О, моя Галатея! Моя Беатриче, моя Элоиза, моя Прекрасная дама! Моя страсть, моя любовь! Как заманчива и темна эта игра! Моя Клеопатра, моя Медея, моя Жозефина! Кто еще, кроме меня, на целой Земле помнит эти имена!
Она нашептывала, а я слушал. Она обнимала, а я утопал. Она целовала, а я был счастлив.
Счастлив…. Сколько это продолжалось? Час? Два? День? Что значит время для таких, как я и она?!
После мы лежали на постели и курили. Я снова становился собою и демоны, которые уже давно терзали мою душу, вернулись. Я заговорил. Я не мог больше молчать.
- Я слышал, что Фафнер-химик затевает у себя вечеринку завтра вечером?
Она слегка приподнялась и весьма лукаво посмотрела на меня:
- Да, Зигфрид. Фафнер сумел синтезировать какой-то новый наркотик, и зовет нас всех к себе, снять первую пробу. Придешь?
- Не знаю.
- Приходи. Будет весело. Оттянемся. А то, что всё сидишь один, книжки читаешь.
… Опьяненные лица, нечленораздельные разговоры, галлюцинации, оргии…
- Я слышал, что Фафнер был твоим любовником?
- Почему – был? Я с ним и сейчас сплю.
…О, моя Беатриче, почему так кружится комната?...
- Но, я думал, ты спишь со мной.
- Спишь? Сплю я одна.
- Я имею ввиду, встречаешься.
- А, трахаюсь. Так трахаюсь я со многими.
Она пытается поцеловать меня, но я отворачиваю голову. Я не хочу быть одним из… Я хочу быть Единственным.
- Дурачок – говорит она, - сейчас же я с тобой. И сейчас я обнимаю лишь тебя.
- Мимелия, говорю я с горьким сарказмом, - ты что, хочешь целовать прямо сейчас кого-то еще?
Она не понимает. Нет, она не глупа. Просто, она не понимает. Она – стандартный Последний. В отличие от меня.
- Зиги, а ты предлагаешь оргию? Слушай, правда, а давай! Я знаю одну девочку, ты ей нравишься. Она своего парня приведет. Давай, а?
Нет, она не понимает.
- Миме, но я хочу быть только с тобой. Понимаешь?
- Ты, что – больше ни с кем не трахаешься?
- Нет.
Ее глаза расширились.
- Но Зиги, так не пойдет? Почему?
- Потому, что я люблю тебя.
- Но я тоже люблю тебя.
- А еще Фафнера.
- Нет, с Фафнером я только трахаюсь.
- Но зачем?
- Ну… Не могу же я трахаться только с одним.
- Но я могу.
- Ты странный. Ты очень странный, Зиги. Ты никуда не ходишь, почти не торчишь и не пьешь вместе с нами… Ты читаешь, ползаешь по каким-то развалинам. Скажи, зачем тебе это всё?
- Мне любопытно.
- Что? Как жили люди в Пред-истории? Все еще со школы знают, что жили плохо. Войны, болезни, смерть, наконец. Ты что, забыл, - мы избавлены от всего этого.
- Да, но там были открытия, свершения, любовь, движение вперед.
Она прижимается ко мне.
- Зиги, ну и что? Ты забываешь, чему учили в школе: цель всей Пред-истории – мы. Теперь человеку не надо работать, если он сам этого не хочет; теперь нет болезней, нужды и войн; и, самое главное, нет смерти.
-Да, но нет и детей.
Я беру еще сигарету и закуриваю. Меня всегда несколько смешило, когда я сталкивался в старых книгах с предупреждениями об опасности сигарет и наркотиков вообще. Мы, Последние, генетически модифицированные земляне, не боимся никаких ядов. Впрочем, как и старости.
- Миме, ведь у нас уже много-много лет не рождается детей.
- А ты что, хочешь ребенка?
Ее рассмешили мои слова.
- Тебе смешно? А мне – не очень. Мы, Последние, давно не создаем ничего нового. Всё для нас делают роботы, а мы даже не знаем, как они устроены.
- А зачем?
- А вдруг они сломаются?
- Не глупи. Ученые сделали их так, что они не сломаются.
- Ученые… А ты что-нибудь знаешь о науке? У нас уже давно нет ученых, только немного «инженеров» .
Я вложил в послднее слово весь сарказм, на который был способен.
- Но у нас есть знания, Зигфрид. Ты забываешь о них.
Она начинала раздражаться. Ей явно надоел этот разговор.
- Ха, знания… Только немногие действительно ими пользуются. Остальные обходятся тем, что говорят в Школе.
- А разве этого мало? Зачем тебе знать всё? Для жизни эти знания не пригодятся.
