Спящая красавица (Проза / фантастика)

Фантастическая повесть

Олег Азарьев

Памяти Андре Нортон,
которая считала себя просто рассказчицей
увлекательных историй.

Мирские пути запутанны и опасны.
Хун Цзычен, «Вкус корней»

1. Гар сын Вада, рассказчик

Эти места я знал плохо, и потому не торопился, шагая по лесной тропе. Прежде, судя по ширине тропы, она была как следует протоптана торговцами-менялами, рассказчиками, рыболовами, охотниками, но сейчас понемногу зарастала травой, — должно быть, последнее время не так уж часто ею пользовались. Тропу показали мне рыболовы из Ремана — небольшого селения, которое теперь осталось далеко позади. Селение их стояло у самого озера — десяток овальных одноэтажных домишек из плетней, обмазанных желтой глиной. Я запомнил свежую шкуру трехрога, сохнущую на растяжке, два хорошо выровненных и отполированных копья с обсидиановыми наконечниками, прислоненных к валуну на окраине селения, лодки-долбленки на отмели, сети на шестах и неистребимый запах рыбы и тины повсюду.
Тропа повела меня от селения берегом до впадающей в озеро речки, потом вдоль лесной опушки, а затем увела вглубь леса. По лесу я шел, настороженно прислушиваясь. Рыболовы предупредили, что на местных тропах небезопасно. Лес в последние годы, особенно на хорошо протоптанных тропах, не столько голодными хищниками страшен, сколько расплодившимися лихими людишками — разбойниками. Они не брезгуют ни торговцем, ни охотником или рыболовом, ни даже рассказчиком, вроде меня. Они всегда найдут, чем поживиться, проломив жертве голову каменным топором или палицей с увесистым голышом на конце. Иногда разбойники — это настолько крупные бродячие стаи, что отваживаются нападать на неукрепленные или плохо укрепленные поселки, где бесчинствуют с бессмысленной жестокостью, но нередко — это всего лишь горстка мужиков из ближайшего села, которая лишает жизни невинных людей, чтобы за счет их дорожного скарба облегчить собственное житье-бытье.
Перед каждым поворотом дороги я замедлял шаг и вглядывался в густой подлесок — нет ли засады. Но богиня наша, Мать-Кормилица, пока миловала меня.
Тропа постепенно забирала влево. Деревья начали расступаться, пошло редколесье, — значит, скоро лес кончится. Рыболовы говорили, что тропа выведет из леса прямо к большому поселению на холме.
Затем тропа круто свернула за густой и высокий кустарник. «Ну, свернула и свернула», — скажете вы. Да только вот что-то подсказало мне, что с разгона поворачивать за эти кусты небезопасно. Надо приготовиться.
Я остановился. Хорошо, если чувство опасности, которое не единожды выручало меня, на сей раз даст промашку. А если нет?
Я удобнее пристроил тощую котомку за спиной, поправил за поясом кинжал, выточенный из рога пернатого ящера гикроса, половчее взялся за рукоять дубинки, утыканной острыми осколками обсидиана, поправил ее на плече, чтобы нанося удар, не повредить самого себя ее шипами. Огляделся внимательно: сзади и справа было чисто — подлесок не смят и не изломан, значит, среди веток никто не прячется, да и видно было бы его — подлесок справа жидковат. С нижних ветвей могучих деревьев тоже никто не собирался прыгать мне на спину.
А вот за поворотом, за кустами…
Где наша не пропадала! Не в первый раз я сталкиваюсь с разбойничками-вахлаками, и ни разу стоящего бойца не встретил. Да и то, хороший охотник, — он же, при необходимости, воин, — всегда в надобности. Ему безобразить некогда и незачем. Зато ленивые разбишаки, которые и рыбу толком не поймают, а уж о дичи и говорить не приходится, — эти обыкновенно и выходят на тропу, чтобы на чужой кровушке свое счастье поправить. Только моей крови этим увальням еще ни разу не доводилось увидеть. Бывало, драться приходилось, а бывало — и улепетывать во все лопатки. Может, и теперь Мать-Кормилица оборонит…
Я повернул направо, сошел с тропы и, осторожно ступая по траве и мху, двинулся широкой дугой вдоль подлеска, чтобы еще издали усмотреть, есть ли за кустами, скрывающими поворот, засада или мне только мерещится.
Я первый увидел их — четырех здоровенных мужиков, откормленных, брюхастых. У троих дубины, у четвертого палица со вставленным для веса большим речным голышом, а за поясом еще и кремневый кинжал с костяной ручкой. У одного из тех, что с дубинами, в руках топор с обсидиановым черным лезвием, и он пристально осматривает лезвие, прислонив дубину к ноге. У другого левая рука замотана кровавым тряпьем от кисти до локтя, но свою дубину он здоровой рукой держит уверенно. А еще один — рослый, на полголовы выше остальных, и дубина в левой руке под стать ему — не дай Мать-Кормилица попасть под нее. Наверняка их предводитель. Предводителями всегда становятся либо самые сильные, либо самые жестокие. Он что-то тихо втолковывал остальным, а те невнимательно слушали.
Все они лохматые, бородатые… и — с первого же взгляда показалось мне — потрепанные. Кто-то уже отколошматил их как следует: синяки и ссадины на физиономиях и руках, грязные штаны и рубахи — в коричневых пятнах, у разбойника с топором, кровавый колтун засох в нечесаной бородище. И этот еще, с замотанной рукой… Откуда ж они такие?
И тут я вспомнил, как вождь поселка рыболовов рассказал мне, что не так давно в местных лесах собралась большая разбойничья стая, — почти в сорок голов, — которая не давала житья неукрепленным поселениям. Дошло до того, что разбойники стали требовать с пяти ближайших поселков ежедневную дань и попытались портить местных женщин. Тогда вожди всех окрестных поселков собрались на тайный совет и решили извести стаю. Когда на днях разбойники пришли в назначенный ими поселок за данью, там их уже поджидали охотники и рыболовы из ближних и дальних поселков. Было их больше, чем разбойников, да и драться они могли лучше. Вырваться удалось только семерым: главарю и его подручным. Остальных забили насмерть, отволокли подальше в лес и бросили там без погребения — хищному зверью на поживу.
Похоже, я встретился с остатком той стаи. Хотя куда девались еще трое? Впрочем, какое мне до этого дело?.. А еще похоже было, что проскочить мне никак не удастся. Они стояли под развесистым кустом грока у самой тропы, вероятно, совещались. Я был в десятке шагов от них, а перегородить тропу они могли в два-три шага. Придется разговаривать, а не поможет — прорываться. Что ж, попробую прорваться. Разговоры разговаривать они не любят, да и не умеют. И слушать умных людей не желают. Думают, раз в руках увесистая палица, значит все вокруг обязаны повиноваться.
Тут и разбойнички углядели меня. Первым заметил рослый. Он указал на меня своей дубинищей, подняв ее легко, как полую ветку лесинника.
— Гляди-ка! — пророкотал он удивленно. — Пу-у-утник!
Остальные повернули головы в мою сторону. Разбойник с топором проговорил:
— А мы уж думали, что тропа эта — совсем заброшенная. И малость заросла, и третий день уж караулим, а ты, путник, первый, кто на нас набрел.
— Я не просто путник, — сообщил я с достоинством, хотя внутри едва не дрожал — от напряжения, а не от страха. — Я — рассказчик.
— Ну и что? — сказал разбойник с замотанной рукой. — Нам твои россказни ни к чему. Какой нам от них прок?
— Погоди! — властно сказал рослый. — Скажи-ка нам, рассказчик, не видел ли ты часом какого-нибудь торговца-менялу или пару охотников с добычей, которые в нашу сторону топают?
— Зачем это вам? — сказал я, хотя и так знал, зачем.
— Глуп же ты, рассказчик, — заметил разбойник с кремневым кинжалом и с превосходством покачал головой.
— Да нет, не глуп, — сказал рослый. — Придуривается. И умным себя считает. — И — мне: — Зубы хочешь нам заговорить?
— Попытаюсь, — скромно согласился я.
Разбойники расхохотались.
Между тем они быстренько растянулись в линию поперек тропы. Моими преимуществами оставались расстояние до них, раскормленные их телеса и побитый вид, — если я побегу обратно, вряд ли они с такими брюхами и побоями будут быстро и долго гнаться за мной — выдохнутся скоро.
Однако возвращаться к рыбакам не хотелось. Путь рассказчика всегда устремлен вперед. Отступать и возвращаться — это почти позор.
— Ну, так расскажи нам то, что мы хотим знать, — велел рослый.
— Если пропустите, расскажу. А иначе — никакого резона мне в этом нет.
— Пропустим, не пропустим… — проворчал разбойник с топором. — Будем мучить, пока сам все не выложишь.
— А мы это… мучить… умеем, — злорадно сообщил разбойник с замотанной рукой.
— Не сомневаюсь, — сказал я. — На тебе, что ли, дружки твои учились?
— Братцы! — произнес вдруг рослый. — Сдается мне, что он нас не боится. Ишь, как выпендривается. У других поджилки трясутся и зубы клацают… А этот хорохорится… — Он сделал паузу и подозрительно добавил: — Что-то тут не так.
— Ты что утаиваешь, рассказчик? — угрожающе молвил разбойник с топором, зажатым теперь подмышкой, и приподнял дубину в мою сторону.
Я вдруг понял, чего они боятся, — преследования. Боятся охоты на разбойников, — случались на моей памяти и такие развлечения. Не знали побитые негодяи, что никакого преследования нет, не до них сейчас охотникам и рыболовам. Похоже, этим лодырям невдомек было, что сейчас самое время делать запасы на зиму, хоть и очень теплую в здешних местах, но все равно зиму.
— Что я утаиваю? — Я постарался изобразить зловещую ухмылку. — Подумай сам.
— Погоня! — ахнул разбойник с замотанной рукой, уронил дубину и схватился за окровавленные тряпки. — Говорил я — надо подальше уходить. А мы тут третий день топчемся…
— Может, погоня, а может, и врет рассказчик, — раздумчиво протянул рослый. — Может, он вообще врун, а не рассказчик. А? Ради собственной жизни чего только не придумаешь. А?
— Мне плевать, — сказал я, пожимая плечами. — Дело ваше. Наваляют вам тут, как наваляли остальным вашим дружкам, и бросят смердеть где-нибудь в стороне от тропы.
Разбойники колебались, не зная, что лучше, бежать прямо сейчас или сперва разделаться со мной, а потом смываться. Решение принял рослый.
— Пока охотники подойдут, — объявил он, — мы и тебя напоследок быстренько распотрошим, чтобы сильно не задавался, и деру дадим — только нас и видели… — Он поднял дубину и решительно направился ко мне.
— Ну, быстренько меня вам не распотрошить, — предупредил я, выставляя дубину вперед.
— Один на четверых… — сказал разбойник с кремневым кинжалом. — Ты и впрямь думаешь, что отобьешься? Бросай лучше пожитки и давай — драпай отсюда.
— Не один на четверых, а четверо на одного, — поправил я. — А пожитки я бросить не могу — это все, что у меня есть.
Разбойники, неспешно расходясь полукругом, попытались окружить меня. Я медленно отступал. А потом бросился бежать по тропе — назад. Однако бежал не быстро, чтобы толстяки не отстали, но запыхались, рассчитывая догнать меня. Разбойники громко топали за моей спиной.
— Да он бегать не умеет! — доносилось до меня.
— Стой, дурак! Все равно догоним! Тогда еще хуже будет!..
— Обходи справа! Загоняй его в кусты!..
Я побежал чуть быстрее, чтобы они в самом деле не загнали меня в кустарник.
— Ох, братцы, уморился я!.. И рука… — послышалось сзади. — Может, пусть бежит?.. Все равно вернется. Тропа тут одна… Не через чащу же ломиться будет… Услышим же…
Топот позади замедлился. Тогда я, стряхивая с плеча котомку, чтобы не мешала, выхватил костяной кинжал, круто развернулся, взмахнул дубиной и кинулся на разбойников. Они этого не ожидали, несколько мгновений ничего не могли понять и даже не сопротивлялись.
Рослый получил моей дубиной прямо в лоб, и когда я замахнулся второй раз, то заметил, что изо лба у него торчат два обсидиановых шипа от дубины. Рослый закатил глаза и рухнул навзничь. Вторым подвернулся разбойник с дубиной и топором. Моя дубина врезалась ему в правое плечо, что-то хрустнуло, в стороны брызнула кровь, он взвыл и упал на колени, роняя оружие и хватаясь за плечо. Третий, с замотанной рукой, все время норовил убрать раненую руку подальше в сторону, и потому не столько нападал, сколько отступал, оборонялся, предупреждающе вскидывая дубину, кружил, выжидал. Зато четвертый дернул из-за пояса кремневый кинжал и, помахивая увесистой палицей, пошел на меня.
— Тут не все болваны, — с веселой угрозой сказал он мне.
— Так и я не пальцем деланный, — возразил я. — Заметил уже, наверное?
— Слепая удача — и только.
Разбойник умело нанес удар палицей мне в висок, но я отклонился, и голыш на конце палицы промчался мимо. И тут же он попытался достать меня кинжалом слева и снизу. Я отскочил. Да, это был умелый боец. Как он затесался в этот сброд?
— Не будь слишком самоуверенным, — посоветовал я, сделал ложный выпад дубиной, не донес ее до цели, нырнул ему под руку с дубиной, поднятую для отражения моего выпада, и ударил его наискось в грудь кинжалом. Острая кость проткнула рубаху и вошла ему глубоко в грудную мышцу — я это почувствовал, дернул кинжал назад и отскочил. И едва не попал под удар дубиной разбойника с замотанной рукой. И тут же описав круг, ответил ударом своей. Дубины столкнулись, от его дубины полетели мелкие щепки, от моей — мелкие осколки обсидиана. Один осколок оцарапал ему шею. Разбойник едва не выронил оружие, испуганно выпучил глаза и отступил.
— Не лезь — пришибу! — устрашающе рявкнул я ему.
Разбойник с кремневым кинжалом усмехнулся. Должно быть, он еще не ощутил результат моего укола, хотя на рубахе уже расползалось красное пятно.
