Тийу (Рассказ)

Запах старого дерева!
Кто ощущал, знает его колдовские чары. Спишь, и перед тобою проносятся сотни, тысячи жизней. Среди них твоя - песчинка, затерянная пустыне. Да ты и не ищешь её: завораживают судьбы, мелькающие перед тобою.
Запах старого дерева!
Здесь, у самого берега моря, в Нарва-Йыесуу он ещё с привкусом поэз Игоря Северянина. Привкусом его «ананасов в шампанском». Вздохнёшь по -глубже, и ощущаешь их резкий до головокружения сладкий запах.
Море. Балтийское море совсем рядом. Мне, с нашего второго этажа видны его бурлящие волны и брызги, разлетающиеся от них.
Этот домик я купил (точнее сказать, получил) благодаря Питеру Антсу – сторожу нашего института психологии. Всё вышло просто. У меня была группа вечерников. Преподавал им «Тестовые методы оценки личности».
Пока напишут, протестируют – время уходит. Задерживался допоздна. Питер сначала охал, потом сочувствовал, и наконец, однажды, перед тем как закрыть за мною дверь последним, произнёс:
- Кончай, Валдур, истязать себя за копейки! Я – понятно: выброшен на берег. Должен как-то жить. У тебя же впереди большое плавание. Не заменяй его прогулкой на лодке!
Питер до своего вахтёрства был моряком. Плавал, как он говорил «по всему свету». В память о тех мужественных и героических днях носил тельняшку, шкиперскую бородку и трубку. Её не курил, но всегда носил с собою.
- Вот что думаю профессор, - Питер всегда называл меня так, хотя я был лишь ассистентом кафедры, - бросай ты всё к чёртовой бабушке - поезжай к морю. Море - оно ум просветляет, и силы необыкновенные даёт. По себе знаю.
Я с удивлением посмотрел на него. Аукнулись наши разговоры «по душам».
- К морю?!
- Я тебе помогу. У меня кроме квартиры в Мустамяэ есть домик в Нарва Йыесуу. На самом берегу. Просто так его не отдам. Крон за тысячу, чтобы оформить документы на него на тебя. Ещё одно. Не знаю, как и сказать. Возможно, это тебе не понравится…
- Говори. Чего уж…
Ты знаешь, у меня есть внучка Тийу. Свободное создание. Родители давно забыли её. Как помнить? Не то у финнов, не то у шведов навсегда осели. Я за ней присматриваю. Сам понимаешь, мне и по возрасту, и по знаниям – нелегко. Ты же у нас профессор, педагог, тебе и карты в руки…
Питер замолчал. Зачем-то достал свою трубку, повертел её в руках, засунул обратно в карман.
- Продаю домик с внучкой…
Сказать, что меня предложение старого Антса ошеломило – ничего не сказать. Я был потрясён.
Как он прочёл мои мысли – неизвестно. Я уже полгода думал уйти из института, перестать мыкаться с мизерной зарплатой и перебраться к морю. Мне, почему-то, мои мечты казались такими же несбыточными, как сны Миши Бальзаминова:
- Закрою глаза и вижу…
Получилось иначе. Глаз закрывать не пришлось, а увидел я стройную, смешливую девушку, с которой Питер «не откладывая дело в долгий ящик» решил на следующий день познакомить меня.
- Тебе лет сколько?
- Двадцать четыре.
Крыть было нечем.
- Познакомься – Валдур. Наш профессор, единственный живой человек в институте, а это Тийу – коза и не послушница.
Странное ощущение. Я всегда стремился к независимости, переругался из-за своего мнения, своих решений с половиной сотрудников кафедры настоящих профессоров и доцентов, не то, что я. Сейчас же безропотно подчинился словам Питера, чувствуя глубинами подсознания, что всё, что он говорит, что предлагает делать и есть МОЁ.
