Навязывая бред свой мирозданию,
Про память крови, вытекшей из жил,
И тела, обреченного страданию,
Про боль, которой откупился сам,
Бесстрастный, многомудрый, нерекомый?
Темны и равнодушны небеса.
Лишь память всеобъемлюще огромна.
Не умирают строем. Не парад.
Здесь каждый сам, без пафоса и фальши.
И нет такой профессии. Солдат –
Судьба всего лишь. Выпало. А дальше?
Вопит оркестра медь до хрипоты –
Не сдюжили б и стены Иерихона.
В еловый траур впаяны цветы,
Застывшие, как лики на иконах.
Напыщенная выспренность речей
Пуста, как кокон, – бабочка взлетела.
Поток эфира, вольный и ничей,
Усилием крыльев подымает тело
Над вычурной помпезной мишурой,
Над слитным ревом необъятных глоток –
Так безупречно монолитен строй,
Так шаг отрепетированный четок…
И память, словно бабочка вольна,
Запретов не приемля и метаний,
Подскажет: «Будь ты проклята, война!
Живите. Ибо крест живущих – память»