— Один против двоих? Силён!..
— Я еще и не так могу. У меня хороший учитель был, — сказал я, примериваясь, — Странник из очень дальних мест. Он меня научил некоторым штучкам…
— Штучкам? Что-то я их пока не заметил… — Разбойник вдруг забеспокоился и левой рукой пощупал рубаху на груди, метнул взгляд на ладонь. — Ах, ты…
— Да, — сказал я безо всякого сочувствия. — А ты и не заметил.
Я на миг оглянулся на разбойника с замотанной рукой. Тот опустил дубину и воротом рубахи озабоченно вытирал кровь на шее. «Этот больше не боец», — мельком подумал я.
Лицо разбойника с палицей покраснело от ярости. «Отлично! — сказал я себе. — Сейчас он начнет делать глупости».
И точно. Он отбросил кинжал, ухватился за палицу обеими руками и, рыча, начал со всей дури махать ею влево и вправо, наступая на меня.
Я отвел дубину в сторону и уклонялся от его могучих размахов, выжидая момент. И когда его палица в очередной раз полетела влево, разворачивая его правым боком ко мне, я прыгнул за его правое плечо, а моя дубина уже мчалась к его откормленной холке. Разбойник с замотанной рукой отчаянно крикнул что-то, но было поздно. Дубина врезалась в основание черепа его товарища и сшибла того на землю. Шею залила кровь, ноги дернулись раз, и тело замерло.
— Готов… — с ужасом выдохнул разбойник с замотанной рукой и медленно поднял глаза на меня.
— Будем драться? — поинтересовался я угрожающе. — Или ты забросишь свою палку вон в те кусты и быстро побежишь в сторону от тропы — поглубже в подлесок. И смирно подождешь, пока я уйду. Иначе тебе будет о-очень больно.
Разбойник молча отшвырнул дубинку в заросли, повернулся и с треском вломился в тонкие ветки кустарника.
Я вытер свой кинжал о рубаху мертвого, поднял с травы его кинжал и свою котомку и пошел по тропе дальше.
Вскоре лес кончился. Передо мной, чуть внизу, лежала холмистая долина. Небольшая речка с заводями перерезала ее причудливыми извивами. По ту сторону долины уходили к небу склоны высоких гор, густо покрытые зелено-синим лесом. Почти посередине долины, немного правее от того места, куда я вышел, на самом высоком из холмов стоял над речкой большой поселок. Он окружен был крутым валом, а поверх вала сложена была из камня высокая стена с тремя круглыми башнями. За стеной виднелись купола жилищ, должно быть вместительных, — поселок, судя по размерам куполов, был очень зажиточный. А еще там была высокая каменная постройка с плоской крышей. Выглядела она необычно — у нее были углы.
Вход в укрепленный поселок располагался, как я заметил, в одной из башен. К нему от опушки вела мощеная камнем дорога. Между камнями кое-где пробивалась трава.
Солнце палило нещадно — было немного за полдень. На небе ни облачка, в воздухе ни намека на ветерок. В траве тонко трещали прыгунчики, над травой с гудением и жужжанием носились жуки и мухи-собирательницы. Из-за горизонта уже поднялся большой диск Младшего Брата, на две трети освещенный солнцем. Там в голубоватой дымке виднелись неправильной формы зеленые и синие пятна, всегда одинаковые, и неправильной формы белые пятна, всегда разные, которые медленно, почти незаметно, ползли по зелеными и синим пятнам. Не раз я слышал, как некоторые из старейшин в разных поселках утверждали, будто белые пятна — облака, зеленые — земля, ну а синие — вода. Хотите, верьте, хотите, нет! А один совсем выживший из ума старикан убеждал меня, что на Младшем Брате вполне могут жить такие же люди, как мы, потому что на самом деле Младший Брат такой же большой, как и наш Старший Брат. А у нас, знаете ли, старейшинам нельзя не верить, а точнее — не принято возражать, какую бы чушь они порой не несли.
Я спустился с пригорка, пересек долину, перешел по трем тесаным, пригнанным друг к другу бревнам неширокую, но довольно глубокую речку с прозрачной водой и подошел к валу. На стене, возле башни со входом, сидел, свесив наружу ноги, охранник с копьем. Копье стояло рядом, прислоненное к башне. Дверь в башне была закрыта.
Обычно днем двери в редких укрепленных поселках открыты. Днем часть жителей занимается хозяйством за пределами поселка, — кто собирает съедобные плоды и злаки, а кто в это время охотится на дичь. Двери закрывали только в ранние сумерки.
Охранник с интересом наблюдал, как я подхожу к холму. Я поднялся по неровным каменным ступеням к башне, задрал голову и, щурясь от солнца, уставился на охранника. Мы помолчали, разглядывая друг друга. Первым не выдержал охранник.
— Ну и чего надо? — неприветливо спросил он.
— А ты как думаешь, дорогуша, чего надо рассказчику? — ласково спросил я.
— Кому-кому? — насмешливо поинтересовался охранник. — Разбойнику или рассказчику? Не расслышал я!
— Судя по запертой двери, вы все тут страшно боитесь разбойников? — вкрадчиво проговорил я.
— А ты — не боишься? — ухмыльнулся охранник.
— А чего мне их бояться? Если вы боитесь нападения той стаи, что промышляла по соседним селениям, так можете больше не бояться. Стаи больше нет. Извели.
— Так-таки всю? — Охранник подобрал ноги и встал на стене.
— Трое последних валяются на лесной тропе, неподалеку от опушки.
— Ты их видел? Давно валяются? Кто же это их?.. Да еще троих сразу…
— Нипочем не догадаешься.
— Ты, что ли? — с недоверием протянул охранник.
— А что, такого не может быть?
— Н-ну, не знаю… — с сомнением проговорил охранник.
— Ты забыл. Я — рассказчик. Я собираю и рассказываю новости.
— Что-то я тебя не припомню, рассказчик. У нас обычно гостил жилистый такой, невысокий, с плешью на полголовы.
— Теперь я тут буду гостить.
— А что с тем?..
Я пожал плечами.
— Обычное дело — заболел и помер. Перед смертью передал мне свои новости и просил ходить и через его селения. Вот и хожу теперь по вашим местам, мало мне знакомым. Этот поселок называется Лаен?
— Ага!.. Но про троих разбойников ты… — охранник не договорил.
— Не веришь?
Охранник покачал головой, на этот раз молча, — сомневаться в достоверности любых историй, которые передавали рассказчики, было не принято. Рассказчики — братство людей с очень хорошей памятью, они — единственные, кто связывает мир больших и малых селений воедино. Они, если когда и привирают, то самую малость — для остроты ощущений. Селение, где плохо приняли рассказчика, не накормили, не предоставили место для сна и отдыха, не дали на дорогу припасов или, тем более, оскорбили, унизили его, рисковало остаться без новостей, порой жизненно важных, — такое селение рассказчики обходили стороной. Торговцы-менялы память имели обычную, новостей не собирали и рассказчиков заменить не могли. Зато могли перестать заходить в такое селение. Если рассказчики о нем умалчивают, значит можно считать, что его больше нет.
Охотник скрылся за стеной. Вскоре я услышал, как загремело бревно, запирающее дверь. Заскрипели каменные подпятники — дверь медленно отворилась. Я шагнул в холодную полутьму башни.
— Где тут у вас Дом для скитальцев? — спросил я. Эхо гулко запрыгало по каменным ступенькам башни, уводящим наверх, к наклонной каменной крыше.
— Рядом, — с готовностью сказал охранник. Его эхо запрыгало вдогонку за моим. — Я отведу. — Он налег на тяжелую дверь, закрывая.
— Не надо, — сказал я. Дома для скитальцев всегда отличались от остальных домов — значком на стене, рисунком над дверью или орнаментом вокруг дверного косяка. — Просто скажи, куда мне — направо, налево?..
— Направо.
Вторая дверь, из башни в поселок, распахнута была настежь. Я вышел и остановился, чтобы оглядеться и немного освоиться. Дома и впрямь были большие, круглые, двухэтажные — судя по высоте, на каменной основе, с глиняными, тщательно заглаженными стенами, с высокими куполами крыш, закопченных поверху — там, где сделано отверстие для дыма от очага. Большинство домов — с пристройками. Двери в домах открыты, оттуда доносятся вкусные запахи жареного и вареного мяса, печеной рыбы, свежих лепешек. Снаружи, возле дверей, женщины трут зерно в каменных зернотерках, шьют, сучат пряжу из растений, переговариваются.
Мастерские не отличаются от жилых домов. Разве что доносятся оттуда стук и скрип камня о камень и мужские голоса, — мастера на охоту не ходят и ценятся выше, чем охотники.
В нескольких шагах от меня две молодые женщины, вероятно подруги, увлечены разговором, рядом с ними на вымощенной плоским камнем дорожке стоят кожаные сосуды для воды в оплетке из прутьев. А вокруг домов носятся дети, визжат и смеются. Подростков постарше не видно. Они наверняка в лесу — парни учатся охоте, а девушки собирают съедобные плоды.
Их прежний рассказчик, между приступами кашля с кровавой мокротой, успел поведать, что этот укрепленный поселок — самый большой во всей обширной округе. Здесь торговцам-менялам всегда есть чему порадоваться, чем нагрузить носильщиков, — в поселке есть свои резчики по дереву и кости, здесь делают каменную посуду и отличные копья — ровные, отполированные, с кремневыми и обсидиановыми наконечниками. А вот обсидиан в здешних горах не встречается, его приносят торговцы-менялы.
Я не заметил никаких намеков на пристанище для странников и, решив не гадать и не тыкаться куда попало, подошел к двум говоруньям и спросил о Доме для скитальцев. Они спохватились, что никак не донесут домой воду и подняли с дорожки влажные сосуды. Одна, синеглазая, темноволосая, с нитками бус из красного и синего камня на шее, вызвалась проводить меня, — ей по дороге было.
— Издалека, путник? — на ходу спросила она, с любопытством поглядывая на меня.
— Где я только не был…
— И что же тебя гонит, такого пригожего? — усмехнулась она.
— Новости, события, происшествия.
Она вопросительно взглянула на меня, ожидая продолжения.
— Я рассказчик, — сообщил я со вздохом. — Вечный странник.
— Расска-азчик, — повторила она с уважением. — И много новостей принес?
— Долго рассказывать, — усмехнулся я. — Впрочем, скоро всё узнаете.
Еще несколько шагов, и она, вытянув руку вперед, указала на дом без рисунков и орнаментов, но со стенами не белого, а светлого кремового цвета. У дома была большая пристройка, — кухня и хранилище, определил я.
— Вот наш Дом для скитальцев.
За домом виднелась небольшая площадь, а за ней высились каменные стены угловатого здания. На краю площади, неподалеку от нас, в землю воткнуты были восемь шестов — ряд из четырех напротив ряда из трех и один посередине. Две женщины размеренно ходили вокруг них, разматывая пряжу из больших клубков, — ткали.
— А что там, дальше, за странная постройка?— поинтересовался я.
Лицо женщины стало серьезным.
— Это Дом Матери-Кормилицы. — И она почтительно приложила к груди ладонь.
Дома Матери-Кормилицы снаружи никогда не отличались от домов остальных жителей. Такое святилище — каменное, да еще и с углами — я видел впервые.
— И давно у вас этот дом?..
Она с улыбкой покачала головой.
— Не-ет. В начале весны, в день Возрождения Матери, закончили и отдали ей.
Расспрашивать женщину о том, кто да почему построил его, скорее всего, бессмысленно, решил я. Об этом надо расспросить местного вождя. И надеяться, что он соизволит ответить.
— А где живет ваш вождь? — спросил я. Обычно это был самый большой дом в селении, да нередко еще и с многочисленными пристройками, — чем богаче селение, тем больше пристроек. — Рассказчик должен побывать у него и лично поведать новости.
Она вытянула руку в сторону каменной постройки.
— Он живет там.
Я удивился еще больше, но виду не показал, а только дружелюбно кивнул и направился к Дому для скитальцев.
«Чтобы вождь разделил жилье с самой Матерью-Кормилицей?.. — раздумывал я на ходу. — Вот это новость! Похоже, старый рассказчик давненько не бывал в этих местах. С конца зимы — наверняка».
Я отворил дверь, переступил высокий порог, спустился по трем ступенькам и оказался в Доме для скитальцев этого странного, на мой взгляд, селения. Внутри мое временное пристанище было таким же, как и везде. Посреди круглой комнаты выложен очаг, в нем теплятся угли. Над ним в крыше светится отверстие для дыма, оно же освещает комнату днем. Вокруг очага лежат большие плоские камни — прикрывают ямы с припасами. По обеим сторонам от входа крутые деревянные лестницы ведут на дощатые настилы, которые поддерживают ошкуренные бревна. По настилам разбросаны пучки целебных душистых трав, запах которых убивает насекомых-кровопийц. Настилы покрыты соломенными тюфяками — здесь путники располагаются на ночлег. Под настилами, вокруг очага, стоят круглые каменные столы и скамьи.
Сейчас здесь было прохладно, тихо и пусто — никто не ворочался и не храпел на настилах, никто не сидел за столами, не сопел, не чавкал, не пукал и не утирался рукавом. Только случайный жук метался, жужжал где-то под крышей. Пахло сухой травой и дымком от очага.
— Есть кто живой!? — окликнул я.
Облезлая шкура на двери в кухню отодвинулась. На шум выглянул хозяин пристанища. Увидев меня, вышел — маленький пузатый и лохматый, с неровно и коротко обкромсанной бородой и глазами слегка навыкате. Рубаха на пузе, как я успел заметить, в жирных пятнах. «Небось и готовит сам, — подумал я. — Или очень любит пробовать».
— Давненько у нас не было гостей, — провозгласил он громко и вроде бы даже обрадованно. — Говорят, разбойники в лесу разошлись не на шутку. Всех путников распугали. А ты, храбрец, кто будешь?
Я подошел к ближней скамье, сбросил на нее котомку, прислонил дубинку к столу и устало сказал:
— Я не храбрец. Я просто рассказчик.

