Ваня успел заметить: написано не по-русски - автобус проехал мимо. В Паланге всё было странное, другое, не такое, как в Москве. Маленькие, аккуратные, как в сказках, про гномов домики. Женщины пожилые, совсем старые, не стесняясь никого, ездят на велосипедах. И – одни девчонки. Редко – редко встретишь мальчишку, да и тот идёт надутый, важный, как индюк.
Дом отдыха тоже назывался чудно – «Лиепас». Давно Советский Союз. Привыкнуть что ли, никак не могут?
«Лиепас» выглядел необычно. Похожие на огромные губные гармошки дома. Перед входом – шахматная доска с фигурами ростом с человека. Пока отец оформлял путёвки (от дежурного администратора, гулко отдаваясь эхом, на него сыпались непонятные, чужие слова), Ваня следил, что ещё выкинет ему эта Литва?
Ване шел двенадцатый год, и он был единственным прочным звеном, связывавшим его родителей. Совсем маленьким, лет в пять, он понял это и старался не упустить выгод создавшегося положения. Как и все люди, ослеплённые какой - ни будь одной чертой характера друг в друге, в остальном Ванины отец и мать были разными людьми.
Беда или судьба Вани как раз и состояла в том, что ослепились его родители не им, а искусством и техникой. Но не оконца. На Ваню претендовали оба. Отец, Владислав Сергеевич, или проще, Владик преподавал предмет под названием «электричество», не где - ни будь в МЭИ – Московском энергетическом институте. Мать, Наталья Александровна, Наташа, была редактором на телевидении. Владик был почти всегда дома, Наташа приходила к ночи. Ване доставалось от обоих. Его воспитывали оба.
Владика в жизни бесили немногое: Наташины поздние приходы, то, что она поступила учиться на театроведа в заочную аспирантуру (Владик учился когда-то в дневной: не хватило запала – бросил), и то, что Ваня лицом и манерами поведения повторяет Наташу и становится похожим на девчонку. Если два первых обстоятельства, хотя и заводили постоянно семейные скандалы, но были вне волевой досягаемости Владика, в третьем – он увидел возможность.
Называя Наташу «исчезновенкой» Владик добился, чтобы она не вмешивалась в Ванино «мужское воспитание».
- Ты мечтаешь сделать из него слюнтяя и тряпку, такую же, как сама, - кричал он посреди ночи, пугая и настораживая соседей.
- Ему жить, а слёзы будет лить после, заканчивал обычно Владик свои монологи и отправлялся спать.
Наташу такой напор поначалу смутил. Поразмыслив, она поняла: Владик хочет взять реванш за разрушенную пирамиду науки. Он и в самом деле размахнулся широкомасштабно. Ежедневные утренние пробежки с Ваней в парке, занятия каратэ, купания в едва освободившейся ото льда воде, пешие походы на целый день. Но, как и в науке, так и здесь, яркие мощные перспективы, время заменило на спокойные, почти будничные занятия. Пробежки уступили место обычной утренней зарядке, секцию каратэ попросту закрыли. Купанию в ледяной воде и изнурительным походам Владик предпочёл противопоставить, чтобы Ваня делал зарядку и спал голым.
- Пусть так закаляется!
Исчезло, ушло безвозвратно только каратэ. Заменить его было нечем. Как всегда случайно пришла спасительная идея:
- Пороть надо, пороть!
Владик и себе не мог объяснить, почему он стал призывать к обратному. Раньше инициатива физического воздействия принадлежала Наташе. За какой-нибудь проступок Ваня получал две - три увесистые затрещины и с горящими щеками, а иногда и с Наташиной пятернёй на лице, убирался вон. Вадик кричал тогда на Наташу «за дикую жестокость по отношению к ребёнку». И всегда у него находились союзники.
После первой же порки, которую Владик для поддержания в Ване мужского духа учинил сложенным вдвое проводом (знание электричества – дело нешуточное), после истошного захлёбывающегося Ваниного крика и кроваво-красных полос на его спине и попке, Наташа обзвонила родственников и собрала семейный совет.
На нём Ваню поставили голого на стол и внимательно осмотрели, как мальчика – раба на Верещагинской картине. Мнение было одно: так наказывать ребёнка – зверство, едва прикрытое педагогической необходимостью. Хвалили Наташу за то, что она приучила Ваню накрывать на стол, подавать еду гостям, мыть посуду, стирать свои трусы, носки и майки. А Наташа в порыве негодования неожиданно для себя заявила:
- Завтра же оформлю развод!
