И брёл без оглядки;
Всё кругом было голо,
И серость играла в прятки.
Урбанистический город,
Для него я не молод;
Отравленный отходами,
Отчаяньем и невзгодами.
Воздух, пахнущий нефтью,
Ядовитой драгоценной смертью.
Увядшая и гнилая трава,
Химикатами полна.
Дома, как коробки иль клетки,
На них системы метки.
Реклама, постеры, бигборды,
Завершающие пустоту аккорды.
Симфонию выхлопных труб,
Слушает в канаве труп;
Зарезанный богатенький юнец,
Нашёл в переулке свой конец.
А его убийцы на его деньги,
Давно пьяны уж в стельку.
Их язвенные желудки,
Полны дешёвой водки.
А в подъезде старого дома,
Пропахшего пылью и мочой,
Сидит молодая особа,
Нагревает ложку и брызжет слюной.
В ложке, лекарство к забвению,
К личностному самоуничтожению;
Затем набирает в шприц отраву,
И в тишине, подобно ритуалу,
Наркотик в вену льётся,
И существо в экстазе смеётся.
В воздухе витает зараза,
Которую я почуял не сразу.
Она призывает к мыслегниению,
К отупению и самозабвению.
Мой зомбо-ящик, которого зовут телевизор,
Этой заразой всецело пронизан.
С его плоского экрана,
Вытекает гламурная рана;
Поп-индустрия,
Вкуса некрофилия.
Сотни маленьких ублюдков,
Что смотрят в экраны;
Наши цветы гнили,
Будущие гопники и путаны.
Наше тупое злое потомство,
Культивирует собственное уродство.
Они дети прогресса, интернета,
Разменная ржавая монета.
Гламурная мерзкая краска,
Из глаз льётся, будто замазка;
Под стразами, гниль таится,
И похоть, как светоч искрится.
Масс-медиа культивирует грязь,
Обращенье человека в мразь.
Разбитая в прах мораль,
Которую, увы, не жаль...