пробы прошлого
На приеме
Самая грустная живопись - заоконная . Смотришь на нее , вникаешь , и чем дальше , тем печальней , тем тревожней . Лучше не обращать внимания и слушать излияния очередного пациента .
Да , забыл представиться Семен Валентинович Якимчук ( это моя настоящая фамилия). Кабинет тоже мой . На обращенной к народу стороне двери висит торжественная табличка: психоаналитик (попытка обозначить, чем я занимаюсь в этих стенах).
Неудачная . Какой психоанализ здесь у нас , на азиатском изломе ? Развлечение для скучающих истеричных дамочек , да еще материал для ученых мужей , к их научным докладам .
Облегчиться - да. Вывалить все сразу. Смотри - доктор - копайся , катайся по моей душе , может до чего и докатаешься... Это по нашему...
Вот и льют . Вот и барахтаюсь . По шесть , по восемь часов . Причем здесь психоанализ - не знаю .
Нас всех , хотя и придавило материализмом , большинство, все же, к Богу перебежало. Там верней и безопасней. Им фрейдовский атеизм - кость в горле , а не лечение .
Переодеваюсь . Прикидываюсь. Мол то , да се , у них свое , а у нас - наше .
Правда ведь ?
К всеобщему удовольствию и пониманию .
Как же иначе ? Пациенты вроде помощи просят , а ждут разделения участи . Сможешь втиснуть себя в пациентскую душу, выглянуть оттуда - подивиться или расстроиться - неважно : успех обеспечен . А дальше делай , что хочешь - исцеляй !
Сколько их сюда приходит и все сводится к одному .
Красивый буклетик «Рай - это Кипр» случайно у меня на столе ? Если бы... подарок вчерашней вампирши . Фамилию, сами понимаете, назвать не могу. Придумать - пожайлуста : Киблер София Ивановна . Чуть пообтесать - Соня Киблер , почти Фани Каплан ; такая же неубийца , но претендующая .
В отличии от ее давней предшественницы у Софьи Ивановны был полный порядок и со зрением и с мозгами : ее мучила , истязала бессонница.
Неспроста - из- за мужчин. Удача сама шла к ней в руки : стала директорствовать в крупной туристической фирме , купила квартиру , «Мерседес» , - только мужчины бежали от нее сломя голову , без оглядки. Последний - грузчик из местных «Овощей - фруктов» даже стольник оставил. Привык , говорит , расплачиваться за съеденное .
Рассказывая про все это София Ивановна (отнюдь не старая , на вид лет тридцать с хвостиком ) всплакнула и , естественно, просила помочь. Ее право . Начал копаться . Не знаю какие фантазии были у Каплан насчет вождя мирового пролетариата , а у Киблер - сплошная сексуха .
Как известно ночью время тянется медленно и грезы прилетают одна за другой беспристанно . София Ивановна - девушка сообразительная и , чтобы убить скуку и вообще хоть чем - то заняться в своей одинокой постели , быстро сама научилась разогревать воображение. Хотите верьте , хотите - нет , но в любом состоянии : холодном и огненном , в нем властвовал один и тот же неизменный персонаж голый , влюбленный в нее мужчина .
Понятно , что появлялся он не чай пить с Софией Ивановной. Постель приобретала свой исконный смысл , а вид соблазнительных мужских округлостей и восставшего от нестерпимого желания «жезла» - чувственно дополняли картину .
Хорошее имеет свойство быстро кончаться. Картинка обмусолилась , прожила только месяц. Софья Ивановна попыталась влить в нее свежие силы - безрезультатно.
В день, когда она сидела на приеме к дантисту и извлекала из памяти свой опыт пытки бормашиной, до нее , наконец, дошло : не в ее фантазиях , а в жизни все осталось таким же : бегущие потенциальные ухажеры и она , неспособная их догнать .
Что делать ? Софья Ивановна раздумывала недолго и записалась на прием к психоаналитику, то есть ко мне. Сберегая время и нервы читателей приведу заключительный аккорд :
« Вы только не подумайте Аркадий Иванович , что я злой человек , но надо же кому -то отвечать за меня ?».
Вот это самое «отвечать за меня» больше всего и бесило. Какого черта ! Пришла лечиться - лечись, а не ищи врача, отца и мужа вместе взятых...
Ответили ее ночные представления . Красавец - мужчина сменился ватагой таких же голых , молодых своих подобий .
Как она их мучила! Медленно со смаком , растягивая за руки и безжалостно выворачивая еще недавно обожаемый « жезл» руками .
Особенно ей нравилось представлять себя сидящей в кресле. Его раскачивал один из свергнутых с пьедестала любовников. Но как! Делал он это не руками (они были вывернуты у него за спину и подтянуты цепью к потолку веранды) , а с помощью длинного шнура , идущего от кресла , пропущенного через ввинченные в пол кольца и закрепленного другим концом , прошу извинить меня за подробность , на яичках , отвечавшего за любовные неудачи Софии Ивановны мужчины . Приседая , он то сгибал , то распрямлял прикованные цепями сильные мускулистые ноги . Шнур оттягивал его «жезл» , до блеска округлял покрасневшие яички. И...
То , чего никогда в жизни и сексуальной аскезе Софии Ивановны не бывало , волшебным образом совершалось. Огромный.. возбужденный... с открытой головкой ... брызгает пахучим как миндаль семенем...
Пьяняющая сладость... Достаточно ? Если бы . На смену команде истязуемых пришли казнимые одиночки . Вначале их банально вешали , затем в ход пошли сожжение , гильотина , электрический стул . Но , что для настоящей женщины за казнь без экзотики ? Как девушку начитанную, Софию Ивановну привлекал не сам процесс умерщвления , а переживания , связанные с ним . Заводило ее - сбрасывание со скалы. Увлекшись , она даже процитировала мне из Ходасевича :
« Счастлив, кто падает вниз головой, -
Видит он мир хоть на миг , но иной» .
Об ином мире я всегда размышляю после работы , по дороге домой . Все мы в этих кабинетах с табличками лукавим и недоговариваем . Какое к черту лечение ! Разве можно вылечить человека от себя ? Чушь ! Тогда что ? Зачем эти стопки фотографий , многочасовые исповеди - муляж надежды ? Отнюдь. Себя лечим через них , себя понять пытаемся . Пациент - ключик . К потайному ходу в иное. Его рассказ допинг , разогрев, предстория. Пока не присвоишь, не сделаешь своим - ни на шаг с места не сдвинешься .
Та же прицепившаяся ко мне туристическая Киблер. На поверхности : сумасошедшая, садистка, нимфоманка. А глубже?
Путь туда только один - через себя. Найти в себе соответствия и через них вытащить всю цепочку .
Попробуем ? Начали ! Погружаемся.....
Почему - то окружающие уверены в моей бесконечности, легком, безболезненном скольжении по жизни. Откуда пригрезилось такое? Да, конечно, с утра до вечера вдохновенно роюсь в чужих помоях. Чужих !
А в моих кто сподобится ?
Что? Их нет !?
Просто так легче. Одного вывести за скобки.
За ними - мой сад пыток. Куда там Мирбо с его китайским садо - эстетством, рассудочной выверенностью мучений ? Символов - не страданий.
Спасибо: ими и так сыт по горло - на работе.
Другие слова определяют. В моей заскобочной жизни.
Не желание. Отключение. Пустота.
Похоже мне в ней отказано не только в сострадании, но и в совозбуждении. Я должен, обязан быть полностью развернут на чужое. Любой возврат к своему безжалостно подавляется и высмеивается.
Плата за образ сексокопателя?
Чем еще занимается психоаналитик в свободное время? Конечно же любовью. Либидо туда, либидо сюда.
Любовь эта необычная - с болью. Загруженный под завязку своими пациентами он барахтается, пытаясь освободиться от их страхов и ужасов, отыскать свое среди не его страданий. Преодолеть их.
Получается ? Иногда. Но для этого надо выстраивать та - кую защиту, так погружаться, так глубоко нырять в себя, быть безжалостным и безстыдным.
Мне еще повезло. Чувственным родился. И никогда не подводило, всегда вытаскивало как ломовая лошадь.
Я из того поколения , в котором «секса нет» . Впрочем, вранье. Секс - то был, но какой - то ненатуральный , подавленный , приглушенный , вечно запрещаемый и тайный . С яслей , детского сада мы приучались видеть в любых чувственных порывах ненормальность , пол наш зашифровывался пресным и безобидным словом «ребенок».
Да и наказывали нас весьма своеобразно : разговаривал за обедом - марш в старшую группу , раздевайся догола, становись на стульчик и стой , стыдись весь тихий час...
Ненависть ко всему естественному , здоровому одних подчиняла себе и они , вырастая пополняли ряды «борцов за нравственность», другие , к ним по врожденной нескромности отнесу и себя , с возрастом начинали искать выход.
Давление было страшное. Из любой щели жалил немигающий, строгий , ильический , партийный взгляд.Ни - ни - ни . В пятом классе моей соседке по парте ослепительной Оле Киркиной классный руководитель биологичка по прозвищу «семядоля» записала в дневник : «Вниманию родителей! Ваша дочь пришла сегодня в школу без чулок». На улице был конец мая тридцатиградусная жара...
Чувство есть чувство. Как ни дави его , ни уничтожай , оно все равно пробьется. Поломанное , побитое ,оболганное. Наши метания тех лет могут показаться нереальными, придуманными специально , но ведь было...
Это сейчас - голого девчоночьего тела столько , хоть отбавляй. О сексе все знают все уже с детского сада.
Тогда же , мы зорко следили какая из наших «учениц» весною первой снимет глухие , теплые , прикрывающие все чулки, и оденет ослепительно белые гольфы , откроет розовые коленки . Мы называли их «чемпионками» и они были героинями наших ночных , одиноких фантазий.
Днем , в школе, в так называемой «комнате для мальчиков» , говоря языком сегодняшнем - туалете , я с двумя - тремя приятелями живо обсуждал их . Все грезили об одном . О голых «чемпионках» .
Что за чушь: живых , что ли вокруг мало ? Увы , в то время , девочки для нас были тайной . Нет , когда я пошел в школу , уже два года существовало совместное обучение и девочек я , как и мои приятели , видел каждый день в школе . Но «та» тайна от этого не исчезала , а становилась еще более жгучей , неистребимой . И фантазия работала , работала , работала...
Когда в жизни девочки сами раздеваются ? Всего лишь в нескольких случаях : когда моются , спят , когда их наказывают , и иногда утром на зарядке .
Отсюда стартовали самые смелые фантазии.
Немного смущала порка, но интуиция подсказывала -надо. Ни о каком Фрейде я тогда , конечно , не помышлял. О воле к власти и сексуальной энергии - не слышал, психоанализе не ведал. Но очень возбуждался от представлений как самые голоногие красавицы безропотно снимают трусики и подставляют свой зад под отцовский (именно отцовский!) ремень , или еще лучше под обычные девчоночьи прыгалки. Сладостный рой : извивающиеся , полосатые «заднюшки» , дергающиеся на лавках и лавочках: вчерашние чемпионки по гольфам , просто красавицы - пионерки и комсомолки.
...И ничего, абсолютно ничего в жизни ,только опущенные глаза и вечная боязнь обнаружить свое «постыдное».
Девочки , девочки, девочки...
В пять лет я впервые поцеловался. На даче в Кратово рыли канавы - собирались прокладывать трубы. Канавы казались нам , малышам, сказочно огромными , такими глубокими , что если залезть в них , можно спрятаться навсегда и ото всех.
Я вообще всегда был робким , нерешительным мальчиком. Первым старался никуда не соваться , говорить меньше , больше слушать и делать так хотелось маме. Поэтому и пошел позже, защищаясь в психиатрию.
Инициатива «поиграться» в канаву принадлежала не мне , а смешливой девчонке в выцветших трусиках. Звали ее Инной. Рядом была профессорская дача. И Инна - внучка.
Спуск в канаву казался нескончаемым. Липкие , холодные комья глины пачкали колени , черные штанишки с планкой по моде тех лет. « Давай , прыгай , не бойся !» ,- торопила меня моя светловолосая соблазнительница. И я решился. Прыгнул , упав лягушонком на дно.
«Вставай,- приказала она властно ,- будем целоваться». Инна приблизила ко мне свое лицо и начала облизывать языком мои щеки и лоб. Совсем как корова теленка. Не понравились мне эти ее целования . Заплакал я. Заревел . Выцветшие трусики давно скрылись , я же стоял и лил слезы . Понимал: самому из канавы не выбраться. Помочь - некому! Не появись вдруг мама - не знаю , чем бы закончилось мое первое в жизни свидание.
Долго я потом думал над ним . Оказывается девчонки только так вот и могут играть: лизать , потом бросать одного. Я гордо ходил по дачным улицам с сачком , ловил бабочек , «собирал коллекцию» и их не замечал. Не существовали они для меня.
Отшельничество мое нарушилось через четыре года. Носоглотка , как говорили , раздирая мой рот блестящими холодными инструментами врачи, была у меня «слабая». К морю советовали ехать . Дышать йодом. К морю ,так к морю. На Рижское взморье.
Пустынный ветреный пляж. Голые загоревшие с прилипшими к попкам золотистыми , сверкающими песчинками девочки.
Отсюда ли начался взрыв , раздирающий взрыв чувств во мне ? Или тогда , там же в Лиелупе мальчишки тоже голые , но уже не на море , а на реке , в сочно - зеленых и сырых кустах акации учили меня делать «его» большим?