- И ещё…
Питер замялся, внимательно посмотрел на меня, на Тийу, пытаясь найти в нас поддержку его мыслям, продолжил:
- Я не знаю и не хочу знать, как у вас будут там разные шуры- муры – ваше дело. Куда ж без них! Что я хочу сказать Валдур тебе при Тийу, чтобы она слышала: не балуй её, будь с ней строгим. Она привыкла быть в моей воле. Теперь твоя очередь.Иначе как в русской народной сказке о сидоровой козе: отвяжется, убежит и убьётся. Ты человек учёный, уверен: сможешь понять меня простого моряка. Тийу – единственное, родное, что осталось в моей сухопутной жизни. Я не хочу, чтобы она стала такой же, как её сверстницы: обкуренной пустышкой. Поэтому и отдаю её тебе. Нет, всё-таки сводник из меня плохой…
Питер запнулся и покраснел. Чего – чего, а такого я не ожидал от него – бравого морского волка!
- Не стесняйся! Секи её, как Сидор сёк свою козу!
Та была сидоровой, Тийу станет валдуровой!
И замолчал.
Тийу (или, может мне показалось, или я этого хотел?) внимательно слушала деда, и тоже молчала. Что оставалось? Вмешаться. В конце – концов, и обо мне разговор идёт…
- А ты, красавица, что думаешь?
- Если дедушка говорит, что так нужно – значит так и должно быть!
- Вот и хорошо, - оживился Питер, - со сложным - покончили. Возьми, Валдур, эту плётку, как знак твоей власти надТийу.Ею секли ещё меня а до того моего отца, деда…
Скажу тебе по секрету. Тийу, закрой уши! Девушка по – детски прижала ладони к голове, смотря на нас не мигая.
- Скажу по секрету: сечь её лучше розгами. Козу валдурову!
Питер подмигнул мне.
- Формальности и любезности закончены. Бери расчёт - и в субботу утром в путь!
Я знал, что у Питера есть машина, но что она настолько старая, будто съехавшая со стенда музея старинной техники – не представлял.
Старенький «Фольцваген» - народная телега( немцы, как всегда правы!) был загружен моими книгами, чемоданами с одеждой Тийу до крыши. Мы еле- еле уместились в него. Чихая и вздрагивая, останавливаясь передохнуть на каждом взгорке, не быстро, довёз нас до Нарва - Йыесуу.
Так я оказался в этом домике.
Питер уверял, в нём, в дореволюционном давно бывал Игорь Северянин. Смотрел через окно нашей спальни на девяти бальный шторм. Записывал что-то в свой блокнотик. Оказалось стихи. Отец Питера переписал их. Листок в революциях и войнах затерялся. В памяти осталась лишь несколько строчек. Питер показал глазами на окно. Рядом, на стене, на дереве было выжжено:
Какие ужасающе дни!
Какая смертоносная отрава!..
Отныне только женщины одни
Людьми назваться получают право...
На правах теперь уже бывшего хозяина Питер показал мне не только дом (в котором был, между прочим, настоящий трёхметровой глубины погреб), но и окрестности. Пляж, лодочную стацию, познакомил со спасателями.
Так я стал не только покупателем, но и жителем Нарва - Йыесуу.
Не скрою, на морское житиё, у меня были огромные, наполеоновские планы. Пружина вынужденного безделья в институте закрутилась сильно. Начав раскручиваться, она стала выдавать одну задумку за другой. Главную – написать в тиши и уединении «Критику психоанализа». Меня давно просило об этом крупное питерское издательство.
Разве можно что- либо сделать, создать серьёзное в институтском гаме и в в Таллинских отвлечениях? Закрыться разве в туалете! Всё равно найдут.
Мне же давно хотелось даже не сказать – выкрикнуть:
- Люди вас обманывают, дурят!
Никакого психоанализа никогда не было!
Фрейд, а затем и его последовали ловко подсунули невротику под психотику . Кто-нибудь видел реально девочек с комплексом кастрации и мальчиков с комплексом Эдипа? Всё это красивые, но далеко не безобидные сказки, которым необходимо дать научную оценку!
В первые дни своей новой жизни я почти не видел Тийу. Она вела себя тихо, незаметно, читая давний роман, эстонскую классику «Жизнь и любовь» Тамсааре. Оказалось, она неплохо готовит. Завтраки, обеды и ужины удивляли меня разнообразием блюд, сделанных почти из ничего.
На мой вопрос, где она научилась, смутившись, ответила:
- Дедушка с плёткой учил. Говорил, иначе никто замуж не возьмёт!
Тишину и благолепие нашей жизни взорвало море.
До пятницы мы дотерпели и не выходили к нему. Взаимно расшаркиваясь друг перед другом. Питер как раз, утром в пятницу, собрался ехать на своей тарахтелке в Таллинн. Мы оставались одни. Что называется: нос к носу.
Тут и стукнуло. Море рядом, мы же из дома ни на шаг! Стыдоба!
Вышли. Заодно проводили Питера. Пожелали ему доброго пути, расцеловались по-родственному. Так оно и было. Старый Антс оставлял мне своё самое главное сокровище.
Сокровище же, хотя был и прохладный день: Питер в свитере, я в тренировочном костюме, оделось на прогулку в блузку и шорты на голое тело. Не только оделось, но и тут же попросило меня оценить: хорошо ли смотрится?
Не без помощи Питера к концу недели мы перешли с Тийу на «ты», и второй день развлекались «тыканьем» друг другу.
Маленькая, но свобода, маленькая, но победа над собою.
В который раз я убедился что «старый морской волк-всегда прав», что это не только любимая присказка Питера, но и жизненная истина.
«Силы необыкновенные», которые по его словам даёт море, тут же взыграли в Тийу.
Ещё не успел скрыться «Фольцваген» её деда, она сбросила с себя всё и голышом нырнула в волны.
Внучка моряка!
Я видел лишь сверкающие на грозовом солнце ноги и блестящую спину.
Кто не знает, скажу: Балтийское море – коварное море. Если не штормит: нежное, подкатывается волною к босым ногам, ласкает.
Шторм на Балтике – кипучее безумство.
В Пирита у меня на глазах за секунды шторм захватил лежанки, бачки для мусора, спасательные круги. Утащил их далеко в море. Та же, где был песок, шипели и пенились волны.
Хорошо ещё, что Нарва – Йыесуу не открытое море. С берега я видел, как Тийу взлетала на водный гребень и исчезала в нём. Пошёл дождь. К мешанине морской и небесной воды присоединился глухой грохот волн – страшный, предостерегающий.
- Тийу! Тийу! Назад! Возвращайся!
Кричал я. Напрасно. Морские гены не отпускали её.
Шторм усиливался. К волнам добавился шквалистый ветер. Сильный, рвущий одежду. Что делать?
Питере предупреждал, что коза, но настолько…
Не понимает, что в шаге от смерти…
Побежал к спасателям. Объяснил. Они, к моему удивлению рассмеялись.
- Не переживай! Ничего с ней с ней не будет! Морская душа!
Она старому Антсу своими заплывами не раз прединфарктник устраивала. Выдери её для порядка, как Питер делал. Ничего не поделаешь. Такая она…
- Коза, - подсказал я.
- Вот именно. Иди лучше на берег. Выплывет – будет искать.
Как в воду глядели. Благо кругом воды – хоть отбавляй!
Вернулся. Тийу стоит на берегу голая, ничуть не замёрзшая. Ещё бы такая разминка на волнах!
- Ты куда ходил?!
- К спасателям.
- Зачем?
- Тебя спать.
- Меня не спасать – сечь надо! Я всегда заставляю всех нервничать из-за себя, пошли!
Тийу взяла меня за руку. Её ладонь была тёплой, как - будто вокруг не ревел шторм, а светило солнце и она загорала под ним. В другую взяла насквозь промокшие шорты и майку.