Я встал и подошел к окну. Вечерело. Теплое солнце заходило за холмы, которые возвышались на западе. Было довольно прохладно, но, я это знал твердо, термогенераторы не дадут ночной температуре сильно упасть, равно как дневной – слишком высоко подняться. Вся Земля обрела мягкий южный климат. Столько поколений трудилось над осуществлением нашего мира. Столько жертв было принесено ради конца времен.
Пожалуй я, как историк (не по профессии – у нас их нет, а по призванию) лучше других представляю масштабы развития человечества ради нашего рая. И все же я сейчас скажу Нечто. Скажу то, из-за чего боги рассердятся и опрокинут на меня проклятие поколений; ужасы Аида, Хель и Ада; кошмары прогрессистов. Греми вечность! ЭТО сейчас прозвучит.
- Миме, я не думаю, что наш мир является высшим совершенством.
О Боже, в которого уже давно никто не верит – это прямое нарушение первого пункта Кодекса, который все давно забыли!
- Зиги, что ты городишь?!
- Мимелия, в Пред-истории было развитие. Там была страсть к знанию. Там была любовь. Ты никогда себя не спрашивала – куда это всё ушло?
- Нет, и сейчас не собираюсь…
- Смерть. В одной старой книге я прочитал, что человек осознает свою смертность, и поэтому куда-то стремится, что-то делает, развивается, рожает детей. И, самое главное, он осознает время. А мы обрели бессмертие, и… утеряли всё это.
Последние слова я договорил тише. Миме стояла и, не отрываясь, смотрела на меня. В ее глазах больше не было ни красоты, ни страсти, ни лукавства. Но не было в них и страха. На секунду, пока я говорил и смотрел на нее, мне показалось, что она понимает меня, проникает в мои мысли, чувствует вместе со мной. Сначала мне это понравилось (значит, я – не одинок), затем – испугало (поймет ли она мой план?). Сейчас же я понимал, что ни черта она не поняла.
Миме медленно и молча оделась, почти не поворачивая голову в мою сторону. После этого, она подошла к двери, и, только когда та открылась, Миме обернулась ко мне и сказала: «Ты – странный, и ты пугаешь меня, Зигфрид. Но все равно я буду ждать тебя завтра у Фафнера. Приходи». Дверь закрылась за ней.
Я снова один. Я привык к одиночеству. Среди книг, среди славных свершений, среди древних, ныне покойных, богов оно практически не чувствуется. Я то ли опередил своё время, то ли наоборот – застрял в прошлом. Теперь, после нашего разговора с Миме я еще больше утвердился в своем решении. Людям необходимо вернуть время, чтобы вернуть развитие. А для этого необходимо вернуть смерть. Да-да, я думаю, думаю уже давно о том, что было изгнано навсегда с лица Земли. Я думаю о том, что строго-настрого запрещено Кодексом, который давно уже никто не помнит, но который сидит у каждого Последнего на подсознательном уровне. Я думаю об Убийстве…
В старых книгах я прочитал, что когда-то женщины торговали собой за деньги. Это тогда, когда еще были деньги, а также государства, науки и развитие. Этих женщин в шутку называли представителями самой древней профессии. Но это было ошибкой. Самой древней профессией является профессия убийцы.
Итак, убить. Теперь я знаю, кого убью. Фафнир, наш «химик» (о, Господи, изобретение новых наркотиков – тоже мне химия!), держись! Ты еще не знаешь, но завтра ты станешь первым за всю эпоху Послеистории, кто будет убит. Убит рукой человека.
Сначала, когда только мысль о возобновлении смерти пришла мне в голову, я подумал о самоубийстве. Я сам не боюсь смерти. Я прожил на свете более 300 лет (точнее не сосчитать). Я повидал всё. Но больше всего я ненавижу современное загнивание. Но потом я понял, что самоубийство, конечно, не поймут, но нужного резонанса оно не вызовет. Поэтому, надо убить другого. Возродить древнейшую профессию, и самое затаенное искусство. Причем убить так, чтобы был мотив, который будет шокировать, нервировать, заставлять думать. Мы давно разучились думать. Мы умеем только искать всё новые и более оригинальные средства для наслаждения. Сегодня я понял… Ревность. Это – одно из тех слов, которое мы давно забыли. Слово, которое, по общему разумению, относится к Пред-истории, как война, честь, болезни, идеология. Никто, конечно, уже не помнил дословно Кодекс, принятый на всей Земле 350 лет назад. Но все помнили смысл его первой статьи – «Высшей ценностью является человеческая жизнь, никто и ничто не может ставиться выше нее. В связи с этим, объявляются вне закона любые формы государственности, любые формы идеологии, и вообще – любые формы насилия». Да, мы, Последние хорошо это всё помним.
Но теперь я открою следующую эпоху, эпоху возрождения времени, эпоху возрождения истории, эпоху возрождения смерти. И эпоху возрождения любви.
У меня четкий план. Через несколько часов я пойду в дом Фафнера, убью его и дождусь других людей. Я нарушил Кодекс. Значит, созовут Совет Старейшин, который не собирался уже давно. Это встряхнет ситуацию.
Много лет назад я нашел на раскопках ржавый нож. Я очистил его и заточил. Это был боевой нож, слегка загнутый кверху. Возможно, турецкий. Мне надо ударить его неожиданно, чтобы Фафнер не успел защититься. При этом, надо нанести много глубоких ран – наши совершенные тела не так то просто убить. Итак, завтра… Завтра…
Последняя моя мысль перед тем, как я заснул, промелькнула в моей голове: а почему я так хочу убить его? Ревность? Мне вдруг показалось, что это объяснение слишком простое. Да, именно это я буду говорить другим. А на самом деле… Действительно ли я люблю Миме? Или мне просто хочется убить ни в чем не повинного человека? Просто потому, что я – профессиональный убийца, первый, за последние триста лет? Где правда? Наверное, я никогда этого не узнаю.
***
Я подошел к дому Фафнера, когда солнце только осветило ближайшие холмы. За поясом я прятал остро отточенный нож, который я называл Нотунгом: как будто сами древние боги подарили мне его. Дом, уловив мое перемещение, раскрыл двери и прогудел печальным голосом: «Добро пожаловать, Зигфрид». Я спросил робота, где находится Фафнер, и тот сообщил мне, что – в мастерской.
Фафнер был одет в жесткий комбинезон, который предохранял его от попадания на тело (такое совершенное тело!) ядов и кислоты. Конечно, они бы не убили, как и любого из нас, но кому приятно терпеть лишнюю боль. Фаф склонился над какой-то пробиркой, где дымилась некая жидкость. Увидев меня, он кивнул и сказал: «Привет, Зиги. Пришел за моим новым нектаром? Подожди до вечера».
У меня вспотели руки. «Убить его», «Убить его». Боже, но как это делается? Что мне надо говорить?! Или ничего не говорить?!
- Фаф, я слышал, ты встречаешься с Миме?
- Ага. Хорошо трахается, правда?
Как стучит сердце. Неужели я смогу? Неужели у меня получится? Убить человека…
- Фаф, я люблю ее.
- Зиг, от меня ты что хочешь? Люби на здоровье.
Я говорю заранее приготовленные слова, и подхожу все ближе и ближе. Фафнер стоит спокойно (а чего ему бояться то?!) и ждет моей реакции.
- Фаф…
Как пересохло в горле…
- Фаф, я р…ревную
Боже, как трудно выговаривается это слово!
Фафнер смотрит на меня, и вдруг начинает дико хохотать.
- Ха-ха-ха. Рревность! Ха-ха-ха. Хорошо ты меня рассмешил. Ладно, дам тебе попробовать мой новый нектар первому. Ты – заслужил. Давно я так не смеялся. Ревность. Ха-ха-ха.
Еще хихикая он протягивает мне какую-то колбу, и самым дружественным образом подмигивает. Ну, давай! Достань нож! УБЕЙ ЕГО!!!
Я выхватываю нож и, подойдя близко к Фафу, бью его в грудь. Нож не может пробить костюм, и Фаф с диким криком хватаем меня за руки. Я освобождаюсь от захвата и бью на этот раз в живот. Нож входит во что-то мягкое и податливое. Вытащив его, я бью еще раз и еще раз. Фаф, повиснув на мне, кричит от боли, но его объятия слабеют с каждой секундой. В этот момент я замечаю, что кровь из его ран брызжет на меня, заливая руки и живот. Тут и я начинаю кричать вместе с Фафом. Его глаза стекленеют, и он медленно сползает на пол. Весь окровавленный, я стою с ножом в руке и продолжаю кричать. Меня трясет и дико мутит. Но тут я слышу женский вопль за моей спиной. Обернувшись, я вижу Миме, которая стоит, обнаженная, и прижимает в ужасе руки к лицу. Значит, вчера она от меня пошла к Фафнеру. «Она хорошо трахается», - говорил он.
Мне надо что-то сказать. Какие я придумывал слова все эти годы?! Что я хотел сказать после того, как сделаю ЭТО?!
ЧТО?!
Не могу ничего вспомнить. В ушах по-прежнему стоит дикий крик умирающего Фафнера.
Я говорю что-то вроде: «Это я! Я убил его! Из-за тебя!».
Она не слушает. Она убегает в ужасе. Это хорошо. Она приведет других. Те созовут Совет. Все идет по плану.
Тут я замечаю, что по-прежнему сжимаю в руке нож. Нет, теперь не просто нож, теперь – орудие убийства. Я с омерзением бросаю его на пол, рядом с еще теплым трупом Фафнера. Человека, которого я убил.
Будь я проклят!
Боже, в которого больше никто не верит на Земле – никто кроме меня!..
Боже, я не знал, что это так просто – убить человека.
И я не знал, что это так сложно…