ИСТОРИЯ В ИСТОРИИ.
Эта, не совсем обычная история произошла в городе, который основал Кий. Там, под золотыми куполами церквей, красовавшихся на фоне голубого неба и буйной зелени Днепровских круч, родилась обычная девочка. То было время, когда пароходы, проходя по дневней реке, приветствовали друг друга, подавая гудки. И девочка, с длинными ресницами, где скрывались два голубых озерца махала им своей маленькой ручонкой. Так она всегда встречала свои детские рассветы.
Недалеко от Печерского монастыря затерялся в зелени маленький одноэтажный домик с множеством хозяйственных пристроек и сараев. Посторонний глаз не мог их разглядеть. И только лай собак указывал на то, что там, где цветет и сладко пахнет черемуха, где влюбленные не прячут свои чувства, не подозревая о существовании жилья, там продолжается жизнь со своими удобдствами и неудобствами, со всегда чадящей керосинкой, и с каким-то сказочно-сладким ожиданием счастья.
Утро, как всегда, начиналось с пароходного гудка, чая с пирогами и веселой пробежки по дышащей свежестью роще. Эта прохлада, медовый запах трав и нежное тепло восходящего солнца переполяли сердце девочки-подростка. Оно так сильно билось в ее груди, что казалось вот-вот вспорхнет и улетит туда, где ветер играет с тучами, передвигая их из стороны в сторону. Ее души еще не коснулось зло. И о войне она знала только из рассказов своих родных, которые пережили голодные, страшные 33 года, 37 и войну 41-45 г. В этой войне, на фронтах пропали без вести - погибли 6 братьев бабушки. У родных девочки остались лишь похоронки да ордена и медали, которыми наградила их Родина за участие в этой нелепой (на взгляд ребенка) войне. Игрушек у маленьких жителей сказочного домика не было. Правда у девочки был, сшитый матерью из черной тряпицы мышонок. В полосатой одежде. Вместо глаз блестели пуговки. Носик остренький и затянут нитками. Девочка очень любила свою первую игружку. С ней и спала. Затем появился, уже купленный отцом, песик. И эта игрушка пришлась по душе. Песик из гладенькой материи, а внутри, как определил брат, была вата. Но это не смущало нашу героиню. Она и его любила. И когда у песика, по вине брата, очень уж любознательного и старше девочки на 6 лет, пропал глаз, она долго плакала. Тогда мама пришила вместо глаза пуговку. И все стало на свои места. Вот с такими игрушками и игрались дети, живущие на склонах седого Днепра. По адресу: Козловская, 2.
Дети играли в войну. Пять мальчиков разного возраста и среди них та самая девочка, в голубом платьице с белой повязкой на рукаве, на которой красовался вышитый красными нитками крест. Она была медсестрой. Мать девочки была в то время врачом, а отец - связистом.
Даже у земли, где находился домик, была своя, тайная, передаваемая из уст в уста ребятишками история. Это была реальная земля, подаренная участнику 1-ой Мировой войны за Заслуги перед Отечеством. Хранилась и бумага, скрепленная печатями. Вот так было основано здесь жилье.
Хозяйка, женщина дворянского происхождения, была загадкой для ребятни. Да, и если взять всех жителей этого небольшого домика с четырьмя выходами в разные стороны, то они представляли большой интерес.
Мария Степановна, так звали хозяйку этого небольшого клочка земли, всегда приходила к девочкиной бабушке, якобы на минутку, усаживалась в теплое, большое кресