В некотором царстве, некотором государстве жил Иванушка Дурачок. Дурачок – ещё мягко сказано. Непроходимый был дурак, как сейчас сказали бы – клинический. Маялся сам, и родных своих печалил. Отец его, Кондратий, чего только не делал, что не придумывал, чтобы от дури сына отвязать: и уговаривал, и палкой, бывало, бивал – всё без толку. Дурь – она прилипчива. Раз прилипла, а отлипнуть уже не в силах. Та и хватил удар Кондратия – от ярости и невозможности. С тех пор кондрашкою зовут.
А Иванушка Дурачок и в ус не дует (благо усов у него пока ещё не было!), живёт себе поплёвывает, Мать Агафью дурью своей со свету сживает.
Был в том царстве - государстве, как и положено – царь. Царь Гвидон. Царь, как царь, только была у него дочь красавица писаная - Елена Прекрасная – вздорная девка, необъезженная.
Царь Гвидон от неё одни беды терпел. Однажды даже на терем свой царский забрался – сброситься решил, от мучений своих разом избавиться. Посмотрел вниз – высоко! Представил, как лететь будет, да потом о землю шмякнется и – передумал.
Уж больно неприлично получалось!
Елена его Прекрасная слабину эту своею сущностью женской почувствовала и разошлась, распоясалась во всю: дай мне белила цинковые, да румяна розовые, воду благоуханную - купцы сказывали, одеколоном называется, да ещё жениха завидного в придачу – принца заморского!
Пригорюнился царь Гвидон. Так бы и сгнил в своей печали. Да был у него карлик мерзкий – Идолищем звался. Как пакость какую сделать, он тут как тут.
На него одна и надежда. Позвал пакостника Гвидон, рассказал о своём горе. Задумался Идолище и выдал:
-Устрой Царь соревнование. Так это в землях далёких называется, где я бывал. Собери женихов, посади Елену Прекрасную у окошка верхнего в тереме. Кто на коне своём, допрыгнет до него, перстень у царевны снимет, тот и женихом её станет, а затем и мужем прилюдным. Уйдёт она жить к нему, как по обычаю положено, избавишься разом и от девки привередливой и от приставаний ее.
Ожил царь Гвидон, прибодрился:
- Зови глашатаев, чтобы клич по царству моему кликнули, женихов собирали!
А Иванушка Дурачок в ту пору на покос идти собрался. Были у него ещё два брата. Старший Василий и младший Степан. Работящие. На них дом и стоял. Они-то давно и стыдили Иванушку Дурачка за безделье вечное и праздношатание. И, что вы думаете? Устыдился он (оказывается и до дурака достучаться можно) – собрался идти на покос. Вышел лишь за ворота, а тут глашатаи царские грамоту читают. Прислушался.
- Эй, братья, мне с вами не пути! К терему царскому пойду, с невестой своей знакомиться!
Посмеялись братья над неразумным, и ушли восвояси.
А Иванушка Дурачок, взаправду, к терему царскому пошел, да не один – с Сивкой Буркой. Коня этого ещё Кондратий прибить хотел, на мясо пустить – за бесполезность.
Да не сложилось.
По никчемности своей отошёл он к Иванушке Дурачку.
Пара на загляденье!
Бездельников махровых. Правда, если быть уж до конца честным этот Сивка Бурка не совсем никчемным был. Мог он разогнаться и лететь, ну, как сегодня, корабли на воздушной подушке. Тогда это его умение никого не радовало, скорее пугало.
Но то, что пьяному по колено – дураку по щиколотку. Любил Иванушка Дурачок выйти в поле чистое, сесть на своего Сивку Бурку и лететь долго и высоко – птицей себя чувствовать, да приделе быть!
Все слышали от него про эти забавы, но только посмеивались. Известно дело – дурачок. Видеть то никто Иванушку летающим не увидел.
Пришел Иванушка Дурачок к терему царскому. Народу там тьма тьмущая! Женихи – один к одному: молодые, статные, красивые. Одеты богато, не то, что он – в шапке заломленной, портках драных, лаптях изношенных.
А на самом верху, в окошке Елена Прекрасная выглядывает, томится: скорей бы жених к ней прилетал! Ей тоже Гвидон надоел порядком со своими нотациями и наставлениями. Махнула платочком батистовым расписным: чего медлите, начинайте! Нетерпеливая была девица – от того и маета вся.
Стали женихи на лошадях своих прыгать. Дальше первого этажа никто не запрыгнул. Один только чуть – чуть выше, да и то с лошади свалился, нос себе разбил. Идёт, кровь капает…
Хорошо ещё там, на верхотурине, невеста потенциальная позора этого не видела.
Истощились быстро женихи, и очередь дошла до Иванушки Дурачка. Смотрели они на него, прямо надо сказать – с презрением. А кто и речей сдержать не мог:
- Куда прёшь, мужик деревенщина! Иди за свиньями ухаживать, коров доить!
И много ещё разного, матерного. К мату Иванушка Дурачок с детства привык. И мать, и отец, и братья его только так с ним общались. Гаркнут семиэтажным, душу отведут и мир и спокойствие в семье - до следующего раза. И вообще Иванушка Дурачок отходчивый был. Брань воспринимал как лесть. И эту мимо ушей пропустил, сел на Сивку Бурку. Конь, видя, что на него смотрят столько глаз – поднатужился и взлетел. Да так, что выше терема к самому солнцу. Ахнула толпа и присела. А Иванушка Дурачок уже возвращался. Сначала точкой малой, а потом уже и во всей красе. Подлетел он к Елене Прекрасной, а что делать не знает. Завис Сивка – Бурка – ждёт.