И ещё более неожиданно голос подал Ваня:
- Не надо, мам, пожалуйста, не надо. Кто возьмёт папу с таким характером? Он так и будет жить один. Лучше уж я потерплю.
Оба деда посмотрели на него удивлённо. Бабушка, Наташина мать даже всплакнула:
- Бедненький, мой!
Больше всего удивился Владик. Еще вчера, стегая сына, он слышал от него самые ужасные клятвы, что тот уйдёт, умрёт, и вот…
Но никто не знал самого главного. Историю Ваниного чувства. Началась она не дома – в школе. Девчонки постоянно присылали ему записочки с предложениями встретиться после уроков. А однажды, случайно, что называется, краем уха, он услышал о себе: «Красивый и нежный…»
Длинноногая Вика. Её он почему-то очень стеснялся и мычал неразборчиво, едва она начинала говорить с ним. И ещё одно открытие сделал Ваня. Думая о том, почему всё-таки Вика так сказала о нём, представляя её, как говорит она, обжигающе дыша в ухо, он ощутил давно желаемое напряжение внизу, между ног. Сладостное, тянущее напряжение.
Придя из школы, Ваня закрылся в ванной. Владик был дома и Ваня знал, что перед тем, как сесть за стол обедать, его ожидает очередное вливание мужественности. Он открыл краны, повернул смеситель. Владик любил стегать чистое тело, и Ваня знал: мешать мытью он никогда не будет. Впрочем, Ваня привык, что его мыла мать. Сколько не боролся Владик с этой «пакостью» - право помывки сына оставалось за Наташей. Её пальцы как-то особенно нежно останавливались на шероховатых коричневых и синих полосках, он просила Ваню не раздражать отца и быть послушным. Ваня молча кивал головой, и белые невесомые хлопья пены падали к его ногам.
Сейчас же Ваня быстро разделся, голый встал перед зеркалом. Признался: ему льстит: Вика считает его красивым. Вгляделся в себя. Может быть, правда? Его удик тотчас прореагировал – распрямился, встал гвоздём. Ваня вспомнил: мальчишки в школьной уборной говорили – если удик становится прямым, надо потереть его между пальцами и будет «ужас ,как приятно». Попробовал. Понравилось. Ваня начал тереть сильнее, и тут произошло неожиданное. Стало сладко – пресладко. На глазах у него появились слёзы. Из дрожащего от напряжения удика, брызнули, разлетелись веером, прозрачные, тёплые капли с запахом миндальных пирожных. Голове стало тяжело. Затошнило. Хотелось спать. Ваня зевнул и, как был голым, выскочил к Владику. Тот уже махал у дивана в нетерпении неизменным электрическим проводом. Диван Вадик специально перетащил из большой комнаты на кухню для «мужского воспитания». Для него Вадик придумал особый ритуал. Ваня должен был лечь нагишом на диван, вытянуться, напрячь попку, и только после стегал со смаком.
Ваня удивился. Почти автоматически принимая удары, он ощущал не боль, а наслаждение. Оно было таким же острым, рвущимся изнутри, как и боль. Но пронизывало его Особое, медленное, растянутое удовольствие. Снова, как и перед зеркалом Ванин удик торчал предательски. Получив свою порцию, соскочив с дивана, он старался идти задом к отцу, краснея от смущения и разрываясь от возбуждения. Если бы Владик интересовался не только рациональными приёмами воспитания, он, наверняка, заметил бы перемену, произошедшую в сыне. Но то, что не дано одному, для другого часто становится, как ещё недавно любили говорить «альфой и омегой существования».
Так случилось с Ваней. Владик, наблюдая как легко сын переносит почти ежедневные порки, окончательно уверовал в свою педагогическую гениальность Он даже собирался написать научный труд по «воспитанию в мальчике мужчины». Не для печати, конечно, для истории, для потомков.
Что касается Вани - он не стал представлять себя ни молодогвардейцем, ни Сашей Чекалиным. Не школьный пример мужества и стойкости Зои Космодемьянской вдохновлял его спокойно и безропотно переносить воспитание Владика. Ему было приятно. Ваня наслаждался поркой, как другие мальчишки наслаждаются игрою в футбол, или мороженым. Если бы он и решился рассказать, кому ни будь обо всём этом, то всё равно бы никто не поверил. Быть может, и было главное для Вани то, что ОНО ЕГО, его и больше никого.
