О дружбе и о крови (Рассказ)

Прибыв осенью 1983 года в N-скую воинскую часть советской армии М-ского гарнизона, после небольших формальностей я наконец переступил порог казармы. Свой вещмешок я сдал в «каптёрку» прапорщику К. Увидеть его я, разумеется, уже и не мечтал. Это я понял, увидев пылающие восторгом глаза нескольких солдат, что стояли около «каптёрки» и просто прикипели взглядом к моему вещмешку. Как это ни странно, но одну вещ мне всё-таки вернули через пару месяцев - это была книга - «Кобзарь». Я сохранил, пронёс её сквозь всю службу, хотя у меня могли сто раз её отобрать и уничтожить. Я читал эту книгу при малейшей возможности - эта книга помогла мне выжить, выстоять, остаться человеком в том зверинце.

После этого я вошёл в казарму. Казарма меня поразила своей неаккуратностью - она была ужасно грязная, на кроватях не было белья - только старые дырявые грязные матрацы и видавшие виды одеяла. Ко мне сразу подошло несколько солдат. После нескольких банальных вопросов и фраз: «Как тебя зовут? Из какой части направили сюда? Почему? Где раньше служил? Знакомься - это Гоча, это Сосо, это Ахмед, это Расул…», спросили: «Ты говоришь с акцентом. У тебя лицо не такое как у русских. Ты кто?» Я понял, что они имеют в виду национальность. Я ответил, что я украинец. Они как то с грустью посмотрели на меня и сказали: «Твоих земляков здесь нет…» И потом такая печаль и безнадёга появилась в их глазах. И ушли. Я услышал ещё фразу одного из уходящих: «А я сначала подумал, что он сван - немного похож…» Я тогда не понял смысла этих фраз. Ну, нет в части кроме меня ни одного украинца - ну и что? Разве это трагедия? Хотя весьма странно. В те времена советская армия была переполнена украинцами, тем более тут - в глубинке России. Но потом я всё понял и довольно быстро.    

Оказалось, что все солдаты батальона были чётко поделены на землячества. Землячество - это единственное на что солдат мог надеяться, единственное место, где солдат мог найти поддержку, помощь. Землячеств в батальоне было много - грузинское, армянское, азербайджанское, северокавказское (преимущественно, народы Дагестана и адыги), татарское, среднеазиатское, прибалтийское, и несколько русских. Во многих землячествах господствовала атмосфера истинной дружбы, истинного братства. За земляка готовы были отдать жизнь, пойти за него на нож, на заточку, на кусок арматуры. Заступится, даже если силы в драке были явно не равны. С земляком делились последним, выручали и помогали во всём, даже если земляк сто раз был не прав. Земляки всегда держались вместе, в караулы и наряды заступали вместе - по нескольку в один наряд или караул одновременно. Офицеры это не одобряли, но с этом мирились. Такие обычаи господствовали далеко не во всех землячествах. Настоящее братство было только в кавказских землячествах, в других - в меньшей степени. А в русских землячествах (которые делились между собой по территориальному принципу и между собой враждовали) господствовала дикая «дедовщина» по отвратительный обычай «продажи в рабство». Я вот о чём.  

Подходит солдат из одного землячества к солдату из другого землячества и протягивает ему пачку сигарет - дорогих, с фильтром. Сигаретами не принято было угощать. Тем более дорогими. Сигареты выполняли функцию денег. Тем более угощать солдата из другого землячества. Если угощает, значит не просто так. Но тот берёт - одну и вопросительно смотрит на «угощающего»:

- Бери всю пачку! Слушай, нужно мне одного солдата на ночь - казарму помыть… - и показывает пальцем на какого-то «зёму» - земляка то есть.
- Да бери хоть навсегда! - и загребает себе лапой в карман пачку.

А это значит, что этот бедный солдат с синдромом хронического недосыпания будет целую ночь «драять» казарму, которую уже неделю не мыли, которая уже на три пальца грязью заросла. А если откажется, то его жестоко изобьют или покалечат. Правда, если он плохо помоет (что более вероятно), то его всё равно побьют, хотя, может, и не так жестоко…  

Другие землячества, кроме русских, никогда себе такого не позволяли. В каждом землячестве господствовали свои неписанные законы, нарушать которые никто не смел -  тогда он мог получить ножом в живот от своих же земляков.

Все землячества между собой враждовали. Причём враждовали жестоко, дико. Как раз перед моим прибытием на службу в эту воинскую часть произошла жестокая массовая драка между армянским и азербайджанским землячествами - были убитые и покалеченные с обеих сторон. После этого случая в часть несколько раз приезжал отец одного из покалеченных солдат, требовал справедливости, найти виноватых, хотел, чтобы сыну дали хоть какую-то пенсию по инвалидности, но всё напрасно. Я до сих пор помню глаза отца этого солдата… И всё это, напомню, происходило задолго до трагических событий 1988 года.