- Ты не волнуйся за меня. Я – закалённая. Зимою, увидишь, тоже купаться буду! Там, у дома кусты. Наломаем розог – высечешь, и пройдут твои тревоги…
Говорила она ласково, успокаивающе, как мать ребёнку перед сном. Коза - козою. Но в ней была и другая, совсем другая Тийу: взрослая, даже с лишком.
Сама всё решила, сама себя наказала, сама розог собирается наломать. Полное самообслуживание! Мне оставалось подчиняться, подстраиваться и бежать за её волей.
Честное слово, если бы не невидимый волевой прессинг, никогда бы я в эту авантюру с поркой не полез. Здоровая девица, пора уже мозги иметь, а не задом премудрости жизни познавать! К тому же, я имел в детстве несколько раз неприятные столкновения с этим методом укрощения и привития навыков нравственности. Свой крик, свои сопли, и мольбы не убивать, оставить живым – помню до сих пор.
- Ломай. Ты лучше знаешь, какие …
Не поверите! Едва услышав мои слова Тийу преобразилась, встрепенулась, ожила. Побежала, таща меня за собою. Я – за ней!
Дождь, как по мановению волшебной палочки стих, снова выглянуло солнце и бывшем шторме напоминали лишь длинные зелёные клубки водорослей , разбросанные по берегу.
Если вам приходилось , то знаете, какое это неблагодарное и трудное занятие. Тийу справилась с ним великолепно. Пучок свежих, зелёных, со стекающими капельками дождя розог был вручён мне, как эпиграф к будущей порке.
- А где тебя Питер сёк?
- На лавке. Она стоит в сарае. Я сейчас принесу её в дом...
Сказала и, сверкая голыми округлостями задних половинок убежала. Пока Тийу не было я сбросил с себя мокрую одежду и, чтобы согреться (до Тийиной закалённости мне было далеко!) надел на себя, найденный мною халат – приданное Питера. Подпоясался широким атласным кушаком. Ни дать – ни взять – старосветский помещик!
Тийу, увидев меня в таком наряде, радостно вскрикнула:
- Барин! Барин! Высеки меня, не жалея! По- барски сильно и безжалостно!!!
Признаюсь, в этот момент, мне показалось, что она играет какой-то ей одной известный спектакль. Я помнил боль от розог: она вселяла в меня страх, а не радость. Придётся отложить «критику психоанализа» - подождёт! Заняться изучением феномена козиности. Раз Питер, вручил и мне эту Козу, а я, вроде бы, учёный – исследовать должен. В будущем.
А сейчас – порка!
Мучительно вспоминал, как это делается. Когда меня ребёнком секли, я от ужаса ничего кроме боли не чувствовали не видел: закрыл глаза. Думал - легче будет!
Ничего опять, кроме русской классики в голову не пришло. Горький «Детство»: «дед невысоко взмахнул рукою, и на теле загорелась, вспухла красная полоса».
- Ложись!
Тийу легла, вытянув вперёд перед собою руки «рыбкой».
- Меня привязывать не надо! Я привычная. Терпеливая. Выносливая.
Секи! Не жалей меня! Я заслужила эту порку!!!
Подражая деду Каширину, я тоже «невысоко взмахнул рукою». На теле еле - еле показалось, что-то похожее на полосу.
- Сильнее, кто же так сечёт?! Так мух даже не бьют!!!
Командовала со своей лавки Тийу.
- Руку поднимай выше! Дёргай прут на себя!
Я послушно исполнял её приказания. Где-то далеко, в самой глубине подсознания поймал себя на мысли, что всё вывернулось, перевёрнуто, поменялось местами. Но тут же отогнал её, как ту муху, о которой говорила Тийу.
Я высек её под её руководством и назиданиями – в кровь.
Что было дальше?
Наверняка, вы догадываетесь и ждёте продолжения. Но это другая и ещё более удивительная история.