стрелков мы дергались в прицеле -
Умора просто, до чего смешно.
Песни про спортсменов. Примерно по той же схеме: идет описание про-цесса. Песенка про прыгуна в высоту: «Разбег, толчок и стыдно подни-маться»… Но там уже прорывается: «Но свою толчковую левую не сме-ню на правую правую» - имелось в виду на правильную правую. Или про прыгуна в длину:
Что случилось, почему кричат?
Почему мой тренер завопил?
Просто - восемь сорок результат,-
Правда, за черту переступил.
Уже с намёком. Почти по-диссидентски. Почти все песни о спорте написа-ны в одном стиле. Монолог. Душевные страдания спортсмена. Шутка в кон-це.
Оценки, думаю, аналогичны предыдущим. Посредственно.
Впрочем, есть песни, которые формально относятся к спорту, но спорт – только повод, чтобы рассказать о человеке. «Честь шахматной короны», «Охота на волков» - это уже типажи, сюжеты, это классика жанра.
Пять лет проб и ошибок. Это немного, часто на поиск уходит целая жизнь. Кто-то может сказать, что на два года раньше появилась песня «На братских могилах не ставят крестов». Вот и Бернес её спел в фильме «Я родом из дет-ства»… Ну, во-первых, ставили кресты и ставят, во-вторых, это была абсо-лютно советская, правильная песня. Настоящий Высоцкий только искал ин-тонацию, перебирал темы.
Тогда же, в 1965 году пошёл цикл песен-профессий. Начинался он песней про студента-археолога «Наш Федя с детства связан был с землею», забавная и лёгкая песенка, а потом пошло-поехало. Как говорится, выдавал на гора – про шахтеров («Не космос — метры грунта надо мной») и нефтяников, моря-ков и аквалангистов, про сплавщика леса и шофёра-дальнобойщика, геолога и подводников. Было такое ощущение, что он хотел создать профессиональ-ную галерею, коллекцию на тему советских профессий.
К сожалению, большинство этих песен были простым перечнем атрибутов и приемов ремесла, не более того. Пять – шесть признаков профессии: аква-ланг, ласты, кессонная болезнь, риф… Готово – песня аквалангистов. Про геологов: «Но не могу найти, как не ищу, не приходи встречать – я так хочу. Да, я устал сейчас, да я не брит»...
Он не ищет образов, он занимается перечислением. «Взорвано, уложено, сколото Чёрное надёжное золото». Почти газетный заголовок тех времён. Он не описывает, а называет. Человек рассердился – это названа эмоция. Он вскочил, брови его выгнулись, лицо покраснело – это описана эмоция, вот в чем разница.
Десятка три песен о профессиях – это наскоро написанные, что называется, на коленке тексты. Наверное, люди гордились, что Высоцкий написал, ска-жем, и о старателях: "Государство будет с золотишком, А старатель будет - с трудоднем!"
Что я знаю наверняка, так это то, что в полевых партиях геологоразведочных и геофизических экспедиции не пели: «Землю я буду жрать, коль упаду, а перестанешь ждать, так не дойду». Пели Юрия Кукина: «Ну что мой друг свистишь? Мешает жить Париж?», пели Визбора, Окуджаву и Галича, Городницкого.
Кстати, если бы можно было определить экономический эффект от песен, то стало бы ясно, что эта «бригада бардов» дала стране тысячи тонн золота, миллиарды кубометров нефти и газа, дала тем, что позвала таких пацанов, как я, в геологию, где мы за сто рублей оклада открывали несметные сокровища, которые до сих пор еще не закончились.
Но вернемся к Высоцкому. Конечно, его просили, например: напиши про нас, кассиров. Легко!
Когда пуста казна,
Тогда страна бедна,
И если грянет война,
Так всем настанет хана… и т.д. и т.п.
Думаю, что и этот пласт творчества В.С. Высоцкого невозможно оценить выше трех баллов (то есть посредственно) по всем позициям.
С 1965-го года в творчестве Высоцкого все больше сюжетных песен. Пес-ни-маски, песни от первого лица, песни-новости. Это несыгранные роли, не-снятые сцены. Высоцкий примеривает на себя маски волка «Идет охота на волков» и убегающего от волков «мы на кряж крутой на одних осях», ино-ходца («по другому, не как все») и пациента психолечебницы («мы не делали скандала, нам вождя не доставало») и даже разных механизмов – истребителя («а тот, который в моём черепке остался один и влип», насекомого (« А я ле-жу в гербарии, /К доске пришпилен шпилечкой, /И пальцами до боли я /По дереву скребу»).
Каждая тема интересна для анализа, тем более что это самый интересный и самобытный жанр, но их объединяет общее – к сожалению, здесь всё чаще появляющиеся «ляпы».