Я тогда впервые столкнулся с тем, что в Советском Союзе люди могут так ненавидеть друг друга только по причине принадлежности к определённой национальности. До этого я свято верил в сказки о «едином советском народе» и «нерушимой дружбе народов СССР».

В землячество принимали по какому-то странному на первый взгляд принципу. В армянское землячество, например, принимали людей, которые никогда не бывали в Армении, не знали армянского языка и даже на армян не были похожи. Я потом узнал, что они были армяне по крови.  

Один солдат был родом из Ашхабада, знал туркменский язык и наивно думал, что его в туркменское землячество примут. Но как только он заговорил с «земляками», они удивлённо посмотрели на него и спросили: «Ты, наверное, татарин?» Между туркменским и татарским землячеством были дружественные отношения. Но на свою беду он был и не татарин, и не туркмен. Его тут же жестоко избили.  

В землячества принимали по крови. До этого я думал, что этот так называемый «зов крови» о котором писал в своё время Джек Лондон, выдумка, миф. Оказалось, что есть у людей нечто, что их соединяет, народ - это не просто сообщество людей. Что-то есть в генах, что определяет характер, поведение, мировосприятие. Только в советской армии этот «зов крови» выливался во вражду и жестокость.

У многих солдат в части не было земляков - они были сами по себе. Им приходилось тяжело. Если угрожали им некие «мордовороты», надеяться можно было только на самого себя. Выживать и оставаться человеком при этом было тяжело. Но это было необходимо 0 оставаться человеком любой ценой - даже если за это приходилось платить жизнью. Ибо если перестаёшь быть человеком, то стоит ли тогда жить?

Было в части пятеро лбов, которые держались отдельно, считали себя особыми, «истинно русскими», «чистокровными», чуть ли не «высшей расой», а всех остальных соответственно «людьми второго сорта». Они терроризировали солдат других национальностей, если их некому было защитить. В той воинской части служил всего один солдат еврей - они его жестоко избили. Разумеется, только за то, что он еврей. Интересно, что кавказские землячества они трогать боялись - естественно, подонки всегда в душе трусы. Они нападали только тогда, когда чувствовали явный перевес сил. Плохо приходилось тем, чьи земляки уехали «на дембель» и солдат оставался один. Хотя бы временно. Тогда, всё что накопилось в других землячествах против этого землячества, выливалось именно на этого солдата. Как-то случилось так, что все армяне уехали домой, остался один. Через несколько дней эти пятеро мордоворотов его жестоко избили только за то, что он армянин.

Мне часто вспоминается один солдат кореец. У него было распространённое среди корейцев имя Ким. Кроме него в «батальоне смерти» других корейцев не было. Он был интеллигентным и очень умным человеком. Но обязательно некоторым «людям» нужно было его оскорблять, унижать, смеяться над ним и издеваться. Особенно нравилось некоторым бросать в его адрес реплики по поводу его фенотипических признаков. На его счастье, его назначили телефонистом на телефонную станцию батальона. Он так и просидел два года в маленьком помещении, заставленном аппаратурой, сидел круглосуточно в кресле в наушниках и когда приходил сигнал отвечал: «Ирбит!» Слушал слова, например: «Дай мне «Вазу»!» И втыкал телефонный штекер. Почти как во времена революции: «Девушка! Дайте мне Смольный!» Можно было бы сделать эту станцию автоматической, но нет - нужно было посадить солдата, чтобы он там дежурил. Он почти не выходил из станции - там же и спал в кресле в наушниках, периодически просыпаясь, когда приходил сигнал. Выходил разве что в столовую покушать и то отдельно от всех. Хотя его кресло для «автопилота» не очень то подходило («автопилотом» называли солдаты сон сидя или стоя - компенсируя хроническое недосыпание). Я бы от такой службы за два года свихнулся. А он выдержал. Ему бы монахом в буддистский монастырь - он мог бы годами медитировать, созерцая стену. Станция его была рядом с комнатой дежурного по части. Офицеры часто заглядывали в его комнатку и кидали оскорбительные реплики - с их точки зрения это было смешно: «Ким, почему ты посылку получать не идёшь? Тебе же посылка пришла! Твой папа Ким Ир Сен прислал тебе горсточку риса, дохлую крысу и свой огромный портрет! Теперь будешь ходить по плацу с портретом и надписью «Папа» и кричать: «Да здравствует идея Чуч-хе! Пусть развеваются три красных флага! Ха-ха-ха!» Или: «Ким! У меня к тебе два вопроса. Куда делась наша караульная собака? И чего ты там жарил на кухне? Ха-ха-ха!»  И это офицеры! «Люди чести и совести». Советский офицер это было нечто. Ким очень обижался. Однажды я увидел его около зеркала. Он долго и внимательно смотрел на себя, а потом сказал: «У тебя нет Родины, Ким!!!» Офицерам он мстил особым способом - он не снимал наушников, когда они просили по телефону: «Дай мне город!» И слушал их разговоры с любовницами. Однажды даже переключил телефон на громкоговоритель в казарму - солдаты долго потешались. Кроме того, отдельные офицеры развлекались во время службы «сексом по телефону». В Советском Союзе это тоже было, только нелегально, подпольно, хотя об этом сейчас никто не вспоминает. Ким знал всё, что должно было произойти в части. Знал раньше, чем кто либо. Даже водитель командира со своими ушами и то не был так проинформирован. Как то ночью я зашёл к нему на станцию, разговорились (мы были в дружеских отношениях). Ким сказал, что может, пользуясь аппаратурой станции прослушивать любой разговор в Советском Союзе. Я не поверил. Тогда он чем то клацнул на блоках и послышался чей то разговор - каких то людей. Он тут же вмешался в разговор, сказав: « Да здравствует советско-корейская дружба!» Собеседники очень удивились. Офицеры конечно знали, что Ким их разговоры подслушивает и периодически кидали в трубку фразы: «А теперь пару слов скажем одной … морде!»

