«Форд» мягко плыл по туману, слабо освещая белую дорогу. Слепое солнце недавно село, но все равно было светло.
Он посмотрел сквозь тонированное стекло на проплывающий мимо город. Целый день щемило сердце… Столько работы навалилось. Вроде и отдыхал на Карибах. Нет, не то всё! Да и девка, как её Виолета, Лиолета… Какая-то ни кожи ни рожи, в добавок ещё и дурой оказалась редкостной.
Чего-то хочется. Чего же?
-…а я ему: ты чего, мужик, попух? Да я же порву тебя, как…— разглагольствовал шофёр, Саня. Зря. С таким же успехом он мог разговаривать со стеной. Его никто не слушал.
А тоска всё топталась по сердцу, как собака, ищущая удобное местечко. Он посмотрел на своё отражение в стекле – постарел… поседел, почти весь опух. Нужно меньше пить. Нет. Не в этом дело. Старость. Ста-ро-сть – такое страшное слово. Такое жестокое и такое неизбежное.
Настроения не было. С дочерью так и не помирился. Уже пять месяцев не разговаривают. Дура! Замуж собралась! Какой-то «мальчик-бродяга». Художник! Пикасо нового тысячелетия!… ну да ещё наплачется! Прискачет к «папочке»…
Как же мерзопакостно на душе! Всё наперекосяк… Жена в последнее время тоже надулась из-за дочери. Всё говорит: «Вспомни себя! Вспомни Себя!»
- Игорь Валерьяновивич, – начал Саня, - там пробка. Мы не проедем.
«Вот пакость какая! И тут всё не слава Богу!» - с досадой подумал он.
- Ладно, пройдусь пешком.
Он вышел из машины и, глотая густой туман, спустился в «подземку».
Тусклый желтый свет неприятно ударил по глазам. Он свернул в тоннель с надписью «Выход на 2-ую платформу», остановился прикурить и… услышал звук скрипки.
…- Послушай, сынок, у тебя хорошо получается… - говорил дед восьмилетнему внуку. – Сегодня пойдёшь со мной - попробуем вместе. К тому же у тебя милая мордашка.
-Я не пойду туда! – хныкал Игорь, глядя на деда. – А если меня кто-то увидит? Надо мной будут смеяться!..
- Тогда так и пойдёшь в этом году в школу с бумажным пакетом, вместо нормального ранца. Вот тогда над тобой точно будут смеяться!..
В первый день Игорь сбивался с ритма и путал ноты, но прохожие бросали монеты, глядя на его красивое личико. Детям прощается всё. Дед играл на скрипке просто здорово. Игорь всегда заворожено слушал его игру, и видел, как прохожие собирались вокруг и задумчиво смотрели в грязный асфальт.
С тех пор после школы Игорь бежал в «поземку» и играл всё, что было заданно в «музыкалке». Ближе к вечеру походили его друзья. Такие же оборванцы, как и он. И они сидели там допоздна, мечтая о шикарной жизни.
Звук скрипки приближался. Под грязным светом фонаря стояла девочка и бездушно терзала инструмент, словно пыталась распилить его пополам. Подойдя ближе, он увидел, что юное дарование тянет на все двадцать. И сильно зажмурив глаза, девушка рвёт струны во все мыслимые стороны. Окинув девушку намётанным взглядом, он сразу понял, что играет она вовсе не из-за «нужды», а просто ищет лёгкий хлеб. У дарования был художественный маникюр и цирконий в пупке.
Он усмехнулся, глядя на тот самый пятачок, с которого началась его взрослая жизнь.
– Послушай, можно я сыграю? – неожиданно для себя спросил он.
Дарование прекратило мучить скрипку, подарив прохожим несколько минут тишины.
-- Не врубилась, - объяснила девушка своё изумление.
Он едва усмехнулся и повторил просьбу.
Дарование глядело на незнакомца и, определив, что клиент далеко не «середнячок», ответило:
– Пятьдесят гривен.
