и сами себя спасают,
их капитаны
якоря то поднимают,
то опускают,
матросы плюют,
а потом убирают
заплеванные палубы,
топятся в ведрах
с грязной водой
парами,
я поскальзываюсь
и лечу вдоль палубы,
волосами запутываюсь алыми,
окунаюсь во льды талые
с головой.
в конце тоннеля
свет не белый - голубой,
плевать,
я всю жизнь
ненавидела белый,
это цвет
заранее обведенных мелом,
таких, как я,
тех, что ломают себя сами,
не спасая,
ломают, хохоча,
в душе умирая,
играют со смертью в кеча,
как в детстве во дворе играли.
и пока меня
до конца не сломали,
я стою за деревом
и почти уверена,
что она-таки догонит,
меня, слабую,
неверующую в бога,
неважно, что я кричу,
еще немного
и похоронит в темном чулане,
а потом наполнит ванну
цвета моей кожи
теплой водой,
ляжет в нее и скажет :
"и все же
как же я устала, боже,
гнаться за этой толпой,
а ты не думал, что я тоже,
может,
хочу уйти на покой?".