Интересно, что с землячествами офицеры подобных реплик не позволяли. Это могло иметь последствия. Однажды прапорщик К. построил наряд, в который заступило татарское землячество почти в полном составе и сказал им: «Ну что? … морды! Говорите, что нам татарам всё равно, что пулемёт, что самогон, лишь бы с ног валило? А?» Но в ответ увидел злые взгляды, сжатые кулаки и услышал фразу: «Думать надо, а потом уже говорить! Слова выбирать надо!» Он ответил: «Ну, вы совсем обурели!» Но больше себе таких фраз не позволял, понял, что это может очень плохо кончится.

В землячествах принято было говорить на родном языке. Кто родного языка не знал, старался хоть немного выучить, что бы понимать о чём идёт речь. Для солдат, которые не имели земляков, единственным выходом было навести дружественные связи с каким-то другим землячеством - хотя своим этот солдат никогда не станет, но станет частично своим, полусвоим, а это уже кое что. На смерть за тебя не пойдут, но хоть какая-то помощь и поддержка возможна. Иногда это спасало жизнь. Приставят нож к горлу, а тут крик: «Не трогай его!» Отпускали. А вдруг защитят. А с некоторыми землячествами связываться просто боялись - зарежут без лишних разговоров.

Я подружился с людьми из разных землячеств - и прибалтийских, и кавказских. В людях с Кавказа я уважал гордость и непокорность, верность обычаям, братство, уважение друг к другу, честь. Я начал изучать несколько кавказских языков и даже имел некоторые успехи в этом моём языкознании - я мог перекидываться фразами, поддерживать разговор на элементарном бытовом уровне. Своим для них, я естественно, не стал, но нашёл среди них хороших приятелей и друзей. Печально, что мои друзья иногда смертельно враждовали между собой…

О том, что некоторые народы Советского Союза между собой страшно враждуют, я тогда ещё не знал. Я это узнал именно в советской армии. Впервые с этим я столкнулся именно в этом батальоне. И для меня это было каким-то ужасающим открытием. Стою я как-то на первом посту около флага. Мимо идут двое незнакомых мне солдат. Их, наверное, прислали из другой воинской части в командировку или чего-то там грузить. Они спросили меня, не подходя близко: «Слушай, боец, а армяне в вашей части есть?» «Нет, сейчас нет. Были, но все уехали на дембель домой. Был ещё один, но он сейчас в госпитале…» Я чуть было не сказал: «Избили его очень жестоко какие-то мордовороты, не знаю за что…» - я тогда ещё не знал, что побили его только за принадлежность к своей национальности, но не сказал этого, прикусив язык. Они опечалились. Я хотел их чем-то порадовать, подумал - рядом же тоже другие живут - почти земляки, может они с ними захотят поговорить, и сказал: «Азербайджанцы в части есть!» Они вдруг побледнели, выражения лиц у них изменились, они развернулись и ушли. Тогда я не понял, почему у них такая реакция.  