-Перстень, сними, дурачок – попыталась оживить картину Елена Прекрасная, - да спускайся вниз, разобьёшься ненароком, а ты мне ещё как жених, да муж нужен!-
Вот тут у Ивана и взыграло: девка какая-то размалёванная ему указывает! Не привык он к такому обращению – к свободе привык.
Сорвал он перстень и улетел – только его и видели.
Прошел месяц – другой, а о женихе новоявленном царском ни слуху, ни духу. Объявил его Гвидон в розыск. Да только промашка вышла. Иванушка Дурачок нелюдимый был. Всё по полям чистым шатался, да над лесами летал.
Поди встречь, разыщи!
Царю же, Гвидону уже совсем невмочь от своей Елены Прекрасной стало. Сел он сам на коня и поехал искать жениха пропавшего. Сказывали деревенщина он – лапотный и порточный. Туда и направился.
И надо же – нашёл!
Сидел Иванушка Дурачок у кустика в ямке картошку пёк и перстень изумрудный царевнин рассматривал. Повернёт и этак, и так – забавно выходило! Свита Гвидонова аж обомлела от такого безобразия.
Один Идолище присутствие духа не потерял.
Жених законный, допрыгнутый, кольцо настоящее. Схватил он Иванушку под мякитки, в карету царскую бросил. Так и довезли болезного, до дворца, до терема.
И здесь самое время пока он едет, трясётся по дороге неровной тайны раскрыть.
Идолище это поганое, было на самом деле совсем не Идолищем, а заколдованным Кащеем Бессмертным Иваном Царевичем. Их два брата, два близнеца, два Ивана было. Одного в Идолище Кащей превратил, а другой, дурачком прикидывался, чтобы спросу меньше, да жить легче было.
Он-то , едва Идолище увидел, сразу в нём брата своего единокровного почувствовал, да сказать не мог – кто дурачку поверит? А расколдовать – тем более. Здесь Серый Волк нужен, а он в другой сказке действует.
Так он и начал везде «ваньку валять», несмышлённым прикидываться. В карете царской, золоченной он быстро сообразил, что судьба кинула ему не шанс – шансище. Было бы действительно по- дурацки не воспользоваться им. Где я – там победа – решил. Страной править – не в поле работать!
У русских всегда так – нет цели дурачки, да блаженные, а обретут малюсенький смысл, сразу же богатырями делаются: горы могут свернуть, а если погорячатся, и города со странами.
Приехали. У Елены Прекрасной как раз очередная истерика была – сарафан не тот, слишком полнит, приземляет! Терем от криков её сотрясался, слюда из окон осыпалась. Елене же Прекрасной всё нипочём – знай, кричит себе, как труба Иерихонская!
Увидела Иванушку царевна и замолчала враз. Рот даже закрыть не успела. Стоит как вкопанная, глазами в него влюблёнными уставилась.
Ахнули все. Один только Идолище понимал, да помалкивал, душу заколдованную зря растравлять не хотел.
Иванушка тоже себе удивился, но виду не подал. Пошел вперёд, в наступление, на штурм. Он хоть и дурачок был почти клинический, жизнью деревенской жил и знал твёрдо – бабы мужика за версту чуят, стелятся перед ним, лебезят. Над рохлями же и размазнями смеются и верходят, норов свой на них выказывают.
Кондратий, отец, его, покойник так сыновей наставлял: - Не будете баб своих плёткой - дураком учить, съедят они вас без соли и хрена.
Братьям, конечно, отцовский наказ нужен был, а ему дурачку зачем? Сейчас понял. Дурак дурака всегда понимает.
Но еще не знал Иванушка, что Идолище кроме своей заколдованности умел привораживать, совсем как нынешний экстрасенс. Руками пошевелит, глазами поводит и – готово.
Его это были штучки с Еленой Прекрасной. А на вид выходило – Иванушкины. Помогал братец - братцу, поддерживал.
Да и какой он теперь дурак? Плётка это, которой он должен теперь жену свою хоть и Прекрасную, хоть и Елену, - учить и дурь из неё выбивать прилюдно.
Расхорохорился, распетушился – не подходи!
Царь Гвидон тоже не лыком был шит. Увидел кураж и силу Иванову и тут же решил одним выстрелом двух зайцев убить. Не сам, конечно – какой царь добровольно от царства своего откажется? Врать будет в три короба: про наследников, и про приемников, и про государственную необходимость. На самом же деле, как совсем недавно у нас в кремлёвском нужнике было – заперли одного – или на тот свет, или в отставку.
С Гвидоном так грубо поступать не пришлось. Хватило кривляний Идолещевых.
– Свадьбу сыграем и на ней объявлю я Ивана царём! – сказал, как отрезал. И добавил: - Отныне, кто назовёт его дураком, преступление государственное совершит и казнён будет!
Донесли волю царскую до народа глашатаи. Возрадовался народ, возликовал! И царя молодого, нового получил и невесту под его строгим присмотром!