двадцати расцветающих лет,
запивали "медовой особой"
неуютный, но всё-таки свет.
Да по парку, осеннему парку,
где вороны кричат сгоряча.
Наступая на листьев заварку,
мы искали себе толмача,
выбирая из этих понурых
и обглоданных ветром дерев
понимающих чёрною шкурою
и любовь и надежду и гнев.
Чтобы взяли и нам объяснили
на наречьи своей наготы,
почему мы с тобою бессильны,
как опавшие эти листы.
Почему, кроме чая спитОго
этой осени в городе Т.,
ничего не находим святого,
только осень в её черноте?
Почему, умиранью послушна,
эта осень куёт, как металл,
наши трижды печальные души,
почему я грустить перестал?
Почему беспомОщность и вечер
постоянно кончаются так -
обнимаю как лезвие плечи,
губы режу о лезвие рта?
Почему не швыряемся словом?
Почему нам осенний урок
и одышливый слог Огарёва
и чеканки трагической Блок?