Яркий пример «дружбы народов» я увидел через некоторое время в казарме. Вечер, все устали. Сидят или лежат. Вечерней проверки ещё куча времени. Тут заходит в казарму рядовой О. У него в военном билете вместо фамилии написали имя, вместо имени - отчество, вместо отчества - слово, которое на их языке означает принадлежность к чему то. Он стал среди казармы и громко, с сильным акцентом начал говорить, будто выступая на сцене: «А где рядовой Г.? Нет? Он же … (назвал его национальность с выражением сильного отвращения на лице). А они вообще не люди. Они же …» Тут он начал подбирать разные оскорбительные слова. Потом торжественным тоном начал декламировать стихи - плоды его собственного, с позволения сказать, «творчества» - редкий образец безграмотной графомании. Суть этих стихов была в том, что представители той национальности, к которой принадлежал рядовой Г., очень плохие люди. Следует отметить, что представителей землячеств - ни его, ни рядового Г. в казарме в то время не было. Все слушали эту глупую «речь» без какого либо интереса с обычным выражением зелёной тоски и безнадёги. Не дождавшись аплодисментов, рядовой О. с гордостью развернулся и вышел. А через считанные минуты в казарму вошёл рядовой Г. Ему тут же, смакуя, пересказали услышанную «речь». Рядовой Г. сначала побледнел как стена, потом покраснел, как коммунистический флаг, потом опять побледнел. Кулаки у него сжались. И тут, как по заказу, в казарму заходит весёлый и беззаботный рядовой О. Увидев Г., он окаменел, на лице застыло выражение ужаса. Он не мог даже шелохнуться. Рядовой Г. просто взорвался: «Иди сюда!!! Я тебя зарэжу!!!» В его правой руке блеснул нож, а левой он схватил табуретку и запустил её в рядового О. Табуретка не попала, О. рванул из казармы, рядовой Г. за ним… К счастью, рядовому О. удалось убежать, он где-то временно спрятался.

Но часто подобные конфликты заканчивались более трагически. Однажды вечером, вернувшись из нарядов и караулов, казарма постепенно готовилась ко сну. Отбой уже прозвучал, дежурный офицер ушёл себе спать (пошла она, эта служба куда подальше), но казарма затихала постепенно - у каждого были свои дела. Неожиданно громко прозвучало: «Н.! Иди сюда!!!» Н. остановился и побледнел, но идти даже не думал - только смотрел со странным застылым выражением лица на того солдата, что тоже стоял посреди казармы. Это напоминало сцену из какого-то старого дешёвого вестерна. Подойти он не имел права - этим бы он унизил бы своё землячество. За спиной у него встали его земляки: «Не трогай его!» Тут же за спиной другого солдата будто выросли из пола его земляки. «А почему я должен его не трогать?!» Тут же вскочили с кроватей другие землячества. Разные землячества заключали между собой временные или постоянные союзы - если землячество А имеет конфликт с землячеством Б, то землячество В поддержит землячество А. Но это совсем не значит, что если землячество А будет иметь конфликт с землячеством Г, то землячество поддержит землячество А, может как раз наоборот - вчерашние друзья станут врагами. Атмосфера в казарме накаляется. Солдат повторяет: «А почему я его должен не трогать?!» «Потому что я так сказал!!!» Они приближаются друг к другу - и не только они. Казарма моментально делиться на два враждующих лагеря. У солдат в руках блестят ножи и заточки, кто-то отрывает металлические дуги от кроватей, кто-то хватает табуретку. Дежурный по роте моментально прячет ключи от оружейной комнаты - так, на всякий случай. Туда всё равно никто не полезет - сирена завоет, дежурный по части тогда проснётся и поднимет караул по тревоге. Но на всякий случай… «А мне [всё равно], что ты сказал!!! Ты [очень плохой человек, я с твоей мамой имел интимные отношения]!!!» Это смертельное оскорбление. Удар! Драка как взрыв распространяется по казарме. Кто-то пробует избежать этого всего и прячется под кровать. Но его и там найдут: «Ах ты [развратная женщина]! Все дерутся, а ты в кусты!» и он тоже получает своё - всё равно от кого. Через некоторое время драка затихает. Все расползаются зализывать раны. Сильно раненых относят в санчасть.

Утром построение. Все стоят с разбитыми лицами, синяками, гематомами. Ни одного целого лица в строю. Командир обходит строй: «Что вчера было??? Что было ночью, я спрашиваю???» Все молчат, только виновато улыбаются. С окна санчасти выглядывают лица, на которые даже страшно смотреть.

И эти люди держали в руках оружие! Я часто думал, а что будет, если они пойдут в бой - настоящий бой. Тут уже не надо и врага - они же в первом же бою друг друга перестреляют! Как может воевать такая армия? Я стоял в том строю и с ужасом осознавал - если бы война, я бы тоже нескольких негодяев из этой воинской части застрелил. В первом же бою. Неужели я тоже зверею?

Примечания:
Написано на основе реальных событий 1983 - 1984 годов.
[…] - приблизительное содержание фразы. В оригинале было совсем не литературно.