На этот раз он удивлённо уставился на неё:
-- Что?
- Пятьдесят и скрипка твоя. На двадцать минут.
«Сутенёрша какая-то…» - подумал он, доставая новенькую зелёную купюру. Девушка обалдело уставилась на банкноту, затем на сумасшедшего богатенького Буратино.
- Ты чего, офигел? – спросила она.
- У меня нет мельче, - совершенно серьёзно ответил он.
- А у меня нет сдачи, – нашлась «сутенёрша», решив, что если он настоящий псих, тогда сдачу оставит ей либо пойдёт своей дорогой.
- Хорошо. Тогда я буду играть на пятьдесят баксов, - усмехнулся он.
- Гонишь… - пробормотала девушка, недоверчиво косясь на банкноту.
- Берёшь? – поторопил он.
Думать было некогда. Полтинник баксов за двадцать минут!
- Берёшь. - Согласилась девушка, аккуратно вытягивая из протянутой руки
деньги; проверила на свет и только потом отдала свою питомицу.
Он оглядел инструмент, погладил и привычным жестом вскинул на плечо. Скрипка вздрогнула и напрягла струны в ожидании. Но первые прикосновения его пальцев уже выдавали в нём человека умеющего обращаться с такими хрупкими вещами. Он упёрся подбородком в «мостик» и закрыл глаза, словно встретился и обнялся с давним, лучшим другом. И по телу разошлась непонятная нежность, словно, всё, что ему нужно на свете, он нашёл в этой скрипке. И если он не сыграет прямо сейчас – умрёт.
Пальцы, державшие смычок, дрогнули, струны под ними слегка прогнулись и устало застонали. Истерзанная и замученная до этого скрипка сладко затянула и своей легкой хрипотцой нежно защекотала сердце. Смычок скользил по струнам аккуратно, словно боялся, что более сильных эмоций она не выдержит. Но скрипка, вдруг удивлённо и хрипло рассмеялась. Никто никогда не мог так ловко и быстро проникнуть в её душу. Она всё время была игрушкой: неудобной и непонятной… На ней пытались играть, но никогда –
ТАК. Она всё время чувствовала себя инструментом. А сейчас она СКРИПКА. Только он мог заставить её одним движением рассказать в одно звучание, на тысячи голосов о тайнах человеческих отношений. О любви: от робкой, первой до беснующейся страсти, почти сумасшествии, о предательстве: грязном, тошном, о дружбе: вселикой. О боли: физической со скрипом зубов; о душевной, что в тысячу раз хуже. И еще о многом, многом забытом и боязненно спрятанном людьми. Что бы они были неуязвимы, чтобы продолжали обманывать себя и других красивой легендой о своём бессмертии, непобедимости. А чувства – это примитивная привычка предков: глупая, детская мечта, совершенно не нужная и не уместная в нашем мире.
И вот – старая скрипка и этот музыкант… разворошили все погребенные и напрочь забытые простые милые, глупые истины, от которых не отмахнуться и не спрятаться.
…"Подземка» дрожала от вихря эмоций, которые воскресли и теснились в душном подземелье. Стены коридора так давно не слышали такую сладкую и одинокую, нежную, сильную, кроткую и вызывающую музыку… точь в точь такую же, как сама ЖИЗНЬ. Скрипка ликовала и мечтала только об одном: чтобы эти двадцать минут длились вечно. Так хотелось побыть первой скрипкой оркестра! Хоть чуть-чуть! Она почувствовала свою власть над этим человеком. Она почувствовала себя той самой соломинкой, за которую с такой надеждой хватается утопающий. Она нужна ему. «Нужна», какое сладкое слово! А он нужен ей. Но через несколько минут они расстанутся навсегда. И она старалась изо всех сил звучать ещё волшебней. Он закрыл глаза и ещё неистовее набросился на инструмент и морщил лоб, словно смычком полосовал себе сердце. Вся жизнь его неслась перед глазами быстро, вспыхивая, как молнии на небе… Почему именно сегодня и здесь? Почему с ним? Его окликали по имени и уводили подземные призраки с детства. Ах, как же быстро всё пронеслось, как быстро всё заканчивается в жизни…
Вот здесь сидели оборванцы и слушали его игру, мечтая, что когда-то у них будет всё: деньги, девушки, власть… когда-то они и не посмотрят на эту «подземку», а в другие города будут летать только на собственных самолётах...