Здесь, в Литве, ощущение «своего» в себе было особенно острым. Пройдя вслед за Владиком в номер, в котором две аккуратно застеленные кровати и тёмного морённого дуба диван, Ваня не без ехидства подумал: как он меня здесь драть будет? На пляж же ходить…
К удивлению Вани ни в первый день, ни на следующий, ни через неделю Владик так и не достал из чемодана воспитательный провод. Зато сразу же сказал Ване:
- Одевай плавки. Пойдём на мужской пляж.
Что это такой за пляж, мужской – Ваня не знал, но почему-то сильно волновался. У него дрожали и намокли руки. Он перерыл свою, сумку, пока не вытащил с самого дна плавки с почему-то сморщившейся улыбающейся рыбкой. У Вани похолодело внутри: стало одиноко, тоскливо, страшно. Растерянный и ненужный себе, он уже собрался натягивать свои «Леви Страус». Не с рынка, настоящие - Наташа в прошлом году у знакомой дикторши из программы «Время» купила.
-Ты зачем их напяливаешь?! Пойдёшь так! Тоже мне московский франт!
Штаны полетели в дальний угол комнаты и Ваня, как был в одних плавках и босиком, оказался у закрытой двери номера.
Тропинка к морю шла через лес из молодых часто посаженных ёлок. Ваня несколько раз вскрикивал от неожиданной острой боли. То одна, то другая сухая ветка задевала, рвала и царапала кожу. Когда, наконец, еловник кончился, Ваня обнаружил: у него грудь, живот, и особенно, ноги в длинных глубоких царапинах. Они горели, подсыхали и лопались на солнце, вспыхивая ярко – красными капельками крови.
Море было совсем не таким, каким представлял его Ваня. Передним была уходящая вдаль, ослепительная, до рези в глазах полоска пляжа. Она начиналась отсюда с небольших песчаных пригорков, на которых они стояли с отцом, и доходила до воды. Воды было так много, что казалось, она залезает на небо. Вокруг всё было маленьким, игрушечным в сравнении с громадами воды и песка. Ваня присел от неожиданности и удивления. Главные же сюрпризы ожидали его впереди.
Освоившись и приглядевшись, он увидел: прямо перед ним на огромном песчаном поле прохаживаются, бегают мужчины, парни, или такие же, как он, Ваня, мальчишки. Но что было самое непонятное – все голые. Некоторые из них, по- видимому, ходили так всегда, потому- что загорели почти до черноты, буквально с головы до пяток.
- Чего уставился? Это мужской пляж. На нём принято не глазеть, а отдыхать.
Владик не то смеялся, не то издевался над сыном.
- Здесь одетыми не ходят. Или специальное приглашение надо?
Не дожидаясь Ваниного ответа, подошел и стянул с него плавки. Тут и случилось то, чего Ваня больше всего боялся, если увидят другие, и в тоже время тайно и страстно мечтал об этом. Пусть видят. Вика в первую очередь.
Удик , болтавшийся тряпкой ожил. Владик с интересом взглянул на него. Ваня под его взглядом закраснелся, вспотел и повернулся к отцу задом.
- Раз ты такой стыдливый, беги, занимай для нас место на скамейке -приказал Владик, а сам пошёл медленной прогуливающейся походкой.
Ваня почувствовал страх и панику. Бежать, бежать отсюда скорей! Он привык ходить голый дома, среди родителей, за стенами и закрытой дверью.
А так – на глазах у всех и с такой особой мужской приметой…
Внешне он старался быть безразличным (а потому не шел, а бежал по- мальчишески высоко вскидывая ноги), Ваня был в большой обиде на отца. Он с незнакомой до этого злостью думал о нём. Понимаю, отец хочет сделать из меня настоящего мужчину. Пусть порет, заставляет спать и ходить голышом. Но не на глазах же у всех!
Рассуждая так, Ваня добежал до лавки, плюхнулся на неё, зажив коленями свой срам и только тогда вспомнил, что здесь он не один. Обернулся. Отца нигде не было. Обернулся ещё раз и понял: голый смеющийся человек, приближающийся к нему – отец!
Владик положил одежду на край скамейки – аккуратно брюки, рубашку. Ботинки отдельно. На другой край бросил снова сморщившееся Ванины плавки. Под пронизывающими насквозь лучами солнца, плавки казались брошенной кем-то ненужной омертвевшей уже кожей. Ваня с омерзением посмотрел на них. Небывалое чувство спокойствия разлилось по телу, захватило его. Стало легко- легко, беспричинно радостно и смешливо.
Август 1982 – июль 2014г.г.