ключицы торчали остро под самой шеей.
Он наблюдал, всегда с торжеством мальчишки,
как она хорошеет.
Он был брюнетом юным с горящим взором,
одетый всегда по меркам последней моды;
и клял банальные темы для разговоров,
вроде “погоды“.
Она оставалась нА ночь в его квартирах,
которые он снимал для утех любовных.
И не считала себя из легкоранимых,
ну так, условно.
Он не кипел, но что-то его цепляло.
Любил наблюдать за обнаженной спящей.
Как она, проходя, снова оставляет
шлейф пьянящий.
Она растворялась в нем, целовала сочно.
Не бегала по друзьям, поступая мудро,
когда он не возвращался, уехав ночью,
приехав - утром.
Он ей дарил конфеты и выходные,
страстно сгребал в охапку густые кудри.
Сдабривал город газами выхлопными
цветные будни.
Она его не бранила, не обвиняла,
сцен не играла, плачущей истеричкой.
Ему ее жечь хотелось, под одеялом,
каминной спичкой.
Он не внушал сомнения ни минуты.
Жестко свои навязывал постулаты.
Поздно теперь бежать по его маршрутам,
уже не надо.
Приелись ему бесшумные подчиненья.
Он ее бросил, оставил и не скучает.
Сейчас он свои конфеты и воскресенья
другой вручает.
Вниз опустились тонко углы-ключицы.
Курит опять, а в целом - характер сносный.
У них могло бы что-нибудь получиться,
если б не это -
поздно.
о них.