Прошли годы, они все выросли. Кого-то он забыл, кто-то забыл его… И всё у него появилось. Желания закончились, не о чем больше мечтать… Он забросил музыку, променял власть над чувствами. И сейчас он стоял как тогда, далеко в юности нищий и оборванный, несмотря на то, что до сих пор тело его грело шикарное, дорогое пальто… и захотелось вновь к чему-то стремиться, мечтать… но вот о чём? У него всё есть… Дом, работа, жена…дочь. И она хочет уйти от него. Она выросла и не нуждалась ни в чьём участии . У неё своя жизнь… отдельно. А ему как назло сейчас хотелось кого-то оберегать, баловать, переживать. И чтоб его кто-то любил. Ни за что. Просто потому, что он есть.
«Дарование» стояло, словно пригвождённая к асфальту, боясь пошевелиться. Ей казалось, что это всё какое-то волшебство. ТАК играть просто НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО. Он же вытряхнул всю её душу и сложил заново.
Ведь это просто инструмент! Кусок дерева! Но горячая соль уже разъедала глаза.
И тут он оборвал игру. Скрипка снова стала обычной деревяшкой и по ушам резанула оглушительная тишина.
– Почему ты остановился? – не удержавшись, спросила Дарование. Опустив заплаканное лицо.
Он огляделся и увидел, что тот же вопрос молча и с укором задавали ему прохожие, которые столпились тут. Они пришли к нему со своими бедами. Пришли, чтобы он исцелил их. Пришли, чтобы, в этой грязной «подземке» остановиться и подумать о своей жизни, спрятаться в своём прошлом или наоборот сбежать от всего.
– Мои 20 минут вышли…- ответил он им всем, протягивая девушке скрипку.
– На! – взбунтовано протянула "Дарование" его пятидесятилларовую купюру.
– Зачем? – удивился он.
– Возьми, пока я не передумала!
–Это твои деньги по праву. Ты только, что дала мне намного больше, чем
бумажный эквивалент счастья. Ты… вернула мне то, что обычно никогда не возвращается к людям. Всего доброго, барышня. Это место хорошее. Удачу приносит.
Он застегнул пальто и, ещё раз оглядев "подземку", попрощался со старыми призраками и быстро зашагал, разнося эхо по всё ещё тихому переходу, растворяясь где-то в сумерках, на ходу доставая мобильный.
– Алло? Катюша? дочь, привет…Слушай может встретимся Сегодня? Поболтаем… Это невероятно, я сейчас такое видел… Да. И о нём тоже… Обещаю подумать. Я такого никогда не говорил. У него замечательные картины! Я прсто говорил, что в наше время искусство никому не нужно, но знаешь, я только что такое видел… да и себя вспомнил…
Его голос захлебнулся в тумане и пропал. А «Дарование» посмотрела на скрипку, и бережно сложив её в футляр, запихала свои пожитки в сумку и побежала домой, где оседлала телефон и, вызвонив Игоря Игнатича затараторила:
– Я хочу играть! По-настоящему! Как вы! Как он…! Я такое видела!… Слышала … Я буду очень стараться…
А скрипка лежала в футляре, который раньше казался ей гробом, а сейчас - коробкой с сюрпризом… Она ожила. И пусть она не сыграет больше так красиво и ранимо, но её услышали… и она пригодилась. У неё начинается новая жизнь. Настоящая.
24.02.05.