Из цикла Ужасные сердца
Олег Азарьев
Я для приличия постучал в застекленную дверь и прошел через узкую веранду в квадратную скудно обставленную комнату. Поставил у порога набитую вещами дорожную сумку. Судя по тому, что входная дверь была не заперта, меня здесь ждали. А я, вообще-то, лишь в последний момент решил заглянуть сюда, чтобы проститься.
Маша в застиранном домашнем халатике сидела на тахте. Когда я вошел, она подняла на меня глаза и подобралась. Вид у нее был еще тот — губы подрагивают, пальцы рук накрепко переплетены, волосы небрежно причесаны, нос припух, глаза красные, — должно быть, до моего прихода она плакала. Столь неухоженной я видел ее впервые. «Удручающее зрелище, — подумал я мельком. — А ведь она — красивая молодая женщина». Когда я гулял с ней по городской набережной, полной курортников, то не раз видел, как особи мужского пола с вожделением оглядываются на нее… Не уверен, что сейчас Маша привлекла бы их внимание.
«Интересно, она специально приготовилась к моему возможному приходу, чтобы показать свои страдания? — появилась у меня сволочная мысль. — Или я ей так дорог, что на остальное ей сейчас наплевать?»
— Все-таки решил уехать… — проговорила Маша с заметной паникой в голосе. — Прямо сегодня… Сразу…
Нетрудно было догадаться, что она «на взводе», как мина: тронул неосторожно — и взрыв. Такой она бывала, либо когда готовилась начать ссору, либо когда собиралась просить прощения. И то, и другое, впрочем, случалось крайне редко.
— Да, — выдавил я слегка виноватым тоном — насколько смог сделать его таковым.
— Но почему — сразу? Сегодня… Не завтра… Не послезавтра…
Я пожал плечами.
— Но можно ведь и сегодня, — промолвил я с некоторой грустью, соответствующей случаю. — На работе рассчитали, из общаги выписался… Вольная птица.
— Вольная, значит… — недобрым тоном произнесла Маша. — А я?
Я увидел, как ее глаза наполняются слезами, и пожалел, что приперся. «Придумал тоже, идиот, встречаться с женщиной, которую бросаешь, — сказал я себе с укоризной. — Позвонил же, предупредил, что еду на автовокзал и оттуда ближайшим рейсом домой… Нет, надо увидеть прощальный взгляд, поставить точки…»
Однако, если покопаться в глубине души, можно было обнаружить и другие причины моего появления здесь. Мне хотелось увидеть, как Маша восприняла наше расставание, хотелось потешиться ее горем, позлорадствовать ее отчаянию, почувствовать свою значимость в ее жизни, — возможно, потому, что у нас так и не было ни одного разговора о взаимных чувствах. Маша даже намеренно избегала подобного разговора.
С другой стороны, мы с ней больше полугода жили почти по-семейному. Нехорошо не проститься. Только вот, чем кончится прощание, я уже не представлял.
Мы помолчали несколько секунд. Я хотел было взять сумку и уйти, но тут Маша с усилием, что говорится, ломая гордость через колено (уж я-то ее знал), предложила:
— Ну, пожалуйста, останься…
Я горестно вздохнул и соврал:
— Я уже билет взял.
— Когда?
— Еще утром. Заранее.
— Пусть пропадает.
— А деньги…
— Что — деньги?
— Деньги ведь пропадут, — нашелся я.
— Я заплачу тебе за билет.
Я снова вздохнул — теперь со скукой.
— И что мы будем делать?
— Ну, хотя бы… давай поговорим… — Она прижала руки ладонями к груди: — Сережа, скажи мне, что тебя не устраивает?
Я неопределенно дернул плечом.
— Да, в общем-то, все устраивает.
Не мог же я сказать ей, что у меня появилась другая женщина по имени Наталья и что роман у меня с ней уже около месяца, и что она приезжала ко мне сюда, в город, и спала со мной в санатории, где я работал, — я тогда у завотделением, понимающего мужика, выцыганил на ночь ключ от его кабинета с кроватью.
В тот день я не пришел домой к Маше. Около девяти вечера она неожиданно позвонила в санаторий и попросила позвать меня к телефону. Дежурный медбрат нашел меня в кабинете завотделением. Я был удивлен. Не в первый раз я ночевал в санатории, но Маша никогда прежде не проявляла беспокойства и не звонила сюда.
Маша говорила вкрадчивым голосом, в котором почудились мне змеиные интонации. «Почему ты не идешь?» — осведомилась она. Пришлось выкручиваться: дескать, накопилась куча писанины, отдыхающие разъехались, а я все еще истории болезни не заполнил и не сдал. Этак меня и с работы могут погнать. Потом она поинтересовалась, где я буду спать, потом, помолчав, предложила: «Может, мне взять такси и приехать к тебе?» — «Тогда я точно все эти бумажки не заполню», — заявил я. «А может, у тебя там кто-то есть? — задумчиво проговорила она. — Поэтому ты и не хочешь, чтобы я приехала?» Тут я взмок. Неужто донесли?.. Впрочем, некому вроде. О Наталье здесь, кроме завотделением, никто не знает, а тот не знаком с Машей. Значит, просто проверяет. «Ладно, — сказал я. — Приезжай. Но когда завтра меня уволят, я соберу манатки и уеду к родителям — за сто пятьдесят километров отсюда. И что потом? Будем переписываться?» Она помолчала, размышляя, и сдалась.