Ляпы – от слова ляпнуть, сказать, не подумав. Собственно, этим они и мо-гут быть оправданы. В конце концов, великий Пушкин не совсем был прав с неразумными хазарами, у которых были «сёла и нивы», у Бориса Полевого вышло семнадцать изданий «Повести о настоящем человеке», где лысый, как бильярдный шар, комиссар трясёт русым чубом, а уж тексты современных шлягеров… то «шальная императрица» каждый день едет к любовнику «на окраину Москвы». Из Санкт-Петербурга? То (вот уж не везет императрицам!) она же продает Аляску, вместо Александра Второго. Где-то от торопливо-сти, где-то от дремучего незнания происходит всё это.
Как мне кажется, у Высоцкого ляпы были от переизбытка энергии, от экс-прессии, от желания поразить публику.
Начать хотел бы с биографической песни. Песня сильная, не спорю. Но если вдуматься:
Час зачатья не помню я точно,
Значит, память моя однобока…
О чём речь? О том, что остальные помнят час зачатья? Даже Лев Толстой претендовал, говорят, на то, что помнил момент своего рождения, не более.
Далее: «Их брали в ночь зачатия, А многих даже ранее» - кто-нибудь объяс-нит этот пассаж с точки зрения логики и правды жизни? Автор намекает на непорочное зачатие или на то, что родителям «братии, честной компании» выделяли семейную камеру где-нибудь в «Матросской тишине»? Не совсем понятно с комплекцией автора в детстве, то его дразнят «недоносок», то он «здоровый трехлетка» (кстати, термин употребляется в основном для опреде-ления возраста лошадей и собак). Далее: «Трофейная Япония, /Трофейная Германия». Какие трофеи из Японии имел в виду автор, если боев на терри-тории самой Японии не было? Воевали на территории Китая, у китайцев, (союзников) что-либо брать было равнозначно расстрелу, а сами япон-цы…что с них взять? Винтовку-арисаку? Разве что кто-то самурайским ме-чом разжился? Но тогда не знали цену самурайскому мечу. «На стройке нем-цы пленные на хлеб меняли ножики» - кто-нибудь пробовал на стройке сде-лать ножик, да еще с наборной трехцветной рукоятью, если у тебя из мате-риалов в лучшем случае кусок арматуры, а из инструментов тачка и лопата? Про охрану, которая обязана не допустить изготовление холодного оружия, я просто молчу, похоже, её просто не было.
«Штрафники» - ещё одна из тех песен, что сделала первоначальную славу Высоцкого. Посмотрим на текст. «Всего лишь час дают на артобстрел». Что-то многовато. Крупнейшая операция Второй мировой – Берлинская. Там смогли «дать на артобстрел» всего полчаса. «Всего лишь час до самых глав-ных дел: Кому - до ордена, ну а кому - до "вышки". «Вышка» - это расстрел. Надо так понимать: просто остался в живых – орден или медаль (А если не поймаешь в грудь свинец – медаль на грудь поймаешь «За отвагу»), не взяли высоту – расстрел? Да ничего подобного. Орденов штрафникам, как правило, не давали, просто переводили в обычные части и снимали судимость, за не-удачный штурм не расстреливали. «Перед атакой - водку, - вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку»… - так и видится: НКВД-шник наливается всем по 100 «наркомовских», а они гордо отказываются. «Ты бей штыком, а лучше - бей рукой: Оно надежней, да оно и тише» - они что, в тыл врага за языком идут? При чём здесь «да оно и тише»? Или речь идёт о том, что штрафникам давали перед боем только ножи и гранаты (ходили тогда такие легенды). Вот воспоминания о вооружении ветеранов штрафных батальонов. Про штыки, кстати, там вообще не упоминается.
По воспоминаниям фронтовиков, тех, кто прошел через штрафбаты, воо-ружение данных подразделений ничем не отличалось от вооружения обык-новенных стрелковых подразделений. Так, например, батальон состоял из трёх стрелковых рот, в которых на каждое отделение стрелковых взводов был ручной пулемёт, в состав роты входил также взвод ротных (50 мм) ми-номётов. Были в батальоне ещё и рота автоматчиков, вооружённая авто-матами ППД, постепенно заменяемыми более современными ППШ, и пуле-мётная рота, на вооружение которой были не только известные станковые «Максимы», но и более современные, облегчённые станковые пулемёты сис-темы Горюнова. В составе б-на была и рота ПТР имевшая на вооружении в том числе и многозарядные «Симоновские» ружья, была в составе б-на и миномётная рота - 82 мм минометов. Снабжение боеприпасами также бы-ло бесперебойным, штрафники перед наступлением часто выбрасывали противогазы, чтобы набить освободившуюся сумку до предела гранатами или патронами. То же самое следует сказать и об организации питании, все штрафники состояли на котловом довольствии, аналогично любой другой воинской организации.
И уж совсем лихо: «И ежели останешься живой - Гуляй, рванина, от рубля и выше!» После боя? Штрафники? Гуляют? «Вы этот лес рубите на гробы» - пел Высоцкий и невдомёк ему было, что в период активных боевых действий и наши, и немцы хоронили своих убитых без гробов, не до того было. Но Владимиру Семёновичу так понравилось это «р-р-рубите на гр-р-робы», что он использовал эту аллитерацию ещё раз в «сказочном» цикле:
Выходили из избы
Здоровенные жлобы,
Порубили все дубы
На грррробы.
Ещё одна песня «из первых» - «Нейтральная полоса».
На Границе с Турцией или с Пакистаном
Полоса нейтральная…
Дальше все помнят сюжет. Цветы, перестрелка… Стоп. На границе с Турцией СССР граничил только Грузией, там граница проходит в горах, высота приличная, может и есть отдельно растущие эдельвейсы, но уж точно «от запахов цветов» не будешь «пьян мертвецки». Но, может быть, это всё случилось на границе с Пакистаном. Ну, это вряд ли, как говорил один киногерой. У Советского Союза вообще никогда не было общей границы с Пакистаном.
Высоцкий путается в истории. «Сто сарацинов я убил во славу ей… А мой соперник – рыцарь Круглого Стола» - и невдомёк, что между сарацинами и рыцарями Круглого Стола промежуток в несколько веков.
У него не всё хорошо с географией: «А меня в товарный – и в Бодайбо». В товарном, как и в литерном в Бодайбо уехать было невозможно, не было там железной дороги, да и сейчас нет. Кстати, возили не в товарных, а в «столы-пинских» вагонах – в том отделении, что предполагалось для переселенцев, ехала охрана, а в отделении для скота – зэки.
Какт-то Евг. Евтушенко сказал, что в России лчушая история - это литература. Добавить можно - и обеществоведение и география и т.д Помните знаменитую песню:
Чем славится индийская культура?
Вот, скажем, Шива - многорук, клыкаст,
Еще артиста знаем Радж Капура
И касту йогов, странную из каст.
Держу пари, что три четверти всего населения бывшего СССР до сих пор считают, что йоги - это каста.Не брахманы, не кшатрии, не вайшьи, не шудры, не даже неприкосаемые -нет, не слашали, а вот йоги - это точно каста. Как бы не так!
Не все в порядке с пониманием православия: «Дьяки курят ладан». Дьяков в православных церквях никогда не было. Точнее, они были, но как прихо-жане. Дьяк - это чиновник допетровских времен. Низший думный чин. По-дьячий - тоже. В храмах – диаконы. Похоже по звучанию, но не одно и то же.
Не всё в порядке у автора с анатомией, точнее, с останками лир.героя. Вна-чале песни он поет: «Ветер дул, с костей сдувая мясо», чуть позднее: «И мерзлота надёжней формалина мой труп на память сохранит вовек». О по-этических достоинствах этой песни говорить не буду, тем более, что автор и сам покаялся: «Про всё писать – не выдержит бумага». Это точно.
Путаница у автора с процессом выдергивания кольца при прыжках с парашютом (Песня «Воздушные потоки»). Вначале автор забыл пристегнуть ка-рабин с вытяжной стропой: «Я замешкался возле открытого люка – И забыл пристегнуть карабин. Мне инструктор помог - и коленом пинок – Перейти этой слабости грань»… А чуть позже: «Но рванул я кольцо на одном вдохновенье, Как рубаху от ворота или чеку. Это было в случайном свободном паденье — Восемнадцать недолгих секунд». Хорошо, что это было только в воображении автора. Вытяжная стропа, карабин которой помог пристегнуть инструктор, уже открыла парашют. И кольцо, которое рванул автор «на одном вдохновенье» могло быть только от «запаски». В этом случае два купола часто гасят друг друга и парашютист гибнет.
«По нехоженым тропам протопали лошади, лошади»… Это как? Бывают нехоженые места, а если уже и тропы натоптали… то какие они нехоженые? Ну, допустим. Нехоженые. Тогда зачем тогда протопавшие лошади «к неиз-вестно какому концу» унесли седоков? Места нехоженые, даже враг не про-ходил… Это что – чем глубже в лес, тем толще партизаны? И здесь патрио-тизм не оправдывает словесную неловкость. Как бы сказал герой ранних пе-сен Высоцкого, «не канает за отмазку». И ещё: «про войну будут новые игры с названьями старыми». Всё наоборот – старые игры (войнушка) с новыми названиями. Раньше играли в «казаки-разбойники», потом пошли «красные-белые», «русские –немцы», сейчас уже «эльфы-гоблины» (прошу прощения, если ошибся в последнем противостоянии.
Одна из ранних песен «Баллада о брошенном корабле» просто сборник ля-пов:
Капитана в тот день называли на ты,
Шкипер с юнгой сравнялись в талантах,
Распрямляя хребты и срывая бинты,
Бесновались матросы на вантах.
Капитана на парусном флоте всегда называли на «ты» (в эпоху парусных судов всех называли на «ты» - и начальника, и царя, и Господа Бога. «Выкать стали в России в XIX веке). Шкипер – это и есть капитан на паруснике (такое ощущение, что автор разделяет их), третья строчка как порванная рубаха на груди, но причем здесь «распрямленные хребты» - они что, до этого все палубу драили? коленопреклонённо молились? Причем здесь сорванные бинты (кроме рифмы, конечно) – или бой был, все ранены, а тут – шторм, с досады надо сорвать бинты? И уже совершенно «крутая» строчка «Бесновались мат-росы на вантах». Мне приходилось разговаривать с офицерами, служившими на больших парусниках, с курсантами, которые проходили практику на этих судах. Обсуждали и эту строчку. Кто-то пожимал плечами, кто-то прямо го-ворил, что бесноваться на вантах есть самый замысловатый способ разбить себе башку о палубу, сорвавшись с тридцатиметровой высоты.
Смешались две эпохи в песне "Уходим под воду"... Пытаешься понять - какое время воспевает Владимир Семенович. Наверное, современные АПЛ - атомные подводные лодки: "Мы можем по году плевать на погоду", то есть быть под водой, когда все бури и штормы не ощущаются. Да, но "рогатая смерть" - это противолодчные мины в наше время они давно уничтожены. "Но рвутся аорты, но нАверх не сметь" - очевидно, что аорты рвутся от недастатка воздуха, значит, все-таки война. Дальше в песне вдруг "локаторы взвоют". Если что-то и взвоет в этой ситуации, так это ревуны боевой тревоги на ротиволодочных кораблях противника, а на подводной лодке все должны в этой ситуации соблюдать режим молчания. Автор в припеве посылает SOS. "Спасите наши души". Кто-то может посчитать, что радист советской подлодки стучит этот сигнал: три точки, три тире. Скорее, это мысленная мольба, из-под воды радосигнал передать невозможно. И уж совсем смачно звучит "мы рвемся к причалам заместо торпед". Это "заместо" и "нАверх" было бы оправдано, если бы монолог шел от простого матроса, но услышать это от автора, получившего московское гуманитарное образование...
Конечно, поэзия – не милицейский протокол, где все должно быть изложено точно и логично. И мы с пониманием относимся к блоковским «Скифам», хотя сами скифы не были азиатами, не имели раскосых глаз и миллион го-раздо больше, чем числительное «тьма» - это всего-навсего десять тысяч.
Но когда автор поет на всю страну: «Протопи ты мне баньку по белому», то начинаешь думать, что у хозяюшки или две баньки – одна по-белому, другая по-черному, или автор не знает, что такая просьба неуместна – уж какая есть банька, такую и протопим, здесь не от способа протапливания зависит, а от конструкции. Кстати, в баньке выясняется, что «на левой груди – профиль Сталина, а на правой – Маринка анфас». Что касается Маринки, то в период сталинских лагерей она была маленьким ребенком, да и вообще это смахива-ет на использование служебного положения, причем здесь Маринка вообще!
А вот о наколке с профилем Сталина – чуть подробнее, здесь у Высоцкого полное непонимание. Профиль Сталина накалывали (наглотавшись слезы и сырца – это на зоне, где с голода дохли, а они сырец, то есть неочищенный спирт, пили? Они, не блатные, а политзэки, по 58-й – не верю!), - так вот Сталина накалывали не для того, «чтоб он слышал, как рвутся сердца». Со-всем наоборот, не верноподданнический мотив, а протест. Право наколоть Сталина было только у зэков, которые могли пойти под расстрел. И тогда, если успеют, они смогут рвануть рубаху и крикнуть: «Стреляй, сука, в своего Сталина!» И еще: «наколка времен культа личности» не может «засинеть» на «левой груди», если, конечно, речь не идёт о женщине. На левой стороне груди, - так правильно по-русски, если говоришь о мужчине.
Или в одной из самых известных песен автор нагайкой стегает своих при-вередливых коней. А сам он, надо думать, в санях или в телеге (пролетке, та-чанке и т.д.). В любом случае, для процесса стегания лирическому герою на-до переместиться на передок транспортного средства и, уворачиваясь от зад-них копыт, попытаться стегнуть короткой нагайкой какого-нибудь из приве-редливых коней. Это – правда жизни. А стегать коней и умолять «чуть помедленее кони, чуть помедленее», это, надо полагать, уже поэзия.
В песне «Очи чёрные» эпизод, когда волки гонятся за тройкой лошадей на-рисован с эпическим размахом: погоня идёт и по лесу («лес стеною стоит, не видать не рожна»), и по болоту («и болотную слизь конь швырял мне в лицо» - вообще-то коней было как минимум два – коренной и пристяжной), и по го-рам («мы на кряж крутой – на одних осях»), но ускакали. И слава богу.
Хуже, когда за пиратами «гонится эскадра по пятам, на море штиль и не из-бегнуть встречи». Эскадра уже перешла на парусно-моторные суда, или у «федералов» есть ветер, а у пиратов – штиль? Там, кстати, ещё и пираты «с кольтами в руках». Забавно. Гости из Будущего?
Ну не сможет пилот Яка-истребителя «ткнуться лицом в стекло», не доста-нет, не дотянется. Когда автор просит моряков поднести ему «рюмку водки на весле» то он ставит их в затруднительное положение – разве что расчех-лить спасательную шлюпку? Да и вряд ли там есть весло, современные суда оснащены спасательными мотоботами или надувными плотиками, так там (в ПСН-6, например) вёсел нет, палатка на этом спасательном средстве застёги-вается так, чтобы вода не попадала во внутрь, там просто сидят и ждут, пока их спасут, гребля не предполагается.
«Сколько павших бойцов полегло» - просто неграмотно. «Ломая кости вёс-лам каравелл» - сказано сильно, но на каравеллах не было весел, разве что на шлюпке, что висела за кормой.
Хорошая песня «Тот, который не стрелял». Там нет очевидных ляпов, но есть моменты, когда хочется повторить сакраментальное «не верю».
Я вам мозги не пудрю,
Уже не тот завод,
Меня стрелял по утру
Из ружей целый взвод.
Пудришь, Владимир Семёнович. Вряд ли на расстрел простого бойца, за малую провинность (обычное дело: «однажды языка я добыл, да не донёс») могли выставить целый взвод. В СССР численность взвода от 21 до 45 чело-век. Ну, допустим. Даже если из двадцати пяти ружейных пуль («из ружей целый взвод») в лир.героя попало двадцать четыре «жакана», и лир.герой выжил, то вряд ли он мог после госпиталя встретиться с тем, кто не стрелял. Можно представить: шеренга, залп… отследить – кто стрелял, а кто нет - не-возможно. Но можно увидеть и запомнить человека, который опустил ружьё. Но тогда этого парня в родном полку больше не будет, его расстреляют за невыполнение приказа, или отправят в штрафбат.
И самое главное – в каком из уставов сказано, что расстреливать дважды нельзя? В Уставе мушкетерского полка де Тревиля или в Красной Армии? Во время Великой Отечественной войны действовали Боевой устав пехоты (ч. I и II, 1942 г.), Боевой устав бронетанковых и механизированных войск (ч. 1, 1944 г.), Боевой устав артиллерии (1938 г.), Боевой устав зенитной артилле-рии (1941-44 гг.), Боевой устав кавалерии (ч. 1, 1944 г.) и другие, например, караульной службы. Где, в каком уставе это было написано? Скажете, мо-ральная норма? Ну, где-то когда-то эта моральная норма соблюдалась. Даже в России. До восстания декабристов. Некоторых из них, как известно, вешали дважды. А уж во время войны… добили бы выстрелом в затылок, как доби-вали тысячи таких же бедолаг, оставшихся в живых после расстрела.
Таких примеров неаккуратного обращения с русским языком и правдой жизни можно привести много, к сожалению, очень много.
Легендарная песня про дальнобойщиков «назад пятьсот, вперед пятьсот». Мне приходилось не раз бывать в подобных ситуациях. Три года я работал на так называемом Дачном участке, где шла разведка месторождения паро-гидротерм для Мутновской Геотермальной электростанции. На склоне Мут-новского вулкана, на высоте 1200 метров над уровнем моря, при рекордном количестве осадков. Строчки «так заровняет, что не надо хоронить» - это про те места. За эти строчки мы его любили. Но вот когда лирический герой «ушёл куда-то вбок», а потом «пришёл тягач, а там был трос, а там был врач» и, самое главное, появился напарник, ушедший в пургу – вот тут все винова-то улыбались: мол, поэзия, чего с неё взять. Там, на Мутновке помнили и о тех, кто ушёл в пургу «куда-то вбок» по нужде на пять метров, потом по вес-не только кости находили, и о вахтовом «Урале», который заглох на плато, тогда мы шли колонной, шли вторые сутки, пытаясь пройти эти чертовы два-дцать пять километров. Там были мощные бульдозеры, несколько «Уралов», тросы и всё необходимое. Но машину мы бросили. Потом, когда все утихло, искали неделю, истыкали штырями из арматуры чуть ли не весь снег на пла-то - ровно, никаких следов. Нашли «Урал» через несколько месяцев, в сере-дине лета, кабина вытаяла.
Мне не верится, что «вязнут лошади по стремена», а потом «влекут сонной державою». Лошадь, увязшую «по стремена» в грязи «жирной и ржавой» практически невозможно спасти. На реке Вишере, где я работал первый свой полевой сезон в начале 70-х годов (коренные алмазы! романтика!) кобыла Машка сорвалась с гати в болото. Было не очень глубоко, болотная жижа была совсем не вязкой, но мы полночи впятером пластались, пытаясь ее вы-тащить.
Не верю я в то, что два зэка – один «за растрату», второй, суда по всему, за изнасилование («она кричала, б…, сопротивлялася») могли уйти в побег. Не того закваса народ этот был.
В экспедициях, где я работал, было много бывших зэков, государство обя-зывало брать на работу только что «откинувшихся». Однажды к нам в Бодай-бинскую партию приехал молодой специалист с импортным магнитофоном на батарейках. Он включил свою машинку в столовой - большой шатровой палатке, - пел Высоцкий. Почти все песни были о зоне. Народ, крученный по «тяжелым» статьям, слушал внимательно. Потом «бугор» сказал: «Слышь, начальник, ты нам это фуфло больше не ставь, не надо».
Он пел о них, романтизировал зону, а они ему не верили.
Совсем обидно, что в друзьях был сам Вадим Туманов, живая легенда: сел при Сталине за антисоветскую пропаганду (читал Есенина и слушал Вертин-ского), несколько побегов, окончательный срок – 25 лет. Реабилитирован в 1956 году, организовал несколько старательских артелей. В Бодайбо были люди, знавшие его хорошо, работавшие с ним. Один рассказывал, как на Ко-лыме Туманов решил «проверить на вшивость» своего старого друга и тело-хранителя. Везли с «прибора» (гидравлики) несколько килограммов золотого песка. На перевале Туманов вывернул руль, и машина закувыркалась с обры-ва. Потом он прикинулся потерявшим сознание – хотел посмотреть - что бу-дет делать с золотом напарник. Тогда золото перевозили в круглых банках, с ручкой из проволоки… А напарник поднял его за шиворот, поднял, набил морду, потом взвалил на себя, банки с золотом повесил на шею и потащил назад, на прииск. Вот это сюжет для песни! Не то что "Государство будет с золотишком, /А старатель будет - с трудоднем!"/
Я оставляю этот список «ляпов» открытым, каждый легко сможет найти что-нибудь новенькое.
Бардовская поэзия – жанр особый, когда текст не читаешь, а воспринима-ешь на слух. Тут часто бывают споры. Это сейчас вышли сборники, в интер-нете можно найти любой текст. А вот представьте - слушают Высоцкого:
Слава им не нужна и величие,
Вот под крыльями кончится лёд (лёт?)
И найдут они счастье птичее
Как награду за дерзкий полет.
«Что кончится под крыльями?» - «Лёд» - «В смысле, под крыльями обледе-нело?» - «Да вы не поняли! Кончился лёт! Летели, летели…Прилетели пти-цы!» - «Да ты не понял: летели птицы, летели, внизу всё это время лёд был. А потом он кончился!» - «Так они же на север летели?» - «Ну… да… эти птицы на север летят, ясно же сказано!» - «А почему под крыльями лёд закончился? Вылетали весной, из тёплых краев, скорее всего, из Африки, и – лёд всю до-рогу? Наконец, прилетели к нам, на север, в Нарьян-Мар, а тут лёд-то закон-чился! Ничего не пойму!»
Таких споров было множество, поводов хватало. Взять хотя бы те же строч-ки: а есть в русском языке слово «птичее»? А эта арифметика в песне о чу-дище «с семью главами о пятнадцати глазах». Шутка, скажете вы? Ничего себе – 2, 14 глаза на голову! Кошмар… Хоть в современные весёлые учебни-ки по арифметике задачку сочиняй: «Дядя Вова написал песню, где было чу-дище с семью главами о пятнадцати глазах. Сколько глаз было у Главной го-ловы, если остальные головы имели по два глаза?»
Перечитайте его тексты. Не переслушайте, а перечитайте. И это не занудст-во, тем более, не желание «сбросить Высоцкого с парохода современности», это попытка понять две вещи: причина популярности и причина поддержки властью этой популярности.
Лев Толстой требовал от писателей «с рабской покорностью следовать прав-де жизни». Стоп. Вот и ответ, как говаривал принц Датский.
В попытке понять процесс творчества Высоцкого нужно попробовать опре-делить – кем он больше себя ощущал, поэтом или актёром. Да, он мечтал издать свою книжку, вступить в Союз Писателей. Наверное, маститые совет-ские поэты говорили Высоцкому примерно то же, что я только что написал. И предлагали исправить. А он не исправлял. И поэтому его не печатали в журналах, не принимали в Союз писателей.
А власти он такой и был нужен - страшно популярный, но вроде как непри-знанный, свой парень, из народа, а вот, поди ж ты, похоже, притесняемый. Такому больше верили.
А был он пишущим актёром. Да, в кино можно «бесноваться на вантах», останавливать взглядом все пули и при этом их все пересчитать – все ли стреляли. Это в жизни, если лошади «вязнут по стремена» в грязи «жирной и ржавой», то они обречены, их уже не вытащить. А в кино можно. Это на эк-ране - интонацией, ухмылкой, жестом можно оправдать несколько нелепую просьбу истопить баньку по-белому. Конечно, всё перечисленное можно сде-лать и в стихах, но это надо прописывать. Рисовать словами. Описывать, а не называть. Высоцкий и сам понимал, что с текстами у него не все ладно, он бы и сам удивился, что сейчас его позиционируют как поэта-классика:
Когда я спотыкаюсь на стихах,
Когда ни до размеров, ни до рифм,-
Тогда друзьям пою о моряках,
До белых пальцев стискивая гриф.
Или вот это стихотворение Высоцкого:
День на редкость - тепло и не тает, -
Видно, есть у природы ресурс, -
Ну... и, как это часто бывает,
Я ложусь на лирический курс.
Сердце бьется, как будто мертвецки
Пьян я, будто по горло налит:
Просто выпил я шесть по-турецки
Черных кофе, - оно и стучит!
Пить таких не советую доз, но -
Не советую даже любить! -
Есть знакомый один - виртуозно
Он докажет, что можно не жить.
Нет, жить можно, жить нужно и - много:
Пить, страдать, ревновать и любить, -
Не тащиться по жизни убого -
А дышать ею, петь ее, пить!
А не то и моргнуть не успеешь -
И пора уже в ящик играть.
Загрустишь, захандришь, пожалеешь -
Но... пора уж на ладан дышать!
Надо так, чтоб когда подытожил
Все, что пройдено, - чтобы сказал:
"Ну, а все же неплохо я прожил, -
Пил, любил, ревновал и страдал!"
Нет, а все же природа богаче!
День какой! Что - поэзия? - бред!
...Впрочем, я написал-то иначе,
Чем хотел. Что ж, ведь я - не поэт.
У меня был знакомый бард, у которого на стенке, на том месте, где обычно висят иконы, был помещён гипсовый барельеф Высоцкого. Бард объяснил мне сущность авторской песни: «Да брось ты… с этими размерами и рифма-ми… смыслами и правдой жизни… я, где надо, – струной дотяну и мордой дохлопочу!»
Такой вот жанр. Надо понимать.
Лично мне кажется, что с того времени, когда Высоцкий вошёл в силу, на-чал писать интересно, рифмовать виртуозно, то именно тогда у него начался осознанный или подсознательный поединок с Галичем.
У них было много общего. Разница в возрасте в 20 лет, Галич родился в 1918-м, Высоцкий – в 1938-м, Галич был драматургом и бардом, Высоцкий – актером и бардом, оба были не без еврейской крови, оба погибли смертью «до срока». Галич первый начал писать песни-маски, где его герой повеству-ет от первого лица.
Ну так что тут говорить, что тут спрашивать,
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Я с племянницей гулял тёти Пашиной
И в «Пекин» её водил, и в Сокольники.
Можно провести десятки параллелей: Галич про учёных («Это гады-физики на пари Раскрутили шарик наоборот») и Высоцкий про учёных («Товарищи учёные, доценты с кандидатами»), Галич про семейную ссору («Я к ней в ВЦСПС, в ноги падаю, Говорю, всё во мне переломано, Ты прости, что я гу-лял с этой падлою, Извини меня, товарищ Парамонова») и Высоцкий на ту же тему («Ты, Зин, на грубость нарываешься, все, Зин, обидеть норо-вишь»)….
У Галича про то, как он лежит на праздничном столе:
И тогда я улягусь на стол, на торжественный тот,
И бумажную розу засуну в оскаленный рот,
И под чей-то напутственный возглас, в дыму и в
жаре,
Поплыву, потеку, потону в поросячьем желе...
И у Высоцкого:
Так почему же я лежу,
Дурака валяю,-
Ну почему, к примеру, не заржу -
Их не напугаю?!
Я б их мог прогнать давно
Выходкою смелою -
Мне бы взять пошевелиться, но...
Глупостей не делаю.
У Галича про сумасшествие:
Принесло одну старушенцию.
И в руках у ней - не хрусталина,
Не фарфоровые бомбончики,
А пластиночки с речью Сталина,
Ровно десять штук - и все в альбомчике.
А я стреляный, а я с опытом!
А я враз понял - пропал пропадом!
Пропал пропадом!
И у Высоцкого про Канатчикову дачу:
Мы не сделали скандала,
Нам вождя не доставало,
Настоящих буйных мало…
Галич про Колыму:
Облака плывут, облака,
В милый край плывут, в Колыму,
И не нужен им адвокат,
Им амнистия - ни к чему.
И Высоцкий про Магадан:
Мой друг уехал в Магадан,
Снимите шляпу, снимите шляпу…
Галич с шуточным футбольным репортажем:
А он мне все по яйцам целится,
Этот Боби, сука рыжая,
А он у них за то и ценится -
Мистер-шмистер, ставка высшая!
Высоцкий с целым циклом таких же шуточных песен:
Удар, удар, ещё удар
Опять удар и вот
Борис Будкевич (Краснодар)
Проводит апперкот…
Галич сбацает цыганочку:
А начальник все, спьяну, про Сталина,
Все хватает баранку рукой,
А потом нас, конечно, доставили
Санитары в приемный покой…
И Высоцкий не отстает:
В кабаках – зелёный штоф,
Белые салфетки,
Рай для нищих и шутов,
Мне – как птице в клетке!
Галич о павших советских солдатах:
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Под Нарвой, под Нарвой,
Мы похоронены где-то под Наровой,
Мы были – и нет.
Так и лежим, как шагали, попарно…
И Высоцкий не отстаёт:
Наши мертвые нас не оставят в беде:
Наши мертвые как часовые.
Отражается небо в лесу как в воде,
И деревья стоят голубые.
Галич про Израиль:
Вспомни:
На этих дюнах, под этим небом,
Наша - давным-давно - началась судьба.
С пылью дорог изгнанья и с горьким хлебом,
Впрочем, за это тоже:
- Тода раба!
И Высоцкий о том же:
Мишка Шифман башковит -
У него предвиденье.
"Что мы видим, - говорит,-
Кроме телевиденья?
Смотришь конкурс в Сопоте -
И глотаешь пыль,
А кого ни попадя
Пускают в Израиль!"
Галич о ненависти простого работяги к очкарикам:
Я гулял на свадьбе в воскресение,
Тыкал вилкой в винегрет, закусывал,
Только я не пил за счастье Ксенино,
И вообще не пил, а так... присутствовал.
Я ни шкалика, и ни полшкалика,
А сидел, жевал горбушку черного,
Все глядел на Ксенькина очкарика,
Как он строил из себя ученого.
И Высоцкий в стиле алаверды:
Там у соседей мясо в щах -
На всю деревню хруст в хрящах,
И дочь - невеста, вся в прыщах,-
Дозрела, значит.
Смотрины, стало быть, у них -
На сто рублей гостей одних,
И даже тощенький жених
Поет и скачет.
Галич о переселении душ:
Не хочу посмертных антраша,
Никаких красивостей не выберу.
Пусть моя нетленная душа
Подлецу достанется и шиберу!
Пусть он, сволочь, врет и предает,
Пусть он ходит, ворон, в перьях сокола.
Все на свете пули - в недолет,
Все невзгоды - не к нему, а около!
И Высоцкий, только с юморком:
Пускай живешь ты дворником –
родишься вновь прорабом,
А после из прораба до министра дорастешь,-
Но, если туп, как дерево - родишься баобабом
И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.
Что общего у Галича и Высоцкого? Общие темы, общие приёмы – песни «от первого лица», общая политизированность. В чём разница? Галич был беспощаден в своих претензиях к власти и истории, эта беспощадность, по-множенная на талант и абсолютную грамотность, делала его опасным. Вы-соцкий был волне советским человеком, он не воевал с властью.
Была ли здесь продуманная операция по «творческому замещению» Гали-ча Высоцким. Сгоряча можно подумать – да, была. Но правду мы, как все-гда, узнаем, очутившись в лучшем из миров.
Высоцкий пережил Галича всего на три года. Говорят, в эти последние го-ды он часто пел песню на стихи Андрея Вознесенского:
Ни славы, и ни коровы, ни тяжкой короны земной
Пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул петь co мной
Прошу не любви ворованной, ни радостей на денек
Пошли мне, Господь, второго, чтоб не был так одинок.
Чтоб было c кем пасоваться, аукаться через степь
Для сердца, не для оваций, на два голоса спеть
Чтоб кто-нибудь меня понял, не часто, ну хоть разок
Из раненных губ моих поднял царапнутый пулей рожок.
Я думаю, сейчас у них есть такая возможность – пасоваться, аукаться через степь. И даже через галактики.