2. Григорий Орлов, косморазведчик

Грязный поднос с остатками обеда упал в утилизатор, крышка плавно закрылась, раздалось легкое гудение. «Так тебя, мерзкая отрава!» — подумал Орлов. Превосходного вида пища неизменно была почти безвкусной, — военные синтезаторы явно экономили на вкусовых добавках, должно быть, чтобы армейская жизнь — и так несладкая — никому и ни в чем не могла показаться медом. Недовольным новобранцам офицеры ледяным тоном повторяли одно и то же: «Вы в армии, а не на званом обеде. Привыкайте».
Косморазведчики могли есть практически все, что движется, причем в сыром виде, — если позволяла белковая совместимость. Но кулинарные изыски синтезатора их тоже раздражали. Одно дело есть всякую дрянь ради выживания в чужом и опасном мире, а другое — вынужденно жевать красивую безвкусность на родном звездолете.
Григорий Орлов, косморазведчик с восьмилетним стажем, двадцатью двумя десантными операциями в послужном списке, пятью боевыми наградами в личном деле (и на парадной форме) и с шестью ранениями разной степени тяжести, занесенными в медицинский файл, сунул руки в карманы и неспешной прогулочной походкой вышел из полупустой неуютной столовой в коридоры звездолета с километрами светящихся потолков и металлических стен под слоем серого термостойкого пластика, во многих местах исцарапанного и испачканного. В широких коридорах стояли у лифтов, сосредоточенно шагали, исчезали в бесчисленных дверях, появлялись из дверей, ехали на транспортных дорожках и бесцельно слонялись по двадцати двум уровням корабля военные разных цивилизаций. Общими у них были значки воинских званий и цели — дать отпор атакам мариеков на колонии, сохранить планеты-колыбели и нанести как можно более сокрушительные ответные удары по колониям врага.
Большой десантный звездолет — с казармами, лазаретами, столовыми, складами, ангарами, командными пунктами, арсеналами — сокращенно именовался БДЗ, имел бортовой номер 210984 и принадлежал Объединенным Вооруженным Силам Конфедерации «Созвездие», куда входили семь цивилизаций, которые освоили межзвездные перелеты и нашли общий язык.
После трех крупномасштабных боевых операций против мариеков на захваченных и колонизованных теми планетах (одна из которых прежде принадлежала Конфедерации) и двух успешных абордажей и уничтожения гигантских кораблей-маток врага, БДЗ возвращался на базу, чтобы встать на длительный, судя по разрушениям, ремонт и пополнить личный состав экипажа и космодесантных отрядов, а также склады техники и кибербойцов.
Операции оказались жестокими и кровавыми. Звездолет в четырех местах был поврежден, потерял часть вооружения, защитное поле и не мог двигаться на крейсерской скорости, а прыжки через НМ-пространство совершал, из-за нехватки энергии, вдвое реже положенного, — из шести плазменных реакторов два пришлось отстрелить из-за прямых попаданий и угрозы взрыва еще во время боев, когда генераторы защитного поля сгорели от перегрузки — настолько плотным был огонь мариеков. Один из двух уцелевших реакторов работал только три четверти мощности — его задело по касательной, так что между прыжками теперь проходило шестнадцать часов, а не четыре, как обычно. И между прыжками уцелевшие десантники томились от скуки и безделья.
Почти все кибербойцы остались на атакованных планетах — в виде груды обожженных обломков, и в ангарах для боевой техники теперь тоже хватало пустого места. Немало космодесантников погибло, многие получили тяжелые ранения — корабельный лазарет был переполнен. Поэтому легкораненые жили в казармах, но ежедневно должны были являться для контроля в медпункты на своих уровнях.
Досталось и косморазведчикам — элитной группе космодесанта.
Орлов остановился у дверей лифта. Он обещал навестить раненого товарища из своего отряда, а для этого надо было спуститься на восемь уровней ниже, в главный госпитальный отсек, где было отделение для тяжелораненых землян.
— Привет, Гриша! — услышал Орлов за спиной. Голос принадлежал землянину Умберто Танино, тоже из отряда косморазведчиков. Вместе они участвовали в двух абордажах и пяти боевых операциях на планетах.
Орлов оглянулся и кивнул.
— Дай-ка угадаю, куда ты собрался, — проговорил Танино. — Думаю, в госпиталь, проведать нашего боевого друга Джека Шоу.
— Ты прав, Шерлок Холмс, — сказал Орлов. — Хочешь присоединиться?
Двери лифта открылись. В коридор из лифта хлынул поток военных. Когда он иссяк, другой поток военных, вместе с Орловым и Танино, хлынул в лифт.
— Почему бы и нет? — говорил Танино, стараясь держаться в толпе ближе к Орлову. — Все равно до следующего прыжка еще одиннадцать часов. А на нашем подбитом корыте за это время можно запросто сдохнуть со скуки.
Лифт ухнул вниз. Остановка, падение, остановка, падение, остановка.
— Следующая остановка — наша, — напомнил Орлов.
— Тараним толпу, иначе не успеем, — отозвался Танино. — А подниматься по лестнице на пропущенный этаж, честно говоря, нет никакой охоты.
Они поспешно протолкались к дверям. Падение, остановка, и они и вышли в больничный коридор. Здесь на стенах был белый пластик, стоял запах медикаментов и антисептиков, было малолюдно, а на большинстве из тех, кто встречался в коридорах, была зеленого цвета больничная униформа.
К лифту подходила группа из аварийного отряда, впереди них катилась тележка с оборудованием. Вид у аварийников был усталый, форма грязная, в пятнах гасителя.
— Опять какая-то неприятность, — заметил Танино.
— А что ты хочешь? Вовремя два наших крейсера достали их флагман, иначе бы он точно доконал нас.
— Ты не знаешь — есть новости от Конфедерации?
Орлов пожал плечами.
— Связисты боятся, что охотники мариеков могут вычислить нас по НМ-связи, и устроили почти полную молчанку. Только курс сверяют.
— Ну, мариекам и этого может хватить.
— Хотелось бы верить, что нет.
Они помолчали, шагая по коридорам лазарета.
— Ты ничего не захватил для Шоу? — спросил Танино.
— Что ты имеешь в виду? — сказал Орлов.
— Какую-нибудь безделушку, — продолжал Танино, оживленно жестикулируя. — Какой-нибудь маленький подарочек, от которого наш Джек мог бы прийти в восторг, потому что нам, землянам, положительные эмоции прибавляют сил. А ему после такого ранения силы бы очень и очень не помешали. Согласен?
— На все сто, — сказал Орлов. — Но здесь нет подарочных киосков. Не дарить же ему пару собственных поношенных носков?
— Да, ты прав, однако идея хороша.
— Хороша, но невыполнима.
— Невыполнима! Что за слово в устах косморазведчика?
Они вошли в отделение реанимации. Здесь воняло свежей гарью, стены и двери боксов были не белые, а серые с разводами копоти. Разведчика замедлили шаг. Их обогнали двое медиков в зеленой униформе с черными пятнами сажи.
— Это еще что?.. — настороженно промолвил Орлов.
— Ничего себе неприятность, — тихо сказал Танино.
Несколько шагов — и они остановились у бокса Джека Шоу. В боксе вместо двери зияла дыра с оплавленными краями, стены вокруг дыры были черными от копоти, внутри было темно, оттуда сильно воняло горелым пластиком, оплавленным металлом, гасителем. Застывший уже гаситель по колено заполнял помещение бокса и широкими языками вытек в коридор.
Орлов уперся кулаками в бока и недобрым тоном четко и медленно выговорил:
— Оч-чень бы хотелось узнать, что тут, прах побери, произошло?
Танино коснулся пальцами края дыры и с шипением отдернул руку.
— Ах ты!.. Горячая.
— Пойдем-ка, Умберто, — решительно сказал Орлов. — Отыщем самого главного в отделении лекаря и вытрясем из него всю информацию о том, что здесь приключилось, и о судьбе Шоу.
Они направились в сторону врачебного кабинета. Когда они подходили к двери, позади грянул взрыв. Ударной волной их швырнуло вперед — на металл двери и переборки.
Орлов пришел в себя и открыл глаза. Он лежал на спине, а над головой, под потолком коридора, клубился коричневый дым, воняло плавящимся пластиком, гарью и сожженной плотью. Из глубины коридора доносились вопли боли и крики о помощи.
Орлов сел и потряс головой. Он никак не мог сосредоточиться. Перед глазами плыло, в ушах звенело. Он посмотрел по сторонам. Везде дымная пелена, вокруг мелкие обломки медицинского оборудования и мебели, изуродованные детали приборов, непонятные красные обрывки на полу и красные брызги на стенах.
Танино со стоном заворочался рядом и приподнялся на локте.
— Голова, — пробормотал он сквозь зубы и потрогал лоб. — Вот это шишка…
По губам Орлова текла теплая, соленая, противная струйка. Он ощупал лицо. Нос начал распухать, из правой ноздри сочилась кровь.
— Умберто, — сказал он осиплым голосом. — Ты как?
— Хреново, но жить, кажется, буду, — попытался пошутить Танино. И — серьезно: — Что случилось? Откуда взрыв? Атака? Нет! Была бы тревога… Или диверсия?.. Но кто?..
— Поднимайся, косморазведчик, — сказал Орлов. — Надо помочь пострадавшим.
С кряхтением и проклятиями они встали. Даже от двери было видно, что в стене отделения, вместо еще одного бокса для раненых, зияет дыра, и оттуда валят клубы дыма и выглядывают языки пламени, а на полу коридора, неподалеку от взорвавшегося бокса, лежат двое в зеленой униформе, залитой кровью.
К боксу со всех сторон бежали люди в зеленых одеждах, подъезжали блестящие полусферы киберпожарных. Двери лифта раскрылись, и в лазарет вкатилась тележка аварийников, а за нею спешила команда, все еще грязная после недавнего взрыва, — та самая, которую видели Орлов и Танино по пути к Шоу.
Стараясь побыстрее переставлять непослушные ноги, разведчики двинулись к месту взрыва. На ходу Орлов сокрушенно проговорил:
— Скорее всего, нашего друга Шоу разнесло на куски еще в первом взрыве.
— Что делать, — отозвался Танино болезненным голосом. — На войне как на войне.
В оплавленную дыру аварийщики уже закачивали гаситель, внутри шипело и трещало, а наружу рвались клубы зловонного серого пара пополам с коричневым дымом. Одного из лежащих медиков накрыли пластикетовой простыней, — значит, был мертв. Другой (с воскового цвета лицом, забрызганным кровью) громко стонал, вместо живота у него было кровавое месиво, по полу растеклась кровь, но коллеги уже оказывали ему помощь, — подплыла и раскрылась торпеда полевого хирурга-реаниматора, раненого осторожно подняли с пола и уложили в торпеду, крышка плавно закрылась.
Орлов поморщился. Ему никогда не нравился внешний вид этих реаниматоров, — напоминает металлический гроб, хотя и выполняет совершенно противоположные функции. Дважды Орлову довелось побывать внутри. Когда опускалась крышка, ему хотелось кричать и звать на помощь, будто его собираются хоронить. Правда, наркоз почти сразу лишал его памяти.
Орлов остановился. Танино — рядом.
— Похоже, наша помощь тут уже не требуется, — заметил итальянец.
— Да, похоже, — сказал Орлов, оглядываясь. — Но я все-таки хотел бы знать, что это за взрывы такие? Только вот из кого вытрясти ответ?
У стены, немного в стороне от событий, стоял медик, тоже забрызганный кровью, но чужой кровью, — медик не был ранен, он был в шоке. Он выглядел так, словно свалился с верхних уровней и не может понять, где он и что происходит. Орлов подошел к нему, взял за плечи и резко встряхнул.
— Очнись! — рявкнул он прямо в ухо медику.
Тот вздрогнул, и глаза его стали осмысленнее.
— Я думал, ты дашь ему по физиономии, — сказал Танино.
— Не обязательно, — отрезал Орлов. И — медику: — Ты меня слышишь?
— Д-да… — выдавил тот.
— Понимаешь, что я говорю?
— Ну… в общем… да…
— Ты видел, что здесь произошло?
Тот мелко закивал.
— И что ты видел?
Руки медика тряслись и бесцельно шарили по униформе.
— Мы подошли к боксу… приборы показали, что с раненым происходит что-то странное… и мы шли выяснить, что за ерунду они показывают… и тут рвануло…
— А что странное показали приборы?
— Они будто с ума сошли. Как при первом взрыве полчаса назад.
— А что — первый взрыв?
— Там… Там приборы начали зашкаливать, а потом раненый вдруг, ни с того ни с сего, взорвался… Да, на видеозаписи… Лежал и вдруг — бах!..
— А где запись?
— В ординаторской.
За углом раздался еще один взрыв, оттуда с клубами дыма вылетели бесформенные обломки. И тотчас — еще один, где-то в глубине отделения.
Орлов окинул взглядом коридор — везде двери реанимационных боксов. И любой бокс мог взорваться в следующий миг. Надо было немедленно уходить отсюда. И лишь потом поразмыслить, что это за взрывы.
— По-моему, пора смываться отсюда, — неуверенно проговорил Танино.
Орлов молча кивнул. Бессмысленный риск ни к чему. А здесь и без них разберутся.
Они бросились к лифту, будто наперегонки. Двери приветливо разъехались в стороны, и навстречу разведчикам из кабины вышли четверо старших офицеров и шестеро вооруженных десантников в бронескафандрах.
Один из старших офицеров, рептилия с планеты Ссамашш, взглянул на знаки отличия Орлова и Танино.
— Что сстесь телают рассветчики?
— Навещали раненого товарища, — отрапортовал Танино.
— А почему сспешат?
Тут в лазарете грянул новый взрыв. Офицеры и десантники, забыв о разведчиках, кинулись по коридору в глубь лазарета. А Орлов и Танино вошли в лифт, и Танино дрожащей рукой нажал кнопку третьего уровня, а затем — кнопку движения без остановок. Несколько секунд они переводили дух.
— Я думаю, нам крышка, — выпалил вдруг Танино.
— Только не паникуй, — посоветовал Орлов.
— Какая паника? Я что, в передрягах не бывал?
— Тогда откуда такая уверенность?
— Это догадка, очень плохая догадка, но, боюсь, мы не успеем ее проверить.
— Давай, выкладывай, что есть.
— Погоди! Аварийные капсулы на каком уровне?
— На третьем.
— Так! Значит, правильно нажал.
— Зачем тебе аварийная капсула?
— Вот увидишь, еще немного, и по кораблю объявят тревогу. А потом — и эвакуацию. Но никто не успеет, если не будет в этот момент возле капсул…
— Да что за бред! — взорвался Орлов.
Лифт дернулся и замер, лязгнул механизм запора и двери открылись. Напротив лифта в решетчатых катапультах стояли, отсвечивая огнеупорной эмалью, ряды обтекаемых аварийных капсул, — все готовы к старту в любую секунду, каждая — на двадцать два воина.
Разведчики вышли из кабины. Третий уровень представлял собой гигантский зал, с обеих сторон уставленный сотнями аварийных катапульт. По средней линии зала выстроился ряд массивных квадратных колонн — шахты лифтов.
— Объясняй! Быстро! — потребовал Орлов. — И поедем обратно. Нас наверняка мобилизуют на оказание помощи или на что-то подобное…
— Хорошо, — сказал Танино. — Только увидишь, обратно мы не успеем.
— Внимание! — раздался по громкой корабельной связи мужественный голос дежурного офицера — он прокатился по пустому коридору и эхом отразился от капсул. — Объявляется аварийная тревога! Это не учение! Повторяю! Аварийная тревога! Всем занять места по расписанию!
— Надо идти, — сказал Орлов и нажал вызов лифта.
— Корабль обречен! — заорал Танино. — Нанотехнологии!
— Что? Да ими напичкан весь корабль!
— А теперь он напичкан еще и наноминами.
— Чем?
— Мины замедленного действия — на молекулярном уровне! А может, на еще более мелком уровне. Я не специалист.
— Внимание! — раскатился по коридору голос дежурного офицера, теперь в нем явственно слышались растерянность и паника. — Срочная эвакуация! Повторяю! Срочная эвакуация!
— Вот видишь, — вдруг спокойно сказал Танино. — Выходит, я прав.
— Но откуда…
— Потом! В капсуле. Уцелеет тот, кто будет первым.
Почти что разом загудели все лифты.
— Надо подождать…
— Промедление смерти подобно. Кажется, так один ваш русский сказал, когда устраивал крутую заварушку. — Танино решительной трусцой направился к аварийной катапульте и нажал клавишу допуска.
Орлов спешным шагом подошел следом.
— Ты что, русскую историю изучал?
Завыли сервомоторы, и люк в капсуле открылся. Внутри включился свет, слышно стало, как оживают приборы.
— Я про этого типа в каком-то историческом романе читал. То ли «Сентябрь», то ли «Декабрь» называется.
Дверь ближнего лифта открылась. Орлов оглянулся. Из лифта выскочили двое — рептилия с Ссамашша и обитатель Раргара, похожий на небольшого льва, стоящего на задних лапах, рыжий и клыкастый. Они остановились, растерянно осматриваясь, потом увидели открытую капсулу, людей возле люка, и бросились к ним.
Глухо ухнуло где-то внизу. Орлов ощутил подошвами, как вздрогнул пол.
— Лезь быстрее! — выкрикнул Танино из люка. — Сейчас еще понаедут… Начнется неразбериха… Тут нам всем и конец!..
В зале стало шумно. Орлов снова оглянулся. В колоннах с лифтами открывались двери, толпы разбегались по рядам с капсулами, а лифты уносились за следующими толпами. Снова ухнуло, заскрежетало. Теперь где-то вверху и справа.
Рептилия и раргарец подбежали к Орлову, который забирался в капсулу.
— Места еще есть? — рыкнул раргарец.
Орлов узнал его — этот был из своих, косморазведчик. Рептилии для него были на одно лицо.
— На вас хватит, — сказал он и нырнул внутрь. За спиной ему слышно было, как в люк забираются раргарец и рептилия.
— Опоздавших не ждем! — громко сказал Танино из-за панели управления.
Люк закрылся. Пронзительно взвизгнули сервомоторы, прижимая люк к корпусу.
Орлов плюхнулся в стартовое кресло, которое тотчас приняло форму его тела.
— Все сидят? — выкрикнул Танино. — Стартуем!
В это момент взорвалось совсем недалеко, и капсулу заметно тряхнуло.
Решетчатая штанга с капсулой переместилась в шлюз. Сквозь смотровую щель капсулы видно было, как впереди уехала вверх бронеплита — заклубилось белое облако замерзающего воздуха, засветилось звездное небо. Штанга раздвинулась, и капсула оказалась в открытом космосе. В кабине над смотровой щелью засветились обзорные экраны. Катапульта выстрелила капсулу, и тотчас включились маневровые двигатели, выравнивая движение капсулы.
— Неужто спаслись? — недоверчиво промолвил Танино.
— Я ничего не понимаю, — потерянно пророкотал раргарец.
— Нашш дессантник, — сказал вдруг ссамашшит сдавленно. — Ссмотрите.
Орлов поднял голову к экранам. На экране заднего обзора виден был бок удаляющегося десантного корабля, похожего на кита. Желто-багровые шары взрывов возникали по всему корпусу, словно корабль кто-то обстреливал. Видно было, как стартуют целые флотилии спасательных капсул. Потом рванули реакторы, за ними — топливные баки, а еще один мощный взрыв, должно быть арсенала, разломил корабль на несколько частей, которые продолжали разваливаться от мелких взрывов. Три крупных взрыва слились в один ослепительный плазменный шар, похожий на маленькое солнце. Разрастаясь, он поглотил обломки корабля и аварийные капсулы, превратив их в газ, и начал догонять капсулу Танино.
— Включи маршевые, — сказал Орлов.
— Слышу! — откликнулся Танино.
Загудели маршевые двигатели. Плазменный шар начал отставать. Было видно, как он постепенно тает.
— Стоп, машина! — объявил итальянец, и гул двигателей стих. — Теперь точно могу сказать — спаслись! — весело проговорил он.
— Надолго ли? — мрачно отозвался раргарец.
— И сспаслиссь ли? — добавил ссамашшит без эмоций — эти рептилии от природы не умели воспроизводить их.
— Мрачные попутчики нам достались, — заметил Танино со вздохом.
— Чему радоваться? — подал голос Орлов. — Погибли все наши товарищи. Непонятно, что уничтожило корабль. Мы одни в открытом космосе. Неизвестно, где. Еды, воздуха и топлива — в обрез. И никаких приветливых планет… то есть вообще никаких планет поблизости я не вижу. Подумаешь тут, кому повезло больше, — тем, кто мгновенно сгорел в плазме, или нам — с перспективой долгой и мучительной смерти в этой тесной и душной кабине.
Угрюмое молчание длилось до тех пор, пока раргарец не прервал тишину.
— Ладно. Мы еще не умерли. Давайте знакомиться.
Познакомились быстро. Раргарец Рал Ингу Га Ре — «для своих просто Рал Га» — был командиром группы косморазведчиков и сражался в космосе почти четверть земного века. Ссамашшит Госсишш был офицером-навигатором на корабле, он воевал семь лет. Рал Га и Госсишш познакомились пару прыжков назад и проводили свободное время в спорах на военные темы — за питьевыми приборами с запрещенным горячительным «орх», рецепт которого некогда завез кто-то из землян. Орлов его пил — это было домашнее пиво с добавлением этилового спирта. На Земле его называли «ёрш», а в звездной армии название адаптировали под семь языков. Так ёрш стал орхом.
Рал Га тоже сообразил, что взрывы неспроста, и, перед тем как объявили аварийную тревогу, потащил недоумевающего Госсишша на уровень с катапультами, как Танино — Орлова.
— Когда дело пахнет тухлятиной, — сказал Рал Га рыкающим басом, — мой нюх никогда меня не подводит. Иначе бы я не продержался так долго, и мой труп давно бы сгнил на одной из планет-колоний мариеков.
— Но я до ссих пор не понимаю, что сс нами ссо вссеми сслучилоссь, — сообщил Госсишш. — Почему такая катасстрофа?..
Орлов повернул кресло и посмотрел на Танино.
— Мой приятель, возможно, знает, что произошло.
Танино потупился.
— Я не знаю. Я строю предположения и догадки. Гибель нашего транспорта, на мой взгляд, подтверждает эти догадки. В какой-то мере.
— Выкладывай, — сказал Орлов.
Из многословного, путаного, с отступлениями, рассказа Танино следовало, что, судя по обрывкам информации, собранным из разных источников и осмысленным итальянцем — любителем быть в курсе новых разработок вооружения, мариеки создали так называемые наномины. Конфедерация тоже работала над созданием этого оружия, но, судя по катастрофе десантного транспорта, мариеки уже используют их, — во всяком случае, в звездных стычках.
— Они, должно быть, отправляют эти наномины вдоль поражающего луча в сторону цели, — развивал свои догадки Танино. — Пока действует защитное поле, наномины просто гибнут в этом поле… или уж не знаю, что там с ними происходит, но вреда от них нет. А на нашем транспорте поле вырубилось. И везде, куда попали удары мариеков, насобирались миллионы этих микромин. Как они устроены и действуют, — не спрашивайте, понятия не имею. Кто был ранен, тоже получил порцию таких мин себе под шкуру — через раны. Почему-то мины в живых организмах начали срабатывать немного раньше, чем остальные. Почему — и этого пояснить не могу. Передаются ли они от существа к существу, как микробы, — только мариеки, наверное, и знают. Но оружие, сами видите, коварное. За подбитым кораблем Конфедерации мариекам теперь незачем гнаться. Он и так взлетит на воздух. По дороге домой или прямо на базе — вместе с базой… — Танино пожал плечами. — Если есть вопросы, задавайте. Но, боюсь, я не смогу на них ответить.
После долгого молчания Рал Га проурчал:
— Похоже на правду… Но это для нас уже в прошлом. Нам требуется подумать о будущем, каким бы коротким оно для нас не оказалось.
— Согласен! — решительным тоном заявил Орлов. — Сейчас нам надо спасти свои задницы. Если это хотя бы теоретически возможно.
— Боюссь, что невоссмошно, — сообщил навигатор Госсишш. В его тоне по-прежнему не было никаких эмоций.

