Искушение Серафима (Рассказ)

В тот весенний день, который вошёл в историю Великой России как «День Искушения», Серафим отдыхал как обычно на вентиляционной решётке метро и пребывал в размышлениях о сути бытия и смысле жизни. И пришёл постепенно к выводу, что смысл жизни в том, чтобы понять, что жизнь не имеет смысла. Он постепенно начал распространять сей умовывод любомудрия на рабочий коллектив, потом на город, потом на общественный строй, потом на замкнутую вселенную под названием Россия. Тут ему вспомнилось, что слово «Россия» греческое, иноземное, появившееся только в петровские времена, во время строительства города, на улицах которого он жил бродягой и философом. И подумал, что неплохо бы России придумать новое название, коренное, этническое, из наречий аборигенных народов, составивших великорусский этнос. Например, Маа Тюхмат или Кюля Хумаласса Ихмисет. Из этих благочестивых размышлений его вывел молодой человек, который шел мимо, отделился от толпы, которая равнодушно сновала туда-сюда мимо лежащего философа и подошёл к Серафиму. Молодой человек был одет в синие штаны, ярко-зелёный пинджак с карманами, красную рубашку, фиолетовый галстук и кросовки (такие как у Димона). Серафим совсем не удивился подошедшему и даже не обиделся, что прервали его философские размышления.
- Здравствуйте! Скажите, а Вы тот самый Серафим?
- Точно! Тот самый! Других таких Серафимов нет во всём Питере. Да, куда там в Питере! Во всей России таких Серафимов больше нет. Спутать меня с кем-то невозможно. Однажды меня перепутали с одним известным олигархом, а потом посмотрели – пиджак не тот: у меня порванный, грязный, помятый, неопределённого цвета с характерным запахом. А у него новенький, без дырок. И сразу тут всё выяснилось.
- Скажите, пожалуйста, а Вы действительно философ и современный питерский Диоген?
- Именно! Только вот Диоген жил в бочке, а я в ящике из-под холодильника, накрывши его полиэтиленом для непромокаемости. Кроме того, на бочку Диогена никто не зарился, а у меня коробку дворники спёрли. Диогена посетил Александр Македонский, а меня Вальдемар Вальдемарович Краб - гарант наш незыблемый. Но вопросы те же задавал и ответ тот же получил: «Проси у меня, что хочешь!» «Отойди пожалуйста, ты мне закрываешь солнце!» - я ответствовал. А во стальном всё сходится. И киник я, и пацифист, и свободен я от желаний и нужд. И даже Питер мне северные Афины напоминает.
- А это правда, что вы великий русский поэт?
- Правда! Я всемирно известный гениальный русский поэт, затмивший своей славой Пушкина, Демьяна Бедного и Маяковского! Поэму «Бледная Луна и Тихий океан» - это я написал. И стихо «Полосатые штаны и соцсоревнование» тоже. К тому же я гениальный писатель. Именно я автор эпического романа «Широкая и глубокая река» о безответной любви русского тракториста к Родине.  
- Ой, а Вы действительно русский патриот?
- Он самый! Я особа приближённая к президенту Российской Федерации, собутыльник Патриарха Всея Руси, основатель Могучего патриотического альянса граждан, прямой потомок российского императора Николая II Романова и Матильды Кшесинской. Так что я очень даже патриот. Патриотичнее некуда. Патриотичнее меня только памятник Афанасию Никитину. И то сомнительно.
- А Вы православный христианин по вероисповеданию?
- А то? Православнее некуда! И крещен отцом Феокластом в церкви Святого Калистрата Египетского деревни Дурноплясово, и крестик вот есть, ой извиняюсь, пропил вчера. Но это не главное – Бог простит. Главное, что я по убеждениям православный. Даже благословил одного чудака, который неделю назад с моста в воду прыгну. Его потом на третий день из реки вытащили...
- А это правда, что Вы избегаете женщин?
- Правда! Ибо среди женщин ныне много склонных к разврату, чревоугодию, пустословию, вожделению, самолюбованию, скудоумию к прочим грехам. А я человек праведный. Мне в грех впадать ни к чему. К тому же женщины мешают философии. Вот.
- Это же прекрасно! Серафим Петрович! А почему бы Вам, коль женщин Вы не любите, полюбить мужчин ещё больше? И не только духовно, ибо всех людей надобно любить, но и телесно? Как русскому патриоту. Ведь много русских патриотов и государственных деятелей не чужды были мужелюбию. Вот, например, император Пётр I любил не только дам многочисленных, но и своего близкого друга Меньшикова, да и Пётр III тоже имел друзей близких, и полководец Суворов любил солдат своих не только душевно, не чурался близости с ними. И многие Романовы были сему не чужды. А в более древние времена царства Московского иностранцы дивились, как часто в Московии встречается любовь мужская, и дружба мужская крепкая бескорыстная, что даже называли это явление «русской любовью». И в церкви православной в монастырях монахи не чужды были такой любви, даже обряд был такой в Русской православной церкви – синцития – освящение дружбы близкой между монахами. Ни в какой другой церкви этого не было. Только у нас. Да и многие писатели и поэты русские мужиков русских любили очень. Перечислять не буду. И церковь это не осуждала, ибо даже Содом и Гоморра сожжены были за насилие, а не за любовь взаимную. Да и не грех это вовсе. А если и грех, то Бог простит. И Ленин вот тоже это не осуждал сие, а Колонтай писала, что это самая что не есть пролетарская и коммунистическая любовь. И что при коммунизме все будут любить друг друга именно так. Будет «любовь пчёл». Так как, Серафим Петрович?
Серафим задумался. Потом посмотрел на молодого человека и изрёк:
- Изыди, искуситель! Изыди, соблазнитель! Сказано же в Писании: «Не введи нас во искушение!» А Вы меня во искушение вводите! Никак Вы посланец того, чьё имя не называется! Ибо пылая любовью телесной к другу, мы превращаем его в кумира своего, а ведь сказано в Писании: «Не сотвори себе кумира!» Античные философы хоть и склонны были к любви к друзьям своим, но исключительно к любви платонической, во имя мудрости и познания истины, а не во имя наслаждения. Ибо наслаждение, да и само желание «недруг познанья и света». Патриотов русских мы ценим не за их любовь телесную, а за любовь к Отечеству, опять же платоническую. Хотя и не всегда платоническую. А в поэтах и писателях русских мы ценим их творения и нравоучения, а не пристрастия и вожделения. А при коммунизме «свобода каждого будет не противоречить свободе всех», как писал великий Ленин. Так что каждый будет тогда выбирать свой способ любви к другим пролетариям, главное, что бы это не мешало коммунистическому производству. Так, что не желаю я с Вами заводить дружбу, товарищ гражданин!
Вот так Серафим отрёкся от соблазнов, отрёкся от искушения. Решил Серафим, что лучше уж быть не совсем русским патриотом, чем заняться увлечениями, мешающими философии.