На обратном пути я подумал, что у Маши, очевидно, сработала непостижимая женская интуиция — она учуяла опасную соперницу.
И прежде меня задерживали в санатории, порой до утра, соблазнительные курортницы. Но то были мимолетные увлечения. Приключения тела. Наталья была совсем другим. Тут было серьезно, как и с Машей. Рано или поздно пришлось бы делать выбор.
Так что интуиция Машу в тот вечер не подвела, но обстоятельства сложились, в конце концов, не в ее пользу…
— Если тебя все устраивает, почему ты уезжаешь? — проговорила Маша со слезой и ощутимым раздражением в голосе. Она взяла с журнального столика пачку сигарет, зажигалку и закурила. Пальцы у нее, понятное дело, дрожали. Как же без этого!
— Ты что, не поняла? Я — безработный.
— Но ты же сам уволился…
— Другого выхода не было. Пришлось. Так надо было.
Не объяснять же ей, что я во время ответного визита к Наталье выходные и два рабочих дня провалялся у нее в постели. У меня могли быть серьезные неприятности, — как-никак санаторный корпус, полный «сливок обчества», оставил без присмотра. Пришлось срочно искать влиятельных знакомых, чтобы они помогли мне быстренько уволиться, пока начальство не опомнилось. И, слава Богу, нашлись добрые люди…
— Ты что-то от меня скрываешь, — подозрительно сказала Маша и зверски расплющила недокуренную сигарету в пепельнице.
«Дернула же нелегкая сказать ей, что я уволился, — подумал я. — Не надо было вообще говорить, что я насовсем отчаливаю… Впрочем, причитать поздно. Надо выкручиваться».
— А что мне скрывать? — отозвался я с фальшивой улыбкой. — Уволился. Еду к родителям. Недельку отдохну и буду искать работу. Здесь же. Только жить мне придется у тебя. Ты не против?
— Врешь ты… — горько сказала Маша.
«А ты бы хотела правды? — подумал я. — Сейчас бы вообще на стенку полезла. Обои зубами рвала бы… Или меня… Фигушки!» И начал уговаривать, что незачем ей так мрачно смотреть на ситуацию, что я твердо решил — недельку помыкаюсь у родителей, а потом вернусь к ней… В общем, вешал ей «лапшу на уши» пока фантазия и красноречие мои не иссякли. Она слушала, сутуля плечи.
Когда я замолк, Маша горестно проговорила:
— Врешь, Сереженька… Не вернешься ведь…
Тогда я сменил тактику.
— А почему ты, собственно, устраиваешь истерику? — спросил я брюзгливо. — Я что, неверный муж, бросающий жену на сносях да еще без копейки? Я тебе какие-то обещания давал? Нет! А ты мне? Тоже нет! Сколько раз я пытался заговорить о нашем… О дальнейшем… А ты все мои попытки «спускала в унитаз».
— А зачем было говорить? И так все было ясно. По нашим отношениям.
— Что «было ясно»? Кому было ясно?.. Что мы с тобой спали вместе?.. А ты мне хоть раз сказала, что чувствуешь ко мне? Или просто спишь со мной, потому что так физиология распорядилась?
Маша часто закивала, как будто встряхивала волосами.
— Да-да, ты прав. Хочешь, я тебе сейчас скажу?..
— Что еще?
— Я люблю тебя! — выкрикнула она с рыданием в голосе. — Люблю!.. Ты это хотел услышать? — Слезы текли по ее лицу, частыми каплями падали на халат и руки. — Теперь ты останешься? Останешься?
— Поздно сказала, — объявил я удовлетворенно. — Это надо было сказать месяца три назад.
— А ты-то что молчишь? Как ты сам ко мне относишься?
Ну, не мог же я сказать ей правду!
— Я тоже тебя люблю, — сообщил я холодно.
— И снова врешь! — прорыдала Маша.
— Видишь! — обрадовался я. — Ты не веришь мне. Так почему я должен верить тебе? Кто поручится, что и ты не врешь? Может, ты хочешь задержать меня, просто чтобы устроиться в жизни поудобнее?
Маша выпрямилась.
— Так мне что, перед тобой на колени становиться?
И в этот момент в голову мне пришла одна мысль. Мысль была паскудная донельзя, но я не понял этого тогда.
— Зачем же на колени? — сказал я ласково. — Если ты и в самом деле меня любишь, докажи…
— Как? — с готовностью вскинулась Маша.