3. Гар сын Вада, рассказчик

Я проснулся внезапно. Так бывает: спишь вроде крепко, а потом — раз, и ни с того ни с сего сон отлетел, словно просто задремал чуть-чуть или не засыпал вовсе.
Я настороженно прислушался, открыл сонные глаза, приподнял голову, огляделся: на тюфяках никого, я по-прежнему оставался единственным гостем Дома для скитальцев. Сквозь круглое отверстие в крыше виднелось небо — сумрачно-серое, тусклое, когда уже не ночь, но и до рассвета еще не близко. Значит, можно еще поваляться, подремать или поразмышлять.
Сон сегодня был без сновидений, черный, будто обморок, — за день умаялся, не до снов было. Вот и хорошо. Я никогда не любил сны. Вдобавок частенько мне снился дом, а это для меня запретная тема. Слишком уж много лет, опасностей, горя, страданий, боли, — всего, что сопровождает борьбу за выживание, — пролегло между воспоминаниями о доме, о безмятежном детстве и моим сегодняшним положением.
Я лежал на правом боку, — как улегся вечером, прежде чем провалиться в сон, так и проснулся в том же положении. Правая рука затекла, и я перевернулся на спину — солома в тюфяке подо мной зашуршала.
В доме к утру стало свежо, — должно быть очаг давно погас. Зимой в домах очаг топят всю ночь, а в пристанищах вроде этого для рассказчиков кладут на тюфяки мохнатые шкуры буйвогорбов, так что получается вполне сносно. Правда, в некоторых пристанищах зимой донимают насекомые, но между насекомыми в тепле и зимней стужей всегда выбираешь насекомых.
Я за ночь озяб, а потому нащупал соседний тюфяк и натянул его на себя. Закрыл глаза, ждал, когда согреюсь. Дремотное состояние быстро уходило, спать больше не хотелось. Потекли медленные мысли — о вчерашнем дне, о сегодняшнем.
Вчера я довольно долго ждал, пока хозяин, пузатый коротышка по имени Багри, состряпает мне поесть. Даже задремал, сидя за столом.
Очнулся от аппетитного запаха. Это Багри принес тяжелое каменное блюдо с кусками жареного мяса. Потом появились две лепешки и глубокая деревянная тарелка с рассыпчатой росяной кашей, — этот вкусный злак женщины собирают на лесных полянах предгорий. А в увесистом кубке из серо-зеленого камня оказалась родниковая вода.
Я вдруг понял, что жутко хочу пить. Кубок опустел в мгновение ока. Я поставил его на стол обеими руками и попросил еще. Хозяин подхватил кубок и, прижимая к груди, потопал за водой в кухню.
Я тем временем широкой деревянной лопаточкой загребал кашу, сдобренную растительным маслом, и отправлял в рот, затем отрывал кусок от слегка подгоревшей с одного края лепешки, подхватывал, обжигая блестящие от жира пальцы, сочное мясо, клал на кусок лепешки, дул на мясо, чтобы остыло немного, и все вместе тоже запихивал в рот. И азартно жевал, жевал и глотал, и снова зачерпывал, отрывал, подхватывал, дул и отправлял в рот, скользкий от жира, и утирался рукавом, и сопел, словно большой мохнатый беросмедь, и чувствовал, как отступает голод, как живот одобрительно урчит.
Появился хозяин с кубком. Поглядел, с какой жадностью уписываю угощение, и, опуская кубок на стол, сказал сочувственно:
— Похоже, оголодал ты, рассказчик. Как зовут-то? Не расслышал.
Я прожевал, проглотил, замер на миг, буркнул свое имя, добавил, что день выдался трудным, вот, мол, аппетит и нагулял, — и снова набросился на еду.
— Гар сын Вада… — задумчиво проговорил Багри. — Издалека?
Я махнул рукой в ту сторону, где за поселком высились горы.
— С гор, что ли? — сказал любопытный Багри.
Я снова проглотил, выпрямился и рыкнул:
— Из-за гор!.. Дай мне поесть спокойно!.. — И подтащил к себе кубок. Теперь я отпивал воду маленькими глотками, просто чтобы еда поскорее упала внутрь.
Пережевывая мясо с лепешкой, я вдруг подумал, что много-много лет уже не был там, куда указал, отвечая на вопрос Багри, — за горами. Хотя собирался не раз.
Пока я доедал, Багри подбросил в очаг пару поленьев, и теперь сидел напротив и с интересом наблюдал за моей трапезой. Он мне совершенно не мешал. Я вообще не замечал его, пока не насытился.
Когда блюдо, тарелка и кубок опустели, я вытер жирные пальцы о подол своей рубахи и удовлетворенно вздохнул. Настроение поднялось и даже спать расхотелось. Сытая отрыжка с легким усилием прорвалась наружу. Я блаженно улыбнулся и кивнул Багри.
— Наверняка хочешь первым в поселке услышать все мои новости?
Он с готовностью кивнул и прибавил:
— И послушать, и рассказать кое-что могу.
— Договорились. — Я умиротворенно посмотрел на очаг. Поленья занялись, красно-желтые язычки пламени выскакивали из-под них, прыгали, перебегали с места на место. Кора потрескивала и местами загибалась кверху. Легкий голубоватый дымок поднимался к отверстию в потолке. — Ну, Багри из Лаена, — сказал я благодушно, — кто начнет первым?
Багри пожал плечами.
— Мне все равно.
— Тогда начинай ты. А то мои новости уже в печенках у меня сидят.
Багри сложил руки на столе, побарабанил пальцами по дереву, раздумывая, затем навалился грудью на руки и приглушенно заговорил:
— Самая большая новость Лаена за последние два дня — печальная участь дочери вождя. Или даже — ужасная.
— Разбойники? — поинтересовался я.
— Не-ет! — отмахнулся Багри. — Какие там разбойники… Натуральное колдовство!
Я ухмыльнулся.
— Колдовство-о! Вот как! Много слышал, но редко видел. И все попадалось мне какое-то хилое колдовство. Или местные колдуны слабоваты, или колдовство не такое уж и страшное дело. Слышал я, что далеко отсюда есть действительно сильные колдуны. И слышал я эти то ли враки, то ли правдивые истории не от рассказчиков, а от странников безродных да торговцев болтливых. А верить их россказням нельзя. Придумать ведь можно что угодно.
Багри сердито хлопнул по столу ладонью.
— Ты погоди! Погоди! Ты дослушай. Тут колдуны ни при чем. Тут наверняка замешаны демоны или злые духи.
— Да ну! — разошелся я. — Чего только не повидал, а вот со злыми духами и демонами ни разу не столкнулся.
— Так они тебе и покажутся! — усмехнулся Багри. — Они пакостят исподтишка, как и люди. Хотя иногда не успевают скрыться. Другие-то видели их! Но не всем же видеть. Тебе просто не повезло… Тьфу! Повезло, конечно!
— Или пакостят люди, а сваливают на злых духов.
— Ну и такое, наверное, бывает, — покивал Багри.
— Так что же случилось с этой… дочерью вашего вождя?
— Я сейчас расскажу, — уверил меня Багри и тут же хмуро добавил, тыча пальцем в мою сторону: — Но ты меня больше не перебивай.
Я поднял вверх ладони.
— Молчу!
И тогда Багри неторопливо и обстоятельно, с отступлениями и пояснениями, принялся рассказывать о том, что случилось с пятнадцатилетней Тиамой, не единственной, но самой любимой дочерью местного вождя Римади.
Тиама с девушками, женщинами и старшими подростками поселка отправилась, как обычно, в лес. Там они собирали съедобные плоды, грибы и злаки для зимних запасов. А поскольку в Лаене было известно, что соседние поселки стонут от разбойничьих набегов, Римади отрядил, опять же как обычно, четверых самых крепких и ловких охотников — охранять женщин. А стая из семи разбойников то ли выследила, то ли случайно наткнулась на женщин поселка, Посчитав, что четыре охотника не такая уж сильная защита, они напали на женщин. Что им надо было? Понятное дело! В лесу водится много зверья, а вот женщин в лесу не водится, а разбойники как-никак мужики. Вот и решили попользоваться. Вдобавок женщины к тому времени успели насобирать полмешка съедобных грибов и почти по мешку плодов кивника, мижила и карреха. Маловато для поселка, но хорошие припасы для лихих людишек, шастающих по лесу.
Только лаенские охотники оказались и в самом деле крепкими парнями. Троих разбойников они уложили наповал, а оставшихся четверых отколошматили как следует и загнали далеко в чащу.
Тут, слушая Багри, я вдруг подумал: уж не моих ли знакомых разбойников, остаток разгромленной стаи, проучили лаенцы? Впрочем, как теперь узнаешь? Да и зачем, если задуматься?
А Багри между тем продолжал. И, по его словам, пока охотники отвешивали своими палицами да каменными топорами разбойникам все, что причиталось тем за их разбойничество, женщины с визгом и воплями кинулись врассыпную, кто куда. Побежала и Тиама. А с нею — ее служанка и нянька или воспитательница, которая заменила ей мать, умершую семь весен назад. И побежали они в горы, где Тиама случайно заметила за ползучими растениями вход в пещеру. Заметила, продралась между стеблями и забежала, даже не подумав, что там вполне может обитать какой-нибудь хищник, которому не очень понравится незваная гостья… Ну, что ты хочешь, рассказчик!.. Женщины есть женщины!
Служанка и нянька малость отстали, и когда подбежали к пещере, сначала окликнули Тиаму. Однако та не ответила. Женщины, обмирая от страха, заглянули в пещеру и увидели, что Тиама лежит на полу шагах в десяти от входа. Нянька сделала в пещеру шага два, остановилась, повернулась к служанке, хотела что-то сказать, но вдруг ноги ее подкосились, и она тоже повалилась на каменный пол.
Тогда насмерть перепуганная служанка, бросилась в поселок, но наткнулась на лаенских охотников, возвращавшихся после победы над разбойниками. Она рассказала им, что случилось, и проводила до пещеры.
Охотники разглядели, что в пещере, кроме Тиамы и няньки, лежит несколько животных, — кто спит, а кто и помер от голода, судя по неподвижному и тощему их виду.
Когда же няньку выволокли на солнышко и потормошили, она довольно быстро очнулась и чувствовала себя вполне сносно. Вытаскивая няньку, охотники выяснили, что пещера эта не иначе, как заколдованная, — кто входит в нее, тот сразу же засыпает.
А до Тиамы дотянуться никак не смогли — далеко забежала.
И вот уже два дня вождь Римади не находит себе места, не зная, как спасти дочь. И кто ни пробовал добраться до нее, все засыпали. Только теперь смельчаков сначала обвязывают веревкой, а потом уже пускают в пещеру. И когда очередной смельчак шлепается на пол, его этой веревкой вытаскивают наружу — под ядовитые насмешки любопытствующих посельчан.
Тут я его все-таки прервал и поинтересовался, не пытались ли зацепить эту Тиаму каким-нибудь шестом или ту же веревочную петлю накинуть — и таким образом спасти девушку? Багри не обиделся на то, что я перебил его, а поведал, что Римади, узнав о намерениях охотников именно так и попытаться вытащить его дочь из проклятой пещеры, запретил это делать. Почему? Потому что Римади боится, что Тиаму случайно могут ранить, но при этом не смогут вытащить. И тогда судьба девушки — яснее ясного.
Лаенский колдун как только не колдовал, — ничего не берет эту проклятую пещеру, продолжал Багри затем. Не снимается колдовство. Колдун говорит, колдовство старое, древнее, наложено демонами, а потому не хочет поддаваться его напору.
Утром, до моего прихода в поселок, сообщил Багри, вождь объявил, что отдаст Тиаму в жены ее спасителю и сделает его своей правой рукой и главным советником. Во-первых, девушка и так уже на выданье, во-вторых, если ее не спасут, она все равно погибнет, а в-третьих, Римади уже немолод, и сыновей у него нет, а умный или хотя бы сообразительный преемник все равно нужен. Кто-то же должен управлять поселком!
— А Тиама, красавица наша, — проговорил Багри в завершение, — так и лежит в этой пещере на холодном полу. И если ее в ближайшие три-четыре дня не спасти, она может умереть от холода и голода… Вот ведь какие дела! — И он звучно, с клокотанием, потянул носом в себя.
Мы помолчали — Багри скорбно, я сочувственно.
— А теперь твоя очередь, рассказчик, — объявил Багри немного погодя.
— И мы тоже хотим услышать новости! — раздался знакомый мне женский голос от двери, а негромкий многоголосый ропот подтвердил это желание.
Я оглянулся. В дверях стояла моя провожатая, а из-за ее спины выглядывали лаенцы и лаенки.
— Вот проныры! — в сердцах сказал Багри.
— Ничего не поделаешь, — заметил я с усмешкой. — Новости — для всех. — Я помахал рукой толпе любопытных. — Заходите, садитесь и слушайте! — И подумал о том, что на сей раз вождь Римади узнает новости последним в поселке…
Меж двумя тюфяками было тепло и уютно. В головах под тюфяком лежала котомка, справа под рукой — дубинка. Я сладко потянулся, прогоняя легкую дрему, и поднял взгляд на отверстие в потолке. Небо поголубело, вот-вот должно было подняться солнце. Пора вставать. Сегодня — встреча рассказчика с вождем Римади. И, возможно, встреча непростая. Ночью, поразмышляв перед сном, я решил предложить ему не только новости, но и свои услуги в спасении Тиамы. Какая бы она ни была красавица на самом деле, меня это не очень беспокоило. Главное для меня было не в женитьбе на ней, а в другом, — я мог осесть здесь. Единственное, что меня связывало бы тогда с группой рассказчиков, — это преемник. Но я надеялся найти среди юных посельчан парнишку постарше с хорошей памятью и жаждой странствий. Да и вообще, быть рассказчиком увлекательно и почетно. Если, конечно, глядеть со стороны. Впрочем, немало рассказчиков считало так до самой своей смерти — не всегда случавшейся от старости. Порой они узнавали такие новости, которые кое-кто из вождей желал бы замолчать. И тогда спасти рассказчика могли только его смекалка, ловкость, счастливый случай и — покровительство Мегреса, божества странников, торговцев и рассказчиков, которое всегда изображалось в виде бородатого охотника верхом на панцирном брогале.
Внизу послышались шаги, стук поленьев и покашливание Багри. Судя по звукам, он возился с очагом.
К тому времени, когда я наконец выбрался из тюфяков, обулся в растоптанные сандалии на толстой подошве, сшитой из многих слоев невыделанной кожи, неспешно перебрал скудные пожитки в котомке, осмотрел поврежденные обсидиановые шипы на дубинке и спустился с настила, огонь в очаге уже разгорался, а рядом с очагом на каменной крышке ямы-хранилища сидел Багри с поленом в руке и угрюмо смотрел на пламя.
— Светлого дня! — приветствовал я его.
— Ага, и тебе того же, — пробормотал он. — Слышишь, рассказчик, как тебя… забыл… Не говори вождю, что я тебе вчера про Тиаму рассказывал. Это же он должен был тебе рассказать.
«Как же, должен! — усмехнулся я мысленно. — Вождь должен выслушать новости, а вот сообщать новости он не обязан, как, впрочем, и жрец с колдуном-целителем».
— Меня зовут Гар, — любезно напомнил я Багри. — А кто мне сообщает новости, это мое дело. И никаких вождей или жрецов с колдунами оно не касается. И вообще, то, что я порой слышу от одних людей, другие мне ни за что не поведали бы. — Я присел на корточки перед очагом. — Новости — они собираются отовсюду понемногу. Отовсюду, понимаешь ли? Так что успокойся.
— Ага! — Бадри аккуратно уложил полено в очаг. — Погоди маленько, я тебе поесть принесу, а потом уж иди к вождю. Думаю, ты сам дорогу найдешь. Не вести же тебя за ручку, как малыша.
— Найду, не привыкать, — успокоил я его.
Наскоро перекусивши вчерашней лепешкой и куском вяленого мяса и опорожнив кубок горячего отвара медовой травы, я вышел из Дома для скитальцев. Солнце — Животворец наш — уже полностью выкатилось из-за горного хребта. Над головой висел Младший Брат. Прохладный утренний ветерок освежал мое лицо. Лес на склонах гор быстро менял окраску — с багровой и охряной ночной на зеленую и синюю дневную.
За домом посреди маленькой площади стоял каменный алтарик, посвященный Охранительнице семейного очага. Судя по кучке свежей золы на алтарике, окропленной утренней росой, кто-то вчера вечером приносил жертву и просил вернуть в семью лад.
Я неспешно пересек площадь и остановился перед каменной громадой святилища-обиталища Матери-Кормилицы и вождя Римади. Подошел к стене и потрогал кладку. Стена сложена была из больших прямоугольных камней разной величины. Камни в кладке так тщательно пригнаны были друг к другу, что зазор между ними оставался не шире волоса. «Да, это тебе не оборонительная стена с башнями», — подумал я с уважением. Стена и башни сложены были из крупных, но плохо обработанных камней разной величины, скрепленных кое-где раствором.
«Прямые стены, прямые углы. Кто же придумал это? — размышлял я, пока обходил вокруг сооружение. — Кто он такой? Откуда? И что с ним теперь? Ушел? Остался? Или вождь, в благодарность за столь необычное сооружение, приказал своим приближенным убить его, чтобы никому больше не строил он подобных святилищ и домов?»
В святилище вела дверь из отполированных толстых досок. Широкая, высокая и — двустворчатая. Тоже новость! Впервые видел я в поселке дверь из двух половинок. Створки были закрыты. Со стены, слегка наклонившись, разглядывал меня охранник — здоровенный бородатый парень с копьем в руке и топором с черным обсидиановым лезвием за поясом.
— Я — рассказчик! Прибыл в поселок вчера вечером! — громко проговорил я. — Должен встретиться с вождем Римади!
Встреча рассказчика с вождем — это небольшой, но важный ритуал, обязательный как для рассказчика, так и для вождя.
— Сейчас, извещу нашего жреца, — сообщил охранник и исчез.
Вскоре за дверью застучал деревянный засов, и створки медленно отворились. Створки держали два охранника, один из них — тот, что давеча бы на стене. Поодаль, как и положено встречать рассказчика, — жрец святилища. В Лаене это был сутулый, потрепанный годами старик. Длинная рубаха из тонкой кожи на нем расшита была разноцветным орнаментом из мелких каменных бус.
Я вошел, и остановился перед жрецом.
Охотник со стены шагнул ко мне и протянул руку.
— Давай сюда свою дубинку, кинжал и котомку.
— С какой это радости? — осведомился я.
— У нас так заведено, — мягко пояснил жрец. — Это ведь не только жилище вождя, но и святилище великой богини-Матери. А в ее святилище, сам знаешь, с оружием входить нельзя.
Я передал вещи охотнику и согнулся в низком поклоне. Жрец положил мне на затылок мягкую, дряблую руку и начал ритуал встречи рассказчика:
— Ты — рассказчик? — От жреца разило давно немытым телом, потом и застарелой мочой. Я представил, как воняет у него изо рта, и порадовался, что стою согбенным.
— Да, я рассказчик — по имени Гар сын Вада.
— Клянешься ли ты, Гар сын Вада, расположением к тебе Матери-Кормилицы и покровителя скитальцев Мегреса рассказать вождю все известные тебе новости?
— Клянусь!
— Будут ли эти новости правдивыми?
— Все новости, пересказанные мною, будут столь же правдивыми, сколь истинными я их услышал и увидел.
— Клянешься?
— Клянусь!
Теплая ладонь убралась с моего затылка. Я выпрямился. Старческое лицо жреца с жидкой седой бородкой, обвисшей кожей и глубокими морщинами расплылось в доброжелательной гримасе. Он кивнул — седые космы метнулись по плечам — и торжественно провозгласил:
— Идем, Гар сын Вада. Вождь поселка Лаен, Римади сын Камрела, ждет тебя.
Жрец пошел впереди меня, а я старался не наступать ему на пятки, хотя, должен признать, старик двигался вполне сносно для своего преклонного возраста.
Позади нас заскрипели и гулко стукнули створки — двери закрылись.
Мы прошли полутемным коридором, поднялись по каменной лестнице на второй этаж и очутились в большом зале с высоким потолком и двумя глубокими треугольными окнами в стене слева от меня. Света из окон хватало, чтобы увидеть, что эта комната — святилище богов. Напротив окон во всю стену высились громадные глиняные рельефы богини-Матери в разных ипостасях, символизирующих жизнь: молодой девушки в объятиях юноши — символ зачатия; женщины, рожающей буйвогорба, — символ плодородия; женщины с младенцем — символ материнства и покровительства детям; а напротив этих символов прятался в сумраке между окон символ умирания и смерти — старуха, обнимающая тепрадалка, летающего ящера-стервятника. Стена Жизни и Стена Смерти.
На Стене Жизни, между рельефами богини-Матери, в большом количестве и с огромным тщанием вылеплены были женские груди, круглые, полные жизненных соков — символ изобилия, которого так не хватает в нашем мире. А еще по толстой штукатурке стен шла замысловатая резьба. Все это было окрашено в красный, синий, зеленый и черный цвета.
Жрец вышел на середину зала и остановился, глядя на достигающую потолка статую Матери Всего Сущего. Она занимала полукруглую нишу в торцовой стены слева от окон. Статуя изображала тучную женщину с огромной обвисшей грудью, широченными чреслами и громадным круглым животом. По сторонам ниши, вмурованные в стену, топорщили рога черепа буйвогорбов.
Я остановился чуть позади жреца и оглянулся. У торцовой стены напротив статуи богини, стояли статуи поменьше — более мелких богов: юноши-оплодотворителя Аполиса — возлюбленного богини-Матери, бородатого Мегреса верхом на брогале, женщины с ребенком, сосущим грудь, — Матери-Кормилицы, и совсем мелкие статуэтки, рассмотреть которые в сумраке было невозможно, да и не было на это времени.
Перед статуей Матери Всего Сущего стоял каменный алтарь. В углублении алтаря светились угли. Судя по сладковатому запаху в зале, там жгли кору данала — очень долго тлеющего смолистого дерева, которое росло далеко за горным хребтом на равнине.
Жрец достал из мешочка на поясе щепотку трав и бросил на угли. Взметнулись язычки пламени в струйках серого дыма, по залу пополз терпкий запах. Жрец произнес заклинание, отгоняющее злых демонов и попросил у богини поддержки. Из бормотания выяснилось, что зовут хреца Халар сын Матуна.
Затем через другую дверь мы вышли на еще одну каменную лестницу и поднялись этажом выше — в такой же прямоугольный зал с раскрашенной резьбой по стенам, с большим закопченным очагом в углу, но уже с тремя треугольными окнами. Пол устилали круглые циновки.
В конце зала на застеленном сине-зеленой шкурой беросмедя каменном сиденье со спинкой восседал, как я догадался, вождь Римади сын Камрела в круглой меховой шапочке, украшенной разноцветными перьями. По углам зала стояли охотники с копьями и обсидиановыми топорами, под средним окном подпирал стену еще один охотник, плечистый и рослый, — и удачливый, судя по двухрядному ожерелью из разнообразных клыков на шее, а на скамьях по обе стороны от сиденья вождя теснились приближенные. По левую руку от вождя покачивался рогатый череп буйвогорба на голове колдуна. Место по правую руку пустовало, должно быть дожидалось жреца.
И точно, жрец уселся на свободное место, а я оказался один перед всей этой компанией бездельников, жаждущих новостей. Мне даже не предложили сесть.
Я слегка поклонился и сложил руки на груди.
Жрец почтительно потянулся к вождю и пошептал ему на ухо. Перья на шапочке качнулись в сторону жреца и обратно.
— Говори, Гар сын Вада! — велел Римади, забравши в горсть длинную с проседью бороду. Черные глаза его с мешками и синими кругами, должно быть от недосыпания, смотрели устало, зло и обреченно.
«И впрямь давненько не появлялся тут рассказчик, — отметил я с недовольством. — Не припомню, чтобы где-нибудь столь недружелюбно принимали меня. Но за мной — право требовать соблюдения условий приема рассказчика».
— Новостей много, а я быстро устану, если буду рассказывать их стоя, — заявил я ровным голосом.
Римади неприязненно скривился. Жрец снова подобострастно потянулся к его уху. Римади послушал и приказал принести сиденье. Два охотника прислонили копья к стене и трусцой выбежали из зала. Вскоре я опустился на деревянное сиденье с пятью полированными ножками.
Мой рассказ начался и тянулся, как я и обещал, долго. И сильно утомил меня. Было бы не так нудно, если бы слушатели не задавали вопросы. Но это их право, и мне приходилось отвечать на все, в том числе и глупые. Не спрашивали только охотники с копьями и охотник с ожерельем. И ничего не спрашивал и не уточнял Римади. Мне казалось, что порой он задумывается о своем и тогда вообще перестает слушать меня.
Но его можно было понять: рассказчик повествует о событиях за тридевять земель, а в это время недалеко от поселка в пещере гибнет любимая дочь. И надежд на спасение почти нет. Почти! И это почти — я. Но Римади еще не знает об этом, а узнает — не поверит. Однако деваться ему некуда.
Наконец вопросы иссякли, и я с радостью замолчал. Все тоже молчали, ожидая ритуальных слов Римади, а он снова глубоко задумался и даже подпер ладонью челюсть под бородой.
И снова старый жрец привстал и вытянул шею к перьям на голове вождя. Римади нахмурился, выпрямил спину, недовольно оскалил зубы и без выражения промолвил:
— Благодарю тебя, рассказчик. Твои новости делают наш мир большим и предостерегают от опасностей, а твой труд угоден Матери Всего Сущего.
— И я благодарю тебя, вождь, — заговорил я. — И внимательно выслушаю новости вашего поселка.
— У нас нет новостей, — заявил Римади, тяжко вздохнул и добавил: — Только горести и печали. Но кому какое до них дело?
Ясно было, что Римади не хочет распространяться об участи своей любимицы. Я не возражал, да и не мог возразить. Нет, значит, нет.
— В нашем поселке ты не будешь ни в чем нуждаться, — продолжал он ритуальную речь. — Оставайся столько, сколько пожелаешь. Мы рады твоему приходу. Можешь идти. Если что нужно, спрашивай у Халара.
Я понял, что сейчас он встанет, и мне, хочешь не хочешь, надо будет убираться восвояси, — ритуал окончен. И тогда я поднялся и громко заявил:
— То, что мне нужно, я могу спросить лишь у тебя, вождь Римади! И только ты можешь ответить мне!
Это уже было не совсем по ритуалу. Точнее, этим правом рассказчики пользовались крайне редко. Приближенные задвигались на скамьях, забормотали. Римади удивленно поднял брови.
— И что же ты хочешь?
— Я могу спасти твою дочь.
Он помолчал, оценивающе разглядывая меня, потом скривил рот в презрительной гримасе.
— Ты?
— Да, я!
— Никто не смог сделать это. Даже мой колдун.
— Рассказчик много путешествует и встречается с очень разными людьми. Я помог одному страннику — колдуну и воину из очень далеких земель.
— Колдуну и… кому еще? — переспросил жрец.
— Воину. Так в далеких землях называют мужчин, — пояснил я, — которые не охотятся, а занимаются только одним делом — охраной своих поселков и сражением с разбойниками и с воинами из других поселков, если те пытаются напасть и ограбить их дома по приказу своих вождей. — И с опаской подумал: «Не слишком ли заумно?»
Но нет, жрец глянул на Римади, покивал, как будто и в самом деле понял странное поведение людей, названных «воинами», и больше не переспрашивал.
— И что же? — надменно вопросил вождь.
— Этот странник научил меня некоторым своим премудростям. Думаю, они пригодятся, чтобы спасти твою дочь.
Римади с сомнением покачал перьями на шапочке и вытянул в сторону окна жилистую руку с разноцветными каменными браслетами.
— Вон стоит охотник из лесного поселка Такр… Как тебя зовут, не помню?
— Гатар сын Арида, — прогудело у меня за спиной.
Римади развел руками.
— Он пришел раньше и тоже намерен спасти мою Тиаму.
Я оглянулся на Гатара — могучего охотника с ожерельем из клыков животных. Вот, значит, зачем он здесь. Ладно, спорить не будем, пусть спасает.
— Я подожду, пока он попытается, а потом сделаю то, что обещаю, — вынесу ее из пещеры.
Гатар позади меня громко и насмешливо хохотнул.
— Раз болтливые лаенцы уже рассказали тебе о горькой участи моей дочери, — проговорил Римади устало и без всякой надменности, — значит, сообщили заодно и о моем обещании.
Я кивнул.
— Да. Я знаю. И слово вождя должно быть нерушимо, иначе Мать-Кормилица проклянет лжеца и его поселок. — Я сделал паузу. — Но сначала я спасу Тиаму, а затем уже будем говорить об остальном.
— Хорошо, — сказал Римади без надежды в голосе. — В полдень мы отправляемся к пещере. — Он встал, и встали его приближенные. Я и Гатар уже стояли. Вождь направился к выходу, остальные потянулись за ним.
Жрец махнул рукой Гатару, и подошел ко мне.
— Охранник выведет тебя и охотника наружу, — сообщил он и добавил: — Слово дано! В полдень ты должен быть у входа в святилище.
Когда мы с Гатаром оказались на каменной дорожке поселка, он хмыкнул и, с легкостью поигрывая громадной палицей, проговорил с издевкой:
— Неужели ты, великий рассказчик, думаешь, что дочь вождя достанется тебе? Такие, как я, совершают подвиги. А такие, как ты, только рассказывают о них другим. Куда тебе тягаться со мной?
— И как же ты собираешься спасти ее? — вкрадчиво спросил я и осторожно переложил дубинку свою с плеча на плечо. В сравнении с его палицей она выглядела старческим посохом.
— Я — самый сильный и выносливый охотник аж до побережья, что за горами. Да и в здешних поселках, наверное, тоже. Посмотри на меня! Я тушу буйвогорба поднимаю этими вот руками. Без чужой помощи. Неужели ты думаешь, что я и впрямь не вытащу красавицу из пещеры? Меня не только на такое хватит!
— А если она никакая не красавица на самом деле? — осведомился я.
Гатар задумался, вздохнул и ответил:
— Зато она — дочь вождя.
— А если мне придется спасать не только Тиаму, но и тебя? — спросил я и с любопытством посмотрел на охотника. Я не стал убеждать его, что нередко главное заключается вовсе не в силе.
Гатар даже остановился от изумления. Помолчав и почесав кудлатую бороду, он торжественно заявил:
— Если такое чудо случится, — я буду в долгу перед тобой всю оставшуюся жизнь. И готов стать твоим кровным братом. — Он поднял руки к небу — палица в правой руке казалась легкой веточкой. — Клянусь Матерью-Кормилицей и Мегресом-Спасителем! — И тотчас добавил, тыкая в мою сторону толстым пальцем: — Но ты не надейся. Этого чуда не будет.
Теперь опешил я. Вот это да! Такими клятвами не разбрасываются. Похоже, он и в самом деле уверен в успехе.
— Что ж, клятва прозвучала, — сказал я. — Боги — свидетели. Осталось дождаться полудня, и тогда все выяснится.
Мы разом запрокинули головы и, щурясь, посмотрели на солнце. До полудня оставалось совсем недолго.

4. Григорий Орлов, косморазведчик

В бессвязные видения вторгся знакомый голос — Умберто Танино.
— Десантник, просыпайся! Мы почти на месте!
Орлов не стал открывать глаза, только пробормотал:
— Слышу. Не так быстро. Дай очухаться. — И подумал: «Мы всё еще живы. И долетели-таки. Значит, удалось».
Едва следы катастрофы окончательно рассеялись в черноте космоса, как Орлов потребовал, чтобы все немедленно занялись какой-нибудь работой, — нельзя было впадать в уныние и забивать голову мрачными размышлениями. А когда они выяснили, что в компьютерах капсулы среди прочих трехмерных звездных карт есть и карты района их катастрофы (Госсишш как навигатор десантного транспорта точно знал, где это произошло), а также предпоследнее издание «Галактического перипла» — описания звездных систем, и набор навигационных программ, все четверо воспрянули духом. Погибший корабль шел на базу одним из давно проложенных и периодически используемых разными цивилизациями маршрутов. Поэтому, добравшись до подходящей планеты, можно было подать сигнал бедствия и ждать спасения.
Госсишш определил положение капсулы в пространстве и начал искать ближайшие звезды, до планет которых они смогли бы дотянуть. Ближайших оказалось две. Из них, судя по «Галактическому периплу», одна звездная система, более близкая, имела семь планет, из которых три были гигантами типа Юпитера и Сатурна, а на четырех остальных не выжил бы никто из аварийной капсулы. Другая звезда располагалась дальше, но из восьми ее планет одна была с кислородной атмосферой, с бурно развивающейся жизнью и примитивнейшей цивилизацией гуманоидов, а также с крупным спутником, который тоже имел кислородную атмосферу и развитую белковую жизнь, — вполне подходила для робинзонства.
Проблема была в том, что горючего в капсуле не хватало на разгон до нужной скорости, а затем маневр и посадку на планету или ее спутник. То есть можно разогнать капсулу, но тогда не хватит горючего для посадки, можно оставить горючее на маневр и посадку, но тогда капсула будет слишком долго лететь к звезде ЕН275698314-С1411132/26. И когда выйдет наконец на орбиту выбранной планеты, никто из обитателей капсулы не порадуется этому счастливому мигу, поскольку не доживет до него.
И вот они, развернув капсулу на требуемый курс и придав ей небольшое ускорение, пытались найти выход, но тот никак не находился, — возможно, потому, что его и в самом деле не было.
Обзорные экраны и некоторые системы жизнеобеспечения были выключены — экономили энергию, поскольку капсула почти что исчерпала свой ресурс. Маленький светлый шарик планеты и белая точка спутника видны были только на мониторе навигационного телескопа. В капсуле было сумрачно, душно, воняло потом и трудно было дышать. Тридцать два часа назад они доели аварийный запас пищи. Воды оставалось очень мало — по паре глотков каждому. Четверо в небольшой кабине, и бескрайняя пустота вокруг. И до спасительной планеты лететь и лететь. И проблема жизни и смерти — неразрешима в пользу жизни. Впору было сойти с ума.
Госсишш плавно изогнулся, выпрямляясь в кресле.
— По моим расссчетам, — прошелестел он, — и при таком варианте капсула выйдет на орбиту, когда мы вссе уже задохнемсся.
Рал Га стукнул кулаком по спинке переднего кресла.
— Проклятье!
В кресле перед раргарцем сидел Танино. Итальянец привстал и из-за спинки зло уставился на Рал Га.
— Умберто, умерь свой итальянский темперамент, — проговорил Орлов на английском. — Не хватало тут ссор.
Раргарец скорчил свирепую морду и наклонился вперед, к Танино.
— Я не могу так просто отвернуться, — сказал Танино по-немецки, убирая с лица злую гримасу. — Он подумает, что я спасовал.
— Тогда попробуй превратить все в шутку, — ответил Орлов по-русски. — Или хотя бы не говори резкости.
— Тебе что-то не нравится? — проурчал Рал Га неприветливо, глядя то на Орлова, то на Танино. Вертикальные зрачки в зеленых глазах то расширялись, то сужались — раргарец был раздражен и растерян.
— Остынь, косморазведчик, — мягким тоном посоветовал Танино. — Кресло может пригодиться мне при посадке.
При слове «косморазведчик» Рал Га опустил глаза.
— Ты же слышал, посадки не будет.
— Три косморазведчика в одной капсуле, — вмешался Орлов. — И что, мы не найдем выход?
Рал Га тяжко, с клокотанием в горле, вздохнул, помолчал, почесывая торчащие в стороны, как у пушистого кота, бакенбарды и осторожно спросил:
— А ты уверен, что такой выход есть?
— Вот мы втроем его и поищем. А Госсишш будет просчитывать наши предложения.
— Надо каждому поразмыслить и предложить все варианты, что в голову придут, даже самые безумные, — предложил Танино. — Потом выбрать лучший и отшлифовать.
Орлов кивнул и постарался сосредоточиться. Ему, как и остальным, было не по себе от мысли, что придется умирать не на поле боя, а в провонявшей кабине — от жажды, голода и нехватки кислорода. А после их смерти капсула будет веками вращаться на орбите неведомого мира, долетит до которого слишком поздно.
Орлов утомленно закрыл глаза и подумал, что хорошо бы заснуть и проснуться уже возле планеты, когда все проблемы буду решены… И встрепенулся.
— Эй! — сказал он. — Как там говорят? Эврика?
Три кресла развернулись к Орлову.
— Похоже, тебя озарило? — сказал Танино с вымученной усмешкой.
— Хотелось бы надеяться.
— Ну? — нетерпеливо сказал Рал Га. — Не тяни.
— Сслушшаем, — прошипел Госсишш.
— Пусть Госсишш перечитает расход топлива так, чтобы его немного не хватило на нужный разгон и немного не хватило на посадку.
— И что мы получим?
— Мы доберемся до планеты немного позже нынешнего расчетного времени. И попытаемся посадить капсулу на оставшемся горючем. Посадка будет весьма жесткая, но в капсуле есть катапульты. Пусть кибернавигатор сажает ее на автопилоте, а мы катапультируемся в нижних слоях атмосферы, когда скорость станет приемлемой. А потом отыщем место посадки… или падения капсулы.
— Не нравится мне лишь одно, — заметил Рал Га. — Твое «немного позже расчетного времени». То есть мы все равно задохнемся еще до посадки.
— Ничего подобного! — Орлов ощущал радостное возбуждение, которое появлялось у него только тогда, когда интуиция подсказывала, что он принял правильное решение. — В аварийной аптечке есть снотворные. Мы отключим гравитаторы и проспим большую часть пути в невесомости. А чтобы не расходовать кислород, мы поставим таймер так, чтобы он, после того как мы заснем, плавно понизил температуру в кабине, а затем через нужное время плавно повысил ее — к моменту нашего пробуждения. То есть у нас будет сон с признаками гибернации, а при этих условиях обмен веществ понизится и мы станем реже дышать.
— Главное — совсем не замерзнуть и не простудиться, — подал голос Танино.
— Вылечимся.
— Мне эта идея нравится, — сказал Рал Га. — Главное — все точно рассчитать.
Госсишш уже общался с компьютерами. Немного погодя он объявил, что такой вариант спасения вполне приемлем, — это подтверждают и кибермедик, и кибернавигатор.
Вскоре Орлов, засыпая, мысленно попросил Создателя Вселенной помочь им спастись. Или хотя бы не мешать.
Перед тем, как провалиться в холодный мрак лекарственного сна, он представил себе Землю — одно укромное местечко на берегу моря возле древних развалин. Он вспомнил блаженный покой, который испытывал, когда летом приезжал туда отдохнуть, — на небе ни облачка, в воздухе ни ветерка, яркое и жгучее солнце, спокойное и прозрачное море, никого нет поблизости, а потому тишину нарушают лишь тихий плеск и шорох воды о песок пляжа и стрекот одуревшей от жары цикады в траве между развалинами…
— Давайте же! — не унимался Танино. — Посмотрите на эту красавицу. Даже на двух сразу! Есть из чего выбирать!
Орлов открыл глаза. Несколько мгновений взгляд его непослушно плыл, не желая подчиняться, потом это прошло. Дышалось по-прежнему тяжело, голова немного кружилась — то ли от нехватки кислорода, то ли от продолжительного сна, и хотелось есть, но в остальном Орлов чувствовал себя вполне приемлемо, хотя и несколько странно: ему казалось, что в кабине жарко, и в то же время он ощущал себя промерзшим до костей. Но это чувство быстро и незаметно прошло.
Гравитаторы все еще были отключены, и Орлов обнаружил, что висит поперек кабины, наискось, головой вниз и спиной к панели управления. В кабине, кроме аварийных и дежурных огоньков, был сейчас и другой свет, он широкой полосой проникал снаружи — сквозь смотровую щель.
Орлов изогнулся, переворачиваясь в воздухе, — мышцы сразу заныли. По соседству плавали на креслами Рал Га и Госсишш. Они тоже только просыпались — Рал Га потягивался, напоминая большую кошку, а Госсишш медленно извивался, как натуральная ящерица. «Интересно, а кого я напоминаю? — подумал Орлов. — Потрепанную куклу?» И спросил хриплым ото сна голосом:
— Давно бодрствуешь, Умберто?
— Нет, но быстро… как ты говоришь… очухался, — живо проговорил итальянец. — Открыл наше окошко в мир Вселенной — а там… Только посмотри.
Орлов, отталкиваясь от спинок кресел, подлетел к смотровой щели. Впереди плыл по своей орбите наполовину затененный шар — зелено-голубой, с вкраплениями белого, желтого и коричневого, с ослепительными полярными шапками, с расплывчатыми пятнами облаков и лохматыми спиралями циклонов. Очень похожий, с первого взгляда, на Землю, только вот очертания материков были совсем другими.
А рядом с этим шаром плыл еще один, немного меньше, — и тоже с голубыми морями и зеленой землей, с горами, реками, пустынями, лесами, снежными шапками, облаками и циклонами. И ни там, ни там — никаких мегаполисов, нефтяных пятен, выжженных ядерными ударами проплешин, гигантских свалок мерзкого цвета.
— Не планеты — благодать Божья. — объявил Танино. — Может, мы случайно наткнулись на Рай?
— Издали выглядит прекрасно, а вот как оно там на самом деле?— возразил Орлов. — Какие опасности и ловушки?.. И, кстати, ты не забыл? В перипле сказано, что здесь есть примитивная цивилизация гуманоидного типа… Гм… Только в перипле четко не сказано, где? На планете или планете-спутнике? И где нам делать остановку?
— Если ты о невмешательстве в развитие примитивных разумов, — проворчал позади Рал Га, — то декларация семи цивилизаций «Созвездия», по-моему, так и осталась набором слов. Никто ее не выполняет — где-то втихую, а где-то и в открытую. Благополучие собственной цивилизации всегда стоит на первом месте.
— Ну, если мы и вмешаемся в развитие местных дикарей, то лишь вынужденно, — ответил Орлов. — Аварийно, так сказать.
— А учитывая мариеков, — добавил Танино, — еще неизвестно, что хуже — наше вмешательство или их вмешательство.
— Дейсствительно, сстоило бы немного подхлесстнуть месстных жителей, — заявил Госсишш, — пуссть развиваютсся бысстрее. Или мариеки ссотрут их в пыль.
— Ну, развивать их — у нас не хватит ни ума ни знаний, а вот подсказать кое-что… — вкрадчиво проронил итальянец.
— Что? — спросил Орлов.
— Помнишь? У нас на Земле цивилизации Америки так и не изобрели колесо, хотя знали о круге… Вот что-то в этом роде.
— Предлагаю сделать посадку на спутнике, — пророкотал Рал Га.
Орлов хотел спросить, почему именно на спутнике, но в это время Госсишш невозмутимо сообщил, не отрываясь от панели управления:
— На сспутник мы не сядем. Он уходит от насс по орбите. Не хватит горючего. Надо ссадиться на планету. И бысстро. Отказал посследний фильтр в регенераторе воздуха… И еще. Держитессь, я включаю гравитаторы. Я не люблю невессомоссти — она мешает мне ссоссредоточитьсся.
Тонко заныло под полом, и Орлов тотчас ощутил, как в тело медленно возвращается тяжесть, и опустился на ноги — с отвычки они едва не подкосились.
— Запускай программу посадки, — сказал Рал Га рептилии. — Сейчас все мы в твоих руках. И ты сам — тоже.
— Готово, — сообщил Госсишш почти сразу. — Программа в киберпилоте. Можно начинать.
Косморазведчики пристегнулись в креслах. Корпус слабо завибрировал — включились двигатели. Затем планета сдвинулась влево и вниз и устремилась навстречу капсуле. Стал слышен гул двигателей, а вибрация заметно усилилась. Потом капсулу начало трясти.
— Вошшли в атмоссферу, — сообщил Госсишш.
Смотровая щель закрылась, и засветились обзорные экраны. На них проносились облака, материки, острова, океаны, — пока еще далеко внизу. Орлов закрыл глаза и постарался собраться. Он не любил посадки. Каждый раз он ждал, что от мощной вибрации челнок, капсула, корабль, посадочный модуль обязательно развалятся. Сейчас он снова приготовился пережить этот кошмар. И при этом следовало оставаться сосредоточенным и внимательным, чтобы, услышав отсчет автомата на катапультирование, в нужный миг нажать, как на учениях, клавишу в выемке под левым подлокотником, после чего кресло почти мгновенно превратится в кокон, а потом — резкая перегрузка при выстреле катапульты, неприятное кувыркание и хлопок над головой, когда парашют раскроется и сразу же начнет раздуваться в небольшой воздушный шар с движителем, управляемый киберштурманом.
«Все это хорошо в теории, — думал Орлов беспокойно. — Катапультирование из капсулы мы пробовали только на тренажере, да и то давненько… А вот что будет на самом деле?.. Без опыта, на чужой планете…» Госсишш предупредил, что при выбросе кокона высота и скорость капсулы будут еще слишком велики — так что есть реальные шансы гробануться, но выхода у них нет, потому что, если верить расчетам, скорость капсулы не уменьшится, поскольку на торможение горючего не осталось, а чем ближе к поверхности планеты катапультироваться, тем выше возможность свернуть себе шею. Лучше потом найти место падения капсулы или того, что от нее осталось, нежели упасть вместе с ней или на нее, когда при столкновении с землей она разлетится на куски, опасные, как шрапнель.
— Готовность номер один! — громко объявил автомат. — Начинаю отсчет катапультирования! Пять… четыре… три… два… один… ноль… Пуск!
Орлов, как полагается, заранее сдвинул защелку и на счет четыре нажал клавишу. Кресло срослось в кокон. Затем на команду «Пуск!» автоматически сработала катапульта. Кокон коротко дернулся вверх и завалился набок — на соседние кресла. Орлов ударом кулака вскрыл оболочку кокона и выпал в пространство между креслами. В кабине он был один. В потолке капсулы затягивались диафрагмы стартовых отверстий, по кабине носился жгуче-ледяной ветер.
— Проклятье! — в отчаянии заорал Орлов. На обзорных экранах уже близко мелькали покрытые лесом горы. Орлов бросился к панели управления, хватил пятерней по сенсору диалога с киберпилотом. — Авария катапульты! Срочно повторный отсчет!
— Начинаю отсчет! — немедленно заговорил автомат.
— Олух! — завопил Орлов, бросаясь к ближайшему креслу. — Мне же сесть надо! — Он рухнул на сиденье, нащупал защелку в подлокотнике, сдвинул и нажал клавишу — только на счет два.
Кресло едва успело превратиться в кокон, как сработала катапульта. Кокон рвануло вверх, и Орлов застонал от резкой тяжести и боли во всем теле. Потом началось тошнотворное кувыркание. Наконец — хлопок парашюта. Кокон сильно дернуло, и он закачался в воздухе.
«Далеко ли я от своих? Где они выбросились? Куда меня занесет?— подумал вдруг Орлов. — Что делать? — Он постарался успокоиться. — Ну же, разведчик! Сначала надо приземлиться и осмотреться. Остальное — потом».
Впереди, в некотором отдалении, громыхнул взрыв. «Капсула приземлилась, — отметил Орлов. — И посадка была не из мягких». Ударная волна врезалась в кокон, отбросив его в воздухе назад. В нескольких местах кокон лопнул — в него попали мелкие осколки капсулы. Орлов дернулся, но не смог дотянуться в тесном коконе до левого бока, который будто обожгло кипятком, так что не несколько секунд перехватило дыхание. «Вот сволочь! — подумал Орлов с досадой. — Задело-таки меня!.. Надеюсь, не очень сильно» Над головой громко бабахнуло и зашипело. Конец воздушному шару, догадался Орлов и обреченно подумал: «Вот невезуха! Сейчас треснет меня об землю… С такой-то высоты… И всё… Что ж, на этот раз выпало мне… Война есть война…»
Кокон, медленно вращаясь, полетел вниз. Сквозь неряшливые разрывы оболочки проникал холодный ветер, шевелил волосы на голове.
Или они шевелились от ужаса? Орлов попытался поднять руки, чтобы надорвать оболочку кокона, однако острая боль в месте удара осколком капсулы заставила его зашипеть сквозь стиснутые зубы. «Ребра что ли треснули? — стремительно проносились равнодушные мысли. — Или только сильный ушиб? А может, все-таки рана? Интересно, течет кровь или нет?.. Впрочем, какая разница? Сейчас все кончится».
Кокон резко дернулся, наткнувшись на что-то, снаружи под ногами Орлова затрещало и зашуршало. Кокон перевернулся, ударился снова — теперь боком. Несмотря на противоударные распорки, — чувствительно. Орлов застонал и выругался от боли в ребрах, которые достал осколок. Под коконом с хрустом обломилось… Сквозь дыры в коконе Орлов увидел, что мимо проносятся ветви дерева. Их было много — крона оказалась густая, и они задержали падение. А потом кокон зацепился за одну из ветвей остатками парашюта-шара и повис.
Орлов некоторое время болтался в коконе, соображая, что ему делать дальше. Потом, превозмогая боль и дурноту, начал осторожно разрывать кокон. Высунул наружу голову и огляделся. До земли было еще очень далеко. А вот до ветвей… Они были повсюду. Тонкие и толстые, кривые и прямые, короткие и длинные, — они словно предлагали: воспользуйся нами, и ты спасен.
Орлов начал выбираться наружу. Делал он это осторожно — и чтобы не вывалиться вниз, и потому что мешала боль в ребрах. В конце концов боль, достигнув предела терпения, начала быстро уменьшаться и прошла, — автоматически сработал медицинский наночип и на время отключил чувствительность нервных окончаний в месте травмы. К этому времени Орлов уже выбрался из кокона и, цепляясь за гибкие ветки вокруг, двигался по достаточно толстой ветви, как акробат по канату, к стволу дерева.
Вот и ствол. Теперь осторожно — вниз, тщательно выбирая ветви для опоры. Последние метры он не спускался, а скорее сползал по толстому стволу с грубой, шершавой корой, которая крошилась под цеплявшимися за нее пальцами.
Наконец земная твердь, а точнее — влажный мох, густой и мягкий. Орлов прижался спиной к дереву и настороженно огляделся. Сине-зеленая поросль, трава, скалы и склон горы. Действительно, на первый взгляд весьма и весьма похоже на Землю, но по мелочам — хотя бы по сине-зеленому цвету листвы — сразу заметно, что не Земля… Однако на планете, похожей на родной мир, шансы выжить всегда возрастают.
Орлов утомленно сел на мох и потрогал ребра слева — все еще никакой чувствительности. Он расстегнул десантный комбинезон, разорванный на боку слева, сунул руку подмышку, вытащил и посмотрел на ладонь — крови не было. «По касательной… И комбинезон защитил, — подумал он с удовлетворением. — Уже радует. Надеюсь, там нет никаких сломанных костей. Просто ушиб. Огромный такой кровоподтек. А это нам знакомо, это мы перетерпим, да и медчип обо мне заботится… Только надо помнить, что и здесь я — на вражеской территории».
Орлов сосредоточился и задействовал все боевые наночипы, вживленные в него. Сразу обострились зрение и слух — первый признак того, что чипы заработали. Затем прошло утомление. Тогда Орлов неторопливо встал и отправился в ту сторону, где упала капсула, — ему нужно было найти аварийный маяк. Включили его вскоре после гибели десантного транспорта. А после пробуждения, в спешке эвакуации, о нем просто забыли. «Болваны! — подумал Орлов. — Кретины! Идиоты! Надо же — такое забыть… Ладно, Госсишш, навигатор, но три косморазведчика… Впрочем, спросонья чего только не случается…»
Орлов рассчитывал, что этот цельнолитой полый шар из сверхпрочного металла со сложнейшей электронной начинкой и множеством приспособлений и программ безопасности уцелел при взрыве капсулы. Иначе вообще не на что было надеяться.
Найти шар было несложно. Он отзывался пронзительным и далеко слышимым писком на голосовой пароль «Арас», означавший сигнал бедствия на языке Конфедерации. «Одно плохо, — не без усмешки подумал Орлов на ходу. — Придется бродить вокруг места падения капсулы и все время повторять: «Арас». Со стороны я буду выглядеть умалишенным с навязчивой идеей. Счастье, что никто меня не увидит. И еще большее счастье, — коли треклятый этот шар, во-первых, найдется, а во-вторых, быстро найдется. А потом его так надо будет припрятать, чтобы никто из местных обитателей до него не добрался. А дальше… — Что дальше, Орлов не имел никакого представления. — Дальше буду действовать по обстановке».
Определить путь к месту катастрофы было несложно. Падая, капсула посшибала верхушки деревьев — чем дальше, тем ниже. И теперь обломанные ветки, завалив подлесок, указывали Орлову дорогу. «Представляю, какой бурелом там, где она рванула», — подумал он, огибая преграды из веток.
Потом он добрался до поваленных взрывом деревьев, потом — до воронки с оплавленными, горячими еще, склонами в потеках гасителя, потом долго бродил вокруг нее, перелезая через толстые стволы раскиданных деревьев, местами слегка, а местами сильно, до золы, обугленных и еще горячих, тоже в пятнах гасителя, путаясь в торчащих повсюду толстых ветках и густой пожухлой листве, радуясь, что не случилось большого пожара (горючего в капсуле уже не было, так что взрываться особенно было нечему, вдобавок при падении капсулы лопнули емкости с гасителем, который потушил большую часть пожара, да и лес тут, похоже, был очень уж напитан влагой, а потому остатки огня быстро погасли, даже не разгоревшись как следует). Орлов долго бродил и бормотал «Арас», потом вздрогнул от пронзительного визга в некотором отдалении за спиной и нашел по этому звуку шар маяка размером с небольшое пушечное ядро, но, к счастью, гораздо легче, и отключил этот звук на спрятанной в боку сенсорной панели, а потом взвалил шар на правое плечо и отправился куда глаза глядят.
Он шел межгорной долиной в тени высоких деревьев с толстыми, как у старых земных дубов, стволами и густыми ветвями, иногда перешагивал через мелкие ручьи с прозрачной водой в маленьких заводях. Над головой, в просветах крон, виднелось голубое небо, а под ногами росла синяя и зеленая трава, высокая и упругая. Он зорко рассматривал местность — в надежде найти на ночь убежище, но до сумерек так ничего и не приглядел. Зато приметил небольших коричневых ящериц, во множестве снующих в траве и на стволах деревьев.
В животе давно раздавалось голодное урчание. Отложив шар, Орлов замер возле дерева. Когда парочка ящериц, осмелев, решилась пробежать вверх по стволу, Орлов мгновенно выбросил вперед руки, и ящерицы затрепыхались у него в кулаках.
— Надеюсь, вы не разумные местные жители? — пробормотал Орлов, разглядывая их. — Хорошо, что Госсишша рядом нет. Ему было бы неприятно…
Два удара ящерицами о дерево, и ужин готов. Разведчик оторвал им головы, содрал кожу, как с земных лягушек, выпотрошил пальцами, лизнул, подождал. Сенсоры и анализаторы медицинского наночипа дали добро, и Орлов с жадностью съел их сырыми, выплевывая кости. Вытер грязные руки о комбинезон и, снова взвалив маяк на плечо, пошел дальше.
Потом были сумерки, а за ними — первая ночь в чужом лесу чужого мира. На всякий случай Орлов забрался на дерево и устроился на толстой ветви.
Ночь на дереве была не самой лучшей ночью в его жизни: кто-то рычал во тьме, кто-то взвизгивал, кто-то большой и тяжелый ходил под деревом, кто-то вздыхал и шуршал крыльями меж ветвей. Едва Орлов слегка задремывал, как тут же просыпался, опасаясь, что во сне свалится ненароком со своего насеста.
Тем не менее ночь прошла без неожиданностей.
Утром Орлов продолжил путь. И только к полудню он случайно заметил маленькую пещеру, вход в которую зарос лианами и местным плющом и вьюнком.
Орлов осторожно пробрался сквозь жесткие, шершавые стебли, немного постоял на краю входа, пока глаза привыкали к полумраку. Пещера была небольшая, сухая, пыльная и пустая — ничья. Никаких следов крупных животных. Только паутина в углах у входа.
Орлов открыл на шаре панель, включил автозащиту и оставил шар в самой глубине пещеры, под стеной, подперев несколькими небольшими камнями. Когда поисковая группа найдет маяк, то при его помощи сообщит Орлову о себе.
Снаружи Орлов аккуратно расправил стебли растений, чтобы вход в пещеру был как можно незаметнее. Сначала он хотел завалить вход камнями, но, поразмыслив, решил, что на это у него просто не хватит сил.
Он сел возле пещеры на землю и прислонился спиной к скале. «И что теперь? — спросил он себя мысленно. — И куда теперь?»
В общем, он уже знал, что должен делать дальше. В этом отношении ночь раздумий на дереве пошла ему на пользу. Он должен выяснить, что тут за цивилизация дикарей, постараться найти себе место в этой цивилизации до прибытия спасателей (а прибудут они, при удачном стечении обстоятельств, через несколько лет, если вообще прибудут), и если местные дикари примут его. А когда он выживет (если выживет), приспособится и разберется в местной жизни, то попытается найти товарищей, если они, разумеется, не погибли во время безумного катапультирования.
«Звездные небеса! Сколько этих если! — подумал он с досадой. — И от каждого из них зависит моя жизнь…»
Орлов неторопливо встал и, чтобы подбодрить себя, сказал вслух:
— Ну что ж, пора познакомиться с аборигенами. Где они тут обитают?

5. Гар сын Вада, рассказчик

Напротив пещеры, в некотором отдалении, лежало громадное дерево. Поваленное старостью или непогодой, лежало давно, — ствол его наполовину затянуло землей, а мох покрыл его почти полностью. Я сидел на этом стволе, поглаживал жесткую бороду и смотрел на пещеру в отвесном скальном склоне горы. Неправильной формы черное отверстие напоминало мне глазницу в гигантском черепе сказочного чудовища.
В нескольких шагах от пещеры, у подножия скалы кучей свалены были обрывки лиан и ползучих растений. Вход от них расчистили, судя по всему, еще в тот день, когда все и случилось, — за неполных три дня лианы успели высохнуть, а листья на ползучих стеблях свернулись и почернели.
Траву и подлесок между пещерой и упавшим деревом за минувшие дни затоптали, так что теперь пространство перед пещерой превратилось в черно-коричневую проплешину, окруженную сине-зеленой порослью. На краю этой проплешины или, если хотите, поляны толпились любопытные лаенцы, обсуждали происходящее — над поляной висел негромкий гомон. Посреди поляны стояло деревянное сиденье, на котором сутулился вождь Римади в штанах и рубахе из мягкой кожи, рубаха спереди расшита разноцветными ритуальными кругами из каменных бусинок. Лицо у вождя утомленное, локти упираются в колени, борода привычно зажата в кулаке, перья на шапочке шевелятся под ветерком.
Три плечистых охотника с копьями, булавами и кинжалами охраняли вождя с боков и со спины, внимательно оглядывая лес, — мало ли что придет в голову разбойникам.
У входа в пещеру стоял еще с десяток отборных охотников Лаена, мечта любой девушки. Над ними торчала кудлатая голова могучего Гатара. Он заглядывал в пещеру, о чем-то расспрашивал охотников — готовился.
Я уже налюбовался на пещеру — и вход осмотрел, и внутрь заглянул. Внутри было темно, сыро и холодно. В полутьме, довольно далеко от входа, лицом к свету, лежала на боку, в позе спящей, женская фигура. Жива она была или нет — с первого взгляда определить было трудно. Однако охотники, охранявшие пещеру, утверждали, что Тиама двигает руками и ногами, и переворачивается с боку на бок, как обычно и бывает со спящими. Еще я разглядел, что в пещере валяются мумифицированные останки нескольких небольшого размера животных.
Жреца возле пещеры не было. По старости и немощи он остался в поселке — возносить богине-Матери просьбы о помощи в спасении Тиамы. Зато рядом с вождем на циновке сидел колдун. Перед ним рассыпаны были мелкие кости какого-то животного, и он внимательно изучал их расположение.
В Лаене, когда процессия собиралась тронуться к пещере, я коротко расспросил жреца о строителе необычного каменного святилища. Старик рассказал, что человек этот пришел в поселок два года назад и был явно из дальних мест, поскольку внешностью и одеждой заметно отличался от местных жителей. Как отличался, старик не смог описать подробно. Сказал только, что был он худощав, голова у него была немного более продолговатой, чем у лаенцев, что волосы у него были белые, кожа смуглая, глаза очень светлые, а борода не росла вовсе. Чужак рассказывал, что он откуда-то издалека, с севера, что там все такие… Но кто проверит? А одежда… Ну, не такая — и все тут!
— И вообще, я полагаю, Сарго — так он себя называл — был сильным и страшным колдуном, а может, и демоном, — понизил голос Халар. — Наш колдун возражает… Но кому охота признавать свою беспомощность и немощь?
— А почему ты считаешь его колдуном? — заинтересовался я.
Халар слегка задумался.
— Как бы тебе объяснить… Ну, представь себе, приходит незнакомец в поселок. Всё чужое, все чужие. Сегодня. А на завтра он чуть ли не друг половине поселка. И все в нем души не чают. А еще через день — весь поселок едва не пляшет вокруг него. Стоило ему добраться до вождя, как сам Римади обнимает его, поселяет в своем доме. И даже начинает советоваться, не отдать ли за него свою любимую Тиаму, — в ту пору ей было всего-то тринадцать. Колдун и прочие прихлебатели ловили каждое слово Сарго. В каждом доме он — дорогой гость, и во время еды лучшие куски оказываются на его блюде.
— Так, может, он просто хороший человек был, компанейский.
— Компанейский… Хм-м… Не шутил, над чужими шутками и веселыми байками не смеялся, со всеми не веселился… Да и хорошего ничего не делал. Плохого, впрочем, тоже… Так-то вот… Хотя, конечно, может, и компанейский. По-своему.
— Ну а ты?
— А я на его чары не поддался. — Халар покачал головой. — То ли богиня-Мать охраняла мой разум, то ли я оказался слишком старым для его колдовства… Не взяло меня. И тогда я решил как-то помешать его чарам.
— И что же?
Халар усмехнулся.
— А мне, повидавшему на своем веку всякое и многое намотавшему на ус, хорошо ведомо, что лишь трудная, невыполнимая работа заставляет сосредоточиться на главном и не отвлекаться на пустяки. Особенно, когда поставлены короткие сроки.
— И ты придумал ему работу?
Халар кивнул.
— Придумать — еще не все. Гораздо труднее было убедить Римади, чтобы это задание он сам дал Сарго. И чтобы от задания зависело, что с чужаком будет дальше. Пришлось просить помощи у Матери-Охранительницы. И она поначалу приказала вождю испытать его, а потом — и вообще опасаться чужака.
— Так-таки приказала… — усомнился я, хитро прищурившись.
Старик довольно хихикнул.
— Ты же ведь рассказчик, а вам, рассказчикам, очень многое ведомо. Сам знаешь, — жрец на то и жрец, чтобы напрямую беседовать с богами. Ну и вещать от их имени, когда боги не возражают.
— И ты предложил этому Сарго…
— Не-ет! Сам вождь Римади торжественно предложил ему выполнить волю богини — построить ей новое, небывалое святилище. Иначе — вон из поселка. С богами ведь не спорят. И срок поставил, как богиня-Мать и хотела, — до затмения Младшего Брата. А до затмения оставалось не так уж много. Колдун объяснил Сарго, сколько у него времени. Тот подумал-подумал — и на следующий день согласился.
— Представляю, какой для тебя это был удар.
Халар вздохнул.
— Удар не удар, но тогда я понял, что мне и ему в одном поселке не ужиться. А куда мне, старому деваться? Только отдать душу Матери Всего Сущего.
— И как же он умудрился построить святилище?
— Сначала он исчез на несколько дней. Чары в поселке, пока его не было, растаяли, лаенцы пришли в себя. Да и вождь удивлялся своей благосклонности к Сарго. А потом он снова появился. И тут такое началось… — Халар помолчал, должно быть вспоминая, и глаза его округлились от ужаса. — Сарго вошел в поселок рано утром, молча встал посреди главной площади, раскинул руки в стороны, закрыл глаза и замер. И вскоре жители поселка, словно по зову, потянулись на площадь. Все собрались. Даже дети. И Сарго сказал им, что просит их помощи в постройке святилища. И все дружно согласились. И вид у жителей Лаена был такой, будто они еще спят. С открытыми глазами. Сарго в незастроенной части поселка начертил на земле, где будет стоять святилище, а потом ничего не делал. Только стоял, с закрытыми глазами посреди площади. Стоял с рассвета до глубоких сумерек, а потом шел в Дом скитальцев, ел, спал и перед рассветом снова выходил на площадь. А покорные его колдовству лаенцы сами строили это святилище. Не охотились, не собирали плоды. Только строили, строили и строили — рыли яму для фундамента святилища, вырубали в горах камни, тащили их в поселок, и тут им уже придавали форму, шлифовали, складывали… Даже дети что-то помогали делать. И тоже с рассвета до сумерек. В жару, в дождь, в холод. Некоторые умерли… — Халар горестно вздохнул. — Так появилось это святилище.
— И он уложился в срок?
— Нет, он чуть-чуть опоздал.
— И что?
Халар пожал плечами.
— Я думаю, при таких чарах он спокойно мог остаться. Но что-то с ним случилось. Или надорвался он и чар его поубавилось, или гордость его взяла, или какие другие причины тому были, только Сарго вдруг сам заявил, что уходит. Святилище готово, и ему здесь стало неинтересно. И он ушел. Никто не провожал его, и больше мы о нем не слышали. Уже после ухода Сарго наши мастера украсили святилище, и я провел обряд…
— А как же получилось, что в святилище и вождь поселился?
— Поскольку места в этой постройке оказалось для богов слишком уж много, — не без усмешки пояснил Халар, — наш гордый Римади решил тоже там поселиться. Присоседиться, значит, к бессмертным богам. И теперь делит кров с Матерью Всего Сущего — и остальными богами.
— А что же богиня-Мать? Как ей такое соседство?
— Никак! — хмыкнул жрец. — Что ей, места жалко? Да и вождь он все-таки. Тут места еще и для меня, и для колдуна хватило…
Я очнулся от размышлений, потому как говор на поляне усилился. Я увидел, что охотники отошли от пещеры. Гатар остался перед входом один. Я понял, что он собирается войти, спрыгнул со ствола и быстрым шагом подошел к Гатару.
— Я буду возле входа, — заявил я ему и насмешливо добавил: — Рассказчик собственными глазами должен увидеть подвиг охотника Гатара.
Гатар не заметил моей иронии. Он безразлично пожал плечами.
— Как хочешь.
Я встал сбоку от входа, так, чтобы наблюдать за всем, что будет происходить внутри.
— Ну, Помоги Мать-Охранительница, — пробормотал Гатар.
— Да, тебе это пригодится, — заметил я.
Он зло зыркнул на меня, потом заглянул в пещеру, глубоко вздохнул и ринулся в сумрак. Стремительно подбежал к Тиаме, наклонился, подхватил ее на руки, медленно выпрямился, медленно повернулся, очень медленно опустился на одно колено, рывком встал, затем упал на оба колена, опустил девушку на пол и медленно завалился набок. Через несколько мгновений по пещере раскатился густой храп Гатара.
Сдерживая торжествующую ухмылку, я подошел к Римади. Оглянулся — у входа в пещеру толпились подбежавшие лаенцы, возбужденно переговаривались.
— Теперь моя очередь, вождь, — заявил я.
Римади поднял на меня тусклый, больной взгляд.
— А что этот… силач, охотник? — Похоже, он забыл, как зовут героя.
— Сладко спит рядом с вашей дочерью, — съехидничал я.
Глаза Римади вдруг прищурились, взгляд его на миг стал колючим.
— Что ж, если так не терпится, присоединяйся к ним, — сказал вождь. И добавил потухшим голосом: — Я уже ничему не верю.
Я промолчал, повернулся и пошел к толпе.
Лаенцы все еще грудились перед пещерой, а мне нужно было свободное место. Я подозвал двух охотников покрепче и велел растолкать поселян в стороны. Они быстро освободили мне путь ко входу.
Я спросил охотников, есть ли при них веревка с петлей на конце? Один ткнул пальцем в сторону: под деревом лежал моток толстой, мохнатой веревки.
— Хорошо, — сказал я. — Она еще пригодится.
— Обвязываться будешь? — гнусаво спросил охотник со сломанным носом.
— Нет.
— Этот… что перед тобой был… тоже отказался, — заметил охотник со уродливым шрамом на левой щеке. — Уверен был, что все у него получится… А что вышло?
— Со мной такого не случится, — заверил я.
— Ага, тот ведь тоже отнекивался, — прогнусавил Сломанный нос. — Говорил — всё успеет… Успел. Вон, рулады выводит.
— Зато в сладких снах помрет, — сказал Уродливый шрам.
Я подошел к темному провалу в скале, остановился, закрыл глаза, сосредоточился, прижал указательными пальцами нужные точки на висках. Пока я так стоял некоторое время, вокруг судачили лаенцы.
— И этот сейчас полезет?
— А ты не видишь?
— Да один только что там и остался!
— И этот думает, что он сильнее демонов.
— Проклятое место! Завалить его камнями!
— А девочка?
— Ну, что ж — девочка! Бывает и хуже… Плачет ребенок, умирает на твоих руках, а ты сделать ничего не можешь, и боги от тебя отвернулись…
— Охотника жалко! Крепкий парень был, пользы бы еще принес…
— А Тиама нет? Нарожала бы детишек…
Я открыл глаза, вгляделся в полутьму возле входа и шагнул в пещеру. Я был совершенно спокоен.
Четыре широких шага. Гатар с храпом втягивает воздух. Я переступаю через него, склоняюсь над Тиамой. Сую левую руку под спину, а правую под ягодицы. И спина, и ягодицы холодные. Мелькает мысль — не успели. Но все равно надо вынести. Я с некоторой натугой выпрямляюсь, — хоть она и юная девушка, но я-то не Гатар. Она слабо стонет во сне. Хвала богине-Матери, — жива! Я разворачиваюсь, нащупываю ступней тело Гатара — он в это время натужно свистит носом, — перешагиваю и поспешно направляюсь к выходу. Скорее!
Я — снаружи. Яростно хриплю: «Быстро возьмите Ти… как там ее! — Я вдруг забыл ее имя. — Хватайте, чтоб вас! А то уроню!..» Отвык я тяжести таскать.
Сломанный нос забирает девушку из моих рук и несет к вождю.
Я делаю шаг в сторону, сажусь у входа, откидываюсь спиной к скале. Как хорошо!
Ко мне подходит Сломанный нос и говорит, что меня хочет видеть вождь.
Я вздохнул и встал.
— Пусть посмотрит издалека, — сказал я недружелюбно. — Несите веревку!
Охотники поколебались.
— Вождь… — начал Сломанный нос.
— Я не лаенец, а вольный рассказчик. Это ваш вождь, а не мой. Чего стоите! — гаркнул я. — Веревку! Живо!
Сломанный нос остался, а Уродливый шрам потрусил к дереву, где лежал моток. Затем потрусил обратно, перебирая на ходу кольца ее. Я взял у него моток.
— Крепкая?
— Беросмедя выдержит.
— Где тут петля?
Уродливый шрам сунул руку в моток и вытащил конец веревки с петлей.
— Хорошо, — сказал я. — Теперь слушайте. Я беру петлю и вхожу в пещеру. А вы держите веревку и ждете команды. Я надеваю петлю на Гатара, а вы тащите его наружу. Один я такую тушу и с места не сдвину. Все ясно?
Охотники понимающе закивали.
Я растолкал тех, кто загораживал мне дорогу, не слушая удивленные возгласы любопытных, раздраженно приказал им всем убираться прочь и снова вошел в пещеру.
Пока меня не было, Гатар переменил позу. Теперь он лежал не на боку, а на спине и по-прежнему зычно храпел. Даже громче прежнего. Я сел у его головы на корточки, набросил петлю на верхнюю часть тела, затем с усилием приподнял голову и плечи Гатара, чтобы часть петли оказалась у него за спиной, опустил его на место, и вытащил его безвольные руки из петли. Потом потянул за веревку. Петля поползла с живота на грудь и застряла подмышками. То, что надо!
Я повернулся к светлому пятну выхода, махнул рукой и гаркнул:
— Тяните!
Снаружи замелькали тени, веревка дернулась, натянулась, Гатар тронулся с места и медленно, рывками пополз по неровному каменному полу. Я подумал, что следовало бы расчистить пол, чтобы Гатар не ободрал спину, но было уже поздно менять что-то. Пусть вытащат. А спину ему колдун залечит, если что…
Я вышел из пещеры, выдохнул затхлый, вонючий воздух ее и вдохнул свежий лесной, пахнущий сырой землей, зеленью и прелью. Поискал глазами вождя. Римади обнимал проснувшуюся дочь и что-то говорил ей, поглядывая на пещеру, а она, закутанная в шкуры, ошалело крутила головой, озираясь. И в самом деле, — красивая девочка.
Ко мне полной достоинства походкой приблизился колдун.
— Иди к вождю, рассказчик. Римади требует тебя. — И столь же достойно направился обратно к циновке.
Я оглянулся. Спящий Гатар уже показался из пещеры. Его появление встретили громкими возгласами. Сломанный нос и Уродливый шрам подхватили его за плечи и поволокли сквозь толпу в сторону, к деревьям, где лежали его вещи.
Я двумя шагами догнал колдуна.
— У тебя есть какое-нибудь действенное зелье от воспаления и лихорадки?
— Разумеется!
— Надо дать его Тиаме. Лучше всего — горячим.
— Зря беспокоишься, рассказчик, — сказал колдун. — Я очень хороший знахарь.
Мы остановились перед вождем. Римади оторвался от Тиамы. Девушка тотчас прижалась торчащей из шкур головой к его плечу, с удивлением разглядывая меня.
— А ты, оказывается, не только рассказчик, — проговорил вождь с некоторым недоверием — то ли к увиденному, то ли ко мне, то ли к своим словам, то ли ко всему вместе. — Ты еще и колдун…
Я коротко взглянул на лаенского колдуна, — он стоял по левую руку от меня. Тот нахмурил брови, досадливо сжал губы под жидкими усами, потупился. Ему было отчего разволноваться. Зачем одному поселку, даже большому, два колдуна? Ясное дело, предпочтут молодого и героического — то есть меня. А ему куда на старости лет?
— Ну, какой же я колдун! — возразил я спокойно. — Я только рассказчик. Я все слышу, все вижу, все запоминаю. Когда есть возможность, расспрашиваю, уточняю, пытаюсь понять. Есть такие собеседники, которым нравится моя пытливость, и они охотно или не очень знакомят меня с некоторыми своими секретами. А смогу я ими пользоваться или нет — это уже только моя проблема. Что-то получается, что-то не получается. А своими знаниями и умениями со мной делились о-очень знающие люди. Вот одно из них и пригодилось.
Римади снова обнял дочь, долго смотрел на нее, будто прощался и не мог наглядеться на прощание, потом медленно поднял глаза на меня.
— Ты — спаситель, и я сдержу обещание, рассказчик, — печально сказал он. — Только немного позже. Пусть девочка придет в себя.
— Согласен, — сказал я. — Не думаю, что эта новость вызовет у нее радость. Да и я смогу познакомиться с нею поближе.
— Значит, мы договорились.
— Но у меня есть еще одна просьба.
— Да? И какая?
— Я прошу завалить вход в пещеру камнями, чтобы никто больше не попал под ее зловредные чары.
— Можешь не беспокоиться. Так и будет сделано.
В это время позади меня раздались неразборчивые восклицания толпы, и тяжелые шаги притопали и замерли прямо за моей спиной. Наверняка позади меня стоял очухавшийся Гатар. Краем глаза я увидел, как испуганно отпрянул от меня колдун, а Римади выпрямился в ожидании. Небось решил, что Гатар сейчас ухлопает меня, и ему не придется делать меня советником и отдавать мне Тиаму.
Но сзади на меня Гатар не нападет, да еще при людях, — это запрещает честь охотника и бойца. За такие проделки позорят и выгоняют из поселка, а затем эту новость рассказчики разносят по другим поселкам, и тогда изгнаннику остается одна дорога — в разбойники, потому что его перестают принимать и в других поселках. А оказаться изгоем — далеко не самое лучшее в жизни.
Однако спина спиной, а вот что будет лицом к лицу?.. Я не знал, чего ждать от опозоренного силача, а потому напружинился и, готовый к неожиданностям, неторопливо повернулся. Гатар стоял почти вплотную ко мне. Он был выше ростом, и мне, как и прежде, пришлось немного приподнять голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
Гатар выглядел изумленным. Лицо его покраснело, глаза налились кровью.
— Это правда? — недоверчивым тоном задал он совершенно дурацкий вопрос.
— Что именно? — осведомился я любезно.
— Это ты меня вытащил? — спросил он хриповато.
— Разве здесь, кроме тебя и меня, еще кто-то собирался входить в пещеру?
— Нет.
— Значит, сначала вошел ты, а потом я.
— И ты меня вытащил оттуда?
— Не совсем так. Вряд ли я смог бы вытащить такого крупного парня в одиночку. Я обвязал тебя веревкой, а тянули веревку охотники. Так ты и оказался снаружи. Общими усилиями.
— Ага… Понятно.
— Я рад. Вопросов больше нет?
— Есть.
— Слушаю.
— Так это ты меня спас?
Я взглянул на Римади, на колдуна и двух дюжих охотников с палицами за спиной Гатара, вздохнул и ответил покорно:
— Можно и так сказать.
— Да… э-э-э… — промолвил Римади, вмешиваясь.
— Гатар, — подсказал я.
— Да, Гатар, — продолжил вождь. — Тебе не повезло, — демоны оказались сильнее. А вот рассказчик справился с их чарами. Он спас мою дочь и тебя.
Гатар побагровел еще сильнее, засопел, насупился. Я догадался, что он размышляет и это для него было более трудное занятие, нежели махать дубиной. К счастью, размышлял он совсем недолго.
— Вождь и все, кто здесь есть! — наконец провозгласил он зычным голосом. — Я, охотник Гатар сын Арида, родом из Такра, заявляю! Я поклялся богиней-Матерью и Мегресом-Спасителем, что если этот рассказчик по имени Гар спасет меня, то я стану ему кровным братом! Пусть видит Мать-Кормилица, что Гатар держит клятву. Отныне Гар — мой брат. И я стану защищать его от любых напастей, даже если это будет грозить мне смертью! — Он протянул ко мне свои лапищи и неуклюже, но весьма бережно стиснул в объятиях. — У нас даже имена похожи, — пробормотал он мне в ухо.
Растроганный, я тоже обнял его и тут же невольно подумал: «Неплохая защита. И очень кстати. А то ведь мало ли что взбредет в голову чадолюбивому вождю Римади…»