Всемирное открытие! Ощущаю и сейчас резкий аммиачный запах уборных - лиелупских стояков , Вижу себя без одежды черного , с сахарно- белой полоской посредине , пытающегося повторить те же движения , что показывали в акациях мальчишки. Рукой - туда , сюда , сюда , сюда , туда. Не снимается , застревает , но все равно : твердо и приятно.
Особенно, когда я представлял тех пляжных загоревших девчонок. Они носились как две маленькие вредные ведьмочки , показывали огненно - красные язычки и раскидывали в полете бесстыдно ножки...
Нет , взрыв этот случился позже , через два года , когда мне было 11 лет. Я гостил у своего двоюродного деда в Кисловодске. Сонный , тихий городок нарзанных источников, единственного грязного озера и кладбища , на которое почти каждый день на грузовых машинах с откинутыми бортами и постеленными коврами , под звуки одной и той же мелодии «Вы жертвую пали...» , везли покойников. Рядом с дорогой , за забором жил мой дед. Его почему - то все , да и я , звали величаво , по имени - отчеству : Александр Матвеевич. У деда был огромный сад с перезревшими абрикосами и внучек с другой стороны, откуда - то из под Ставрополья : Саша , Санька.
Сложилась традиция. После обеда мы с ним «загорали» на раскаленной до ожогов крыше сарая. Естественно , в чем мать родила. Кто увидит , там на верхотурине! На нас падали дождем душистые , мохнатые абрикосы. Мы лениво брали их, разламывали , вытаскивали , бросали косточки -они так смешно кувыркались , летели в воздухе , и продолжали «секретничать». От Сашки я узнал , что девочки «очень, очень приятные когда влюбляются». Взяв обещание «навеки хранить тайну» он похвастался , что у себя дома не только целовал одну, ни и сам раздевал - «такая красивая голая закачаешься». Я завидовал ему. И мы оба возбуждались и дергали друг у друга «их»...
Были у Сашки и другие достоинства , восхищавшие меня. Твердая как футбольный мяч попка (ее он охотно давал потрогать , помять) , кожица полностью снимавшаяся с «него» , открывавшая нежно - розовый венчик и главное - его пороли. Это была первая встреча с поркой в моей жизни. Не сфантазированная , а бывшая на самом деле.
Приехал Сашка к деду не один , а со своей матерью , как мне тогда казалось очень красивой черноглазой казачкой. Имя ее память не сохранила. Руку же , стегающую безжалостно по налитой Санькиной попке помню отчетливо. Сжавшую крепко свежесломанный , пахнущий , ивовый прут , жилки , вздувшиеся на сгибах пальцев , лицо совсем не злое , а восторженное ; и попку : дрожащую, дергающуюся, сжимающуюся Пороли Санька, конечно , не голым , спустив трусы , а меня приглашали как водится «для стыда и остраски».
Тогда и произошел взрыв чувств во мне...
Нет. Случилось это еще на три года позже - В Германии...
...Тюрингия. Горы. Пионерский лагерь имени Владимира Маяковского. Мы «дети страны советов» , пытаемся внять призывам «лучшего поэта нашей эпохи» - отбросить стыд и познать, постичь «тайны пола». Удается с трудом - не на том тесте замешаны. Все как- то не на уровне.
Длинноволосая Катарина и я остриженный , остроугольный в неизменной москвошвевской майке «цвета промокашки». Ни слова. Просто не знаем их. Только глаза. Глаза в глаза . Насквозь. Снять все!
Ее купальник исчезает мгновенно. Голая...
Трусы как капкан. Падаю. Смотрю с низу. Смеется. Туда же майку- все. Что делать дальше? Стоять так глупо. Ложиться ?
Мгновения позора. И вдруг. Косой взгляд вниз . Туда , где беснуется дрожит в возбуждении «он» опередивший меня . Рука Катарины на «нем». Прохладная с длинными пальцами. Они обхватывают , впиваются ноготками - больно! Еще раз. На глазах слезы .
Еще , еще , еще... Сладкий смех мучительницы . Еле заметная капелька крови на нежной коже.
Страдание наслаждения. Я даже не вошел в нее - влетел. Оказалось тесно и жарко. Вот здесь ОНО вспыхнуло , взорвалось. А дальше уже по наезженному , по знакомому...
А мне только остается только удивленно воскликнуть : « Куда же я бежал все это время ? К себе или от себя ?» .
Бежал и прибежал в кабинетик с табличкой.
Как все - таки грустна заооконная живопись! Вы согласны?