Я потянул «молнию» на джинсах вниз.
— Сделай мне…
Я не договорил, но Маша догадалась.
— Хорошо, — тихо сказала она, опускаясь передо мной на колени. Все-таки — на колени. Мне стало немного не по себе, но я не передумал и не сдвинулся с места.
И она сделала то, что я хотел. Очень старательно и очень здорово.
Когда все закончилось, я молча застегнулся. Она с какой-то собачьей преданностью смотрела на меня. Должно быть, ждала, что я скажу. Может, надеялась, что я останусь.
— Я позвоню тебе от родителей, — бросил я, подхватывая сумку, и поспешно вышел на улицу.
Зря надеялась…
Вскоре я сидел в автобусе, который медленно поднимался по извилистой дороге к перевалу. Я смотрел на освещенный солнцем августовский лес на склонах гор и серо-голубое море далеко внизу, мысленно прокручивал расставание с Машей и вдруг ужаснулся тому, как простился с ней. Ведь она, вполне возможно, и впрямь любила меня?
И тут я вспомнил, как в разгар лета задержался в санатории почти до полуночи. В тот день было много работы и я устал до крайности. В город из санатория меня привез последний автобус. Он остановился неподалеку от дома, где жила Маша. Около сотни шагов темными дворами, хорошо изученным путем, и я перед верандой. Свет в квартире погашен. В стеклах веранды отражается уличный фонарь, полускрытый старыми деревьями.
Должно быть, Маша уже легла, решил я, взялся за дверную ручку и внезапно подумал: «Вот будет хохма, если заперто и никого нет, потому что Машка не дождалась меня и пошла погулять, и неизвестно, когда вернется, или, еще хуже, пошла к подруге и осталась там ночевать… На такси у меня денег не хватит… Придется топать в санаторий пешком. К утру, к началу работы, как раз и дойду… Хорошенький отдых».
Но дверь в тот вечер тоже была не заперта. Я тихо вошел. У меня одно желание было: раздеться, нырнуть под простыню, прижаться к теплому, сонному телу Маши и заняться с ней любовью — самым лучшим средством от усталости.
Стоило мне шагнуть в комнату, как раздался раздраженный голос Маши:
— Я вижу, ты сюда только ночевать приходишь.
В сумраке я разглядел, что она лежит на тахте, до подбородка натянув простыню.
— С чего это ты?.. — удивился я.
Маша села, подтянув колени под простыней, обхватила их руками.
— А с того, дорогой Сереженька, что так и есть, — сказала она с укором. — Ты хорошо устроился. Нашел в чужом городе телку с квартирой, приходишь, когда вздумается, трахаешь ее. Время проводишь, если больше не с кем. Ночуешь, если некуда деться. Уходишь, когда хочешь. И неизвестно, когда ты вернешься и вернешься ли вообще… Ты мной просто пользуешься! Попользовался и забыл на время — своими делами занимаешься. Понадобилось переночевать или потрахаться бесплатно — ты опять тут как тут…
— А что же тебе надо? — поинтересовался я желчно. Первое удивление прошло. Я вполне держал себя в руках, хотя, конечно, равнодушным оставаться не мог.
— Я, между прочим, тоже человек живой, — проговорила она с недовольством. — И непонятно мне, что же я все-таки для тебя значу? И значу ли?.. Я больше не хочу таких отношений…
Я оборвал ее.
— Так тебе не нравятся наши отношения?
— Да! Не нравятся! — заявила она.
Я тотчас развернулся и молча вышел, хлопнув дверью веранды.
На пустой автобусной остановке у меня было время поразмышлять. Виноватым я себя не чувствовал. Но идти пешком в санаторий не хотелось. Деньги были главной проблемой. Вернее, их почти полное отсутствие. Что же делать? Время за полночь. Взять их в чужом городе не у кого. Впрочем… Я припомнил, что недавно оставил Маше деньги на покупку чего-то там, что пока так и не было куплено. Можно вернуться к ней за этими деньгами. Мол, рвать отношения — так уж полностью… А точнее — якобы вернуться за деньгами и посмотреть, что она там сейчас делает. И, может, разрешить ситуацию мирно… Я ведь и впрямь хорошо устроился и не отказался бы оставить все как есть.
И я снова отправился ночными дворами к знакомой веранде. Повернул за угол дома и вижу: окна веранды и комнаты ярко освещены, дверь приоткрыта. Я вхожу. Зареванная Маша мечется по комнате, нервно затягиваясь сигаретой. На ней одни узкие трусики. «И хороша же, чертовка!» — проскакивает восхищенная мысль.
Маша видит меня и с разгону бросается на шею.
— Сереженька! — рыдает она мне в плечо. — Как ты меня испугал! Зачем же ты меня так пугаешь? Хороший мой… Милый… Нельзя же так!.. Прости меня! Прости!.. Не уходи больше!.. Я этого не переживу…
А я стоял и с удовольствием слушал ее причитания…
Симферополь