6. И все, все, все…

В зале наступила тишина. За глубокими треугольными окнами слышно было, как скрипят колеса повозки, щелкает бич погонщика и взревывает от ударов табрилан.
Гар сын Вада потянулся к столу, взял кубок из зеленого камня с золотистыми прожилками, полированного, с рельефным узором, очень красивого, сделал глоток, поставил кубок на место и откинулся в массивном, с резьбой, деревянном кресле. Два его собеседника молча сидели напротив. Кресла их были попроще, а кубки, тоже полированные, вырезаны из серого камня. На круглом столе перед ними в деревянном блюде лежали фрукты. За то время, что длился рассказ Гара, собеседники даже не притронулись к угощениям. И хотя это считалось оскорблением крова, под защитой которого находятся гости, Гар делал вид, что все в порядке, — гости, скорее всего, не знали местных обычаев.
— И что же было дальше? — вежливым тоном поинтересовался один из собеседников — по имени Лес — жилистый, узколицый, с легкой проседью в черной, густой, коротко стриженой шевелюре, с жидкими усами и двухнедельной, растущей пятнами, щетиной на лице. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и временами поправлял на шее массивную золотую цепь с большим зеленым камнем в узорчатой оправе, — должно быть, цепь давила ему на шею.
— Дальше ничего примечательного не произошло, — сказал Гар, медленно поглаживая окладистую бороду. — И не происходило еще двенадцать лет. То есть мои планы исполнилось. Вход в пещеру заложили камнями, а я остался в Лаене, женился на Тиаме, хотя у нее и был, как выяснилось, роман с одним юным охотником. Правда, охотнику вскоре не повезло, — во время охоты он оступился и упал с высокой скалы. Видел это несчастье только Гатар, но он не успел помочь. — Гар притворно вздохнул. — Ничего не поделаешь, опасная у охотников жизнь… Да и Тиама быстро успокоилась… — После короткого задумчивого молчания Гар продолжал: — Я нашел ученика и сделал из него превосходного рассказчика. Несколько лет я был советником вождя Римади, пока он не заболел и не умер. Жители Лаена выбрали меня новым вождем, и с тех пор я стараюсь быть полезным этому и другим поселкам. И живу в святилище вместо Римади. А создателя этой постройки, чужеземца Сарго, я так и не встречал, да, собственно, и не страдаю от этого. Вот и вся история.
— Очень интересно и познавательно, — подал голос второй собеседник, тоже обросший щетиной — густой, темно-русой, больше похожей на бороду, чем у его товарища, крупный, грузноватый, давно не стриженый и заметно седой. На одутловатом лице набрякшие веки нависают над глазами, а на шее такая же, как у жилистого, цепь с камнем, только красным. Этот гость назвался Станом. — И, похоже, — продолжал он, — ты, вождь Гар, действительно успел много сделать для местных жителей.
Гар коротко кивнул.
— Много или немного, но это потребовало усилий, порой значительных, как, впрочем, и все новое.
— Только вот непонятно мне кое-что, — вкрадчиво проговорил Стан. — Не могу понять, каким образом ты так удачно оказался в нужное время и в нужном тебе месте?
— То есть?
— Ты очень вовремя появился в Лаене. И мне кажется — не случайно.
Гар ненадолго задумался, потом заговорил, словно рассуждая вслух:
— Мне в самом деле несказанно повезло в одном. В том, что я оказался поблизости от Лаена, в поселке рыболовов. И еще раз повезло, что рыболов из этого поселка, не боясь недобитых разбойников, как раз перед моим приходом отвез по реке в Лаен свой улов, где обменял рыбу и водяных ящериц на нужные в хозяйстве предметы. Он-то и услышал о несчастье, случившемся с дочерью вождя. А я услышал об этом, хоть и в двух словах, от него раньше, чем от Багри, хозяина Дома для скитальцев. Тогда я, как и положено рассказчику, поспешил в Лаен, чтобы разузнать подробности. И, по возможности, помочь… Окажись я в нескольких неделях или даже в нескольких днях пути от Лаена, и мне, возможно, нечего было бы рассказывать сейчас. Да и не сидел бы я здесь.
— Хочешь сказать, что все это — случайность и везение? — произнес Стан недоверчиво.
— Ну почему же? — вдруг вступился за Гара Лес. — Не помнишь разве, как сказал кто-то из наших филосо… — Лес кинул косой взгляд на вождя, — кто-то из умных людей сказал, что случайностей на самом деле не существует, каждая случайность — лишь следствие скрытой закономерности.
Стан хмыкнул.
— Ну да… Рука Создателя Вселенной.
Гар слегка прищурясь, слушал гостей, а тем трудно было решить, чего больше в его прищуре — любопытства или насмешки.
— И еще… — мягко сказал Стан. — Если позволит вождь…
Гар благосклонно кивнул.
— Вождь позволит.
— Как тебе удалось войти… вернее, выйти из пещеры, если другие там… скажем… оставались?
— Много лет назад надо мной как следует поколдовали, — произнес Гар проникновенным голосом. — После чего я и стал способен делать некоторые вещи, недоступные обычным людям.
— Поколдовали? — переспросил Стан.
— Да. И очень основательно, — подтвердил Гар, а затем с тонкой улыбкой вопросил: — Может, настало время гостям рассказать о себе? Издалека вы? Чем занимаетесь?
— Мы?.. — Жилистый, по имени Лес, немного замешкался. Рассказывать о себе ему явно не хотелось. — Мы… торговцы… Издалека.
— Должно быть, оч-чень издалека, — отметил Гар язвительно. — У нас такие украшения, как у вас на шее, делать пока не умеют. Мы такого материала не знаем.
— Да, — согласился Лес, — мы в самом деле о-очень издалека.
— Там, откуда вы пришли, я вижу, научились начисто избавляться от бороды.
Гости переглянулись. Лес усмехнулся, а грузный Стан любезно сказал:
— Вы весьма проницательный человек.
— А еще у торговцев должен быть товар. И носильщики, чтобы его нести, или же повозки, хотя их все еще слишком мало.
Торговцы смутились. Потом Лес, теребя украшение на цепи, ответил:
— Мы вообще-то, не торговать к вам прибыли. Мы ищем одного человека. Нашего… — Он замолк, подыскивая верное слово.
— Соплеменника, — подсказал Стан.
— Вот именно! — подхватил Лес. — Человека из нашего племени. Он оставил нам весточку. Она спрятана поблизости от вашего поселка. Но мы пока до нее не добрались, хотя знаем, где она лежит. И надеемся, что кто-то из местных жителей встречал нашего соплеменника. Может, и вы встречали.
— Вы забыли, я не местный житель, — возразил Гар насмешливо и полюбопытствовал: — А как ваше племя называет себя?
И опять гости промедлили с ответом. И Стан, чтобы потянуть время, неспешно заговорил:
— У нас сложные имена, и племя наше называется длинно и сложно. Мы просто сократили свои имена, чтобы вы смогли произносить их…
— И все-таки… — настаивал Гар.
— Наше племя, — вдруг с едкой улыбочкой вмешался Лес, — называется Конфедерация.
Гар задумчиво покивал.
— И в самом деле сложное слово. Конфедерация… И как у Конфедерации дела? Соседние племена не пытаются воевать с вами?
— У нас есть давний враг. И частенько нам приходится сражаться с ним. И пока победа не досталась никому.
— И вам лично тоже приходилось вступать в сражения?
— Приходилось, — осторожно сказал Стан.
— Торговцам?
Лес покачал головой, проворчал в сторону фразу на чужом языке и, сдерживая раздражение, пояснил:
— Мы не просто торговцы. Мы торговцы-воины. В мирное время торгуем, а в военное — воюем. Такое вот у нас племя.
Гар саркастически усмехнулся и, неожиданно для гостей, перешел на язык Межзвездной Конфедерации:
— Я давно понял, что вы не из-за синих лесов, а с синих небес.
Оба гостя дернулись как от удара током.
— Ты… — промолвил на местном языке пораженный Лес. — Ты знаешь наш язык? Откуда? Кто научил?
— У меня были хорошие учителя, — охотно сообщил Гар на языке Конфедерации. — И тогда меня звали не Гар сын Вада, а Григорий Вадимович Орлов. И было это на планете Земля. Где надо мной и поколдовали спецы из Академии косморазведки — основательно напичкали всякими знаниями, а заодно и всякими нанотехнологиями.
Стан подался вперед.
— Так это ваш аварийный маяк мы засекли! — Он тоже заговорил на языке Конфедерации.
Гар-Григорий кивнул.
— Я прожил здесь четырнадцать лет. И думал уже, что для родных и близких так и останусь погибшим разведчиком Космодесанта Конфедерации… И кстати, как вас зовут по-настоящему?
— Лесли Аллен, — представился Лес.
— Станислав Гориславский, — сказал Стан.
— Хм… Если вы нас так легко раскусили, зачем нужен был весь этот длинный разговор? — спросил с недоумением Лесли Аллен.
— Я просто соблюдал осторожность. За четырнадцать лет моего заточения много чего могло произойти… там, — он уставил указательный палец вверх, — наверху. И наверняка произошло. Мало ли кто и откуда вы? И кто знает, какое задание выполняете? Есть одна местная мудрость: «Небеса бывают не только добрыми, но и злыми. Главное — вовремя распознать их истинный цвет». В разговоре ведь самое ценное не то, о чем говорит собеседник, а то, о чем он проговаривается. Сначала надо было выведать хоть что-нибудь… какие-нибудь намеки, которые позволили бы мне определить, на чьей вы стороне. И только после этого раскрываться. Или — не раскрываться. — Орлов улыбнулся в неровно обкромсанные усы. — Я говорил — вы слушали. А когда вы говорили — я слушал. И что меня интересовало, узнавал помаленьку. Да и разглядел вас как следует. И много чего увидел… — Орлов покачал головой. — Подготовили вас из рук вон плохо. Столько накладок и ляпов… Еще неделю-две назад вы брились, а здесь этого не умеют. Здесь слишком длинную бороду берут в кулак у подбородка и поджигают конец. Как догорит до кулака, гасят. Вот и все бритье. И, разумеется, никто тут не делает подобных украшений. На этой планете не знают металлов. Так что камеры слежения — угадал? угадал! — надо было прятать как-нибудь иначе. А уж когда Лесли на чистейшем английском обозвал меня настырным сукиным сыном, я понял, что маскарад можно заканчивать.
— Ну, без ляпов было не обойтись, — сообщил Станислав Гориславский. — О цивилизации на планете существуют лишь самые поверхностные данные. Да и готовились мы второпях. Мариеки в этой части Галактики недавно активизировались, а у нашего корабля — это всего лишь сторожевик с ограниченным вооружением — нет никакого боевого сопровождения, так что мы решили быстренько спуститься, подхватить своих и уйти незаметно.
— А если бы не получилось — быстренько.
— Так и так — не получилось. Мы тут рыскаем уже одиннадцать дней. Только на сканирование и расшифровку местного языка и племенных диалектов ушли почти сутки. Пещеру мы нашли быстро, но — вход завален. Мы не рискнули лезть внутрь. Мало ли? Может, вы завалили пещеру, а внутри поставили небольшой вакуумный заряд для мариеков? Сначала надо было найти хоть кого-нибудь из вас…
— Меня вы нашли, — сказал Орлов. — Теперь надо разведать, что сталось с моими товарищами.
— А они не с вами? — ужаснулся Гориславский.
Орлов коротко рассказал об аварии и посадке на планету.
— Выходит, о них — вообще никаких известий? — осведомился Аллен.
Орлов покачал головой.
— Никаких намеков. Или они впрямь погибли, или же попали на остров, а то и на другой континент. А плавать по морям здесь только учатся — в кожаных лодках, смазанных жиром местных тюленей…
— Ну, я думаю, всем всё уже понятно, — сказал Гориславский, — все точки над «i» поставлены… Вы как офицер поступаете под мою команду. Можете собирать вещи. «Птица» стоит в лесу, звездолет — на острове неподалеку. Там и разработаем план эффективного поиска ваших товарищей.
— Нет, — возразил Орлов. — Искать будем вместе, но улетите вы без меня. Я так решил.
Гориславский поднял брови — набрякшие веки тоже уползли вверх.
— Не понял…
— Я остаюсь на этой планете.
— Григорий, — мягко проговорил Аллен. — Вы, кажется, запамятовали, что вы офицер воюющей армии. Ваши слова можно расценить как попытку дезертирства. А это — арест… трибунал… разжалование… тюрьма или десант в самых убийственных точках. И — удар по престижу Земли в Конфедерации. Там сейчас всякие трения на высшем уровне… Сложная, в общем, ситуация… Ну, не силу же нам применять!
Орлов хлопнул в ладоши, и в дверном проеме позади гостей возникла и застыла громадная фигура Гатара с гигантской палицей. Гости оглянулись, обратили внимание на чудовищный кусок гранита, вставленный в палицу, и с застывшими лицами снова повернулись к Орлову.
— Четырнадцать лет я отробинзонил на этой планете, — заговорил Орлов убежденно и твердо. — В гораздо худшем положении, нежели на десантном транспорте и даже в тюрьме, так что ни тем, ни другим вы меня не испугаете. Четырнадцать лет сплошной разведки, полного внедрения или… как там это называют, забывать начал… полного погружения в чужую среду. Безо всяких возвращений на Базу, без психологов, инструкторов, отпусков и развлечений, без самых совершенных орудий убийства. На единственных условиях — или я или меня… И я тут, в конце концов, приспособился, обжился, привык. Я перестал ждать и верить, что кто-то услышит наш маяк, а потому основательно распланировал свое ближайшее будущее. И планов у меня — громадье… И вообще, думаю, для Конфедерации я сделал больше, чем сама Конфедерация рассчитывала.
— И что именно? — вставил Аллен задиристым тоном.
— Я изучил, скажем так, правила игры на этой планете. И теперь Старшего Брата можно сделать союзником Конфедерации.
— Дикари — союзники? — вопросил Аллен с ехидцей. — Ощутимая помощь…
— Вмешиваясь в историческое развитие цивилизации? — с иронией осведомился Гориславский в свою очередь.
Орлов покачал головой. Он даже не заметил, когда радость от общения со «своими» из полузабытого мира прошлого, мира, который, спустя полтора десятка лет, казался едва ли не идеальным и вспоминался им с умилением, и снился, правда все реже, вызывая этими снами тоску по утрам, — не заметил он, как радость от встречи с землянами, переросла в неприязнь. Он уже почти жалел, что они нашли его.
— Не думаю, что наше вмешательство что-то изменит к худшему, — медленно начал Орлов. — Мы останемся только в их легендах об удивительных и могущественных богах с неба — добрых и злых. За четырнадцать лет, проведенных на этой планете, я часто размышлял, вспоминая историю земных народов (увы, в пределах школьной программы) и пришел к выводу, что цивилизация — это жернова, которые смалывают в прах все, что не требуется для поступательного развития. Она принимает то, что ей не вредит, и отбрасывает остальное. История Земли — тому подтверждение. Любые извивы, какими бы они не оказывались кошмарными, кровавыми, безумными и жестокими, всегда выводили планету, в глобальном масштабе, на прежний поступательный путь. Все правители, которые мнили себя равными богам или сверхчеловекам и считали, что изменяют весь мир своими радикальными преобразованиями, на деле оказывались лишь песчинками, в лучшем случае только слегка ускорившими или затормозившими движение исторического колеса. Главное ведь не в технических новинках и не в провозглашаемых идеологиях, а в реальных отношениях между людьми, сообществами людей. А они меняются очень медленно. Так что вмешательство… А что, собственно, вмешательство?.. Да вы сами не хуже меня знаете, сколько раз члены Конфедерации, когда это было в их интересах, без зазрения совести вмешивались в ход истории на менее цивилизованных планетах. И вмешивались в несравнимо более глобальных масштабах, чем я. Так что не надо меня укорять!..
Распаляясь, Орлов говорил все громче и решительнее. Гатар, поглядывая на вождя Гара и его собеседников, которые, похоже, вызвали у вождя недовольство, поудобнее взялся за палицу, прикинул на глаз расстояние до чужаков и подумал, что наверняка сможет с одного удара расшибить головы обоих. Если Гар подаст знак.
А Орлов, между тем, продолжал:
— Рано или поздно кто-то придумывает колесо и — как плавить металл, кто-то создает календарь, одомашнивает животных и учится пахать и сеять нужные злаки, выращивать овощи и фрукты. И будет ли вред от того, что алфавит здесь изобретут на несколько столетий раньше? Так пусть дети Старшего Брата научатся всему этому побыстрее. Потому что войне с мариеками, похоже, еще долго не будет конца. — Он перевел дух, махнул рукой Гатару: мол, все в порядке, стой, где стоишь. — А мне хватит и того, что мои близкие на Земле, кто меня еще помнит, — а таких наверняка осталось немного, — будут знать, что я жив и выполняю задание Конфедерации на далекой планете. А от вас требуется только не…
— Срочный вызов с корабля, — сказал вдруг Аллен Гориславскому.
Тот встрепенулся.
— Что-то случилось?
Аллен, сосредоточенно нахмурившись и прикрыв глаза, принимал сообщение. Потом с озабоченным выражением лица выпрямился в кресле.
— Что там? — сказал Гориславский с беспокойством.
— К планете приближается крейсер мариеков. Либо они тоже приняли сигнал аварийного маяка, либо уловили присутствие на планете нашего корабля. Либо по другим причинам. Хорошо бы — по другим причинам… Если они нас не засекли и не засекут, обойдется, вероятно, без кровопролития. А если все-таки приметили нас, придется повоевать. Все сейчас зависит от их действий.
— То есть? — сказал Гориславский.
— Ну, хотя бы… где они выберут место для посадки. Насколько далеко от нашего корабля. Попытаются атаковать нас еще с орбиты или вообще не станут сажать свою громадину, а отправят корабли-разведчики либо высадят десант… Ну и так далее.
Гориславский и Аллен переглянулись и выжидательно уставились на Орлова.
Орлов тяжело вздохнул, сокрушенно помотал головой, помолчал, раздумывая. Он понимал, что не все вопросы еще заданы, не все ответы получены и не все решения приняты и даже намечены. Но там, где появлялись мариеки, отсидеться не удавалось никому. Было только два выхода: или сражаться и, возможно, победить, или не сопротивляться и погибнуть наверняка. Объединить усилия — означало увеличить шансы на победу. Или, точнее, на отражение атаки. Заодно можно будет проверить свою армию в деле. Вряд ли его солдаты испугаются мариеков. Он рассказал им, стараясь объяснить так, чтобы они поняли и поняли правильно, что в их мир могут вторгнуться могущественные чужаки и что не стоит их бояться, потому что они уязвимы, как и всё живое. Надо только знать их слабые места. И если его армия преодолеет страх, который все равно появится при виде пришельцев, да еще и даст им отпор… Тогда этой армии покорятся любые народы Старшего Брата.
«Придется творить легенды», — подумал он и сказал:
— Я — с вами. Но лишь до тех пор, пока будем бороться с мариеками здесь, на Старшем Брате. Моя маленькая армия знает и умеет все, чему научил их я, косморазведчик, и знает и умеет многое, чему я сам научился у них. На своей территории эти ребята с каменными топорами и примитивной смекалкой могут дать фору лучшим десантникам Конфедерации вместе с их современными технологиями. — Он встал с кресла, подошел к окну и посмотрел на синее небо с затянутым облаками диском Младшего Брата над горизонтом, на лес и горы в отдалении, — все это за четырнадцать лет проросло в него, стало своим, близким и родным. Затем он повернулся к Аллену и Гориславскому и сказал: — Ну что? Если понадобится, попробуем стать занозой в заднице мариеков?
Гориславский криво усмехнулся.
— Другого выхода у нас нет. Хотя перевес, я думаю, будет на их стороне.
У дверей Гатар смотрел на Гара, своего названного брата и великого вождя, поигрывал палицей и ждал приказаний.

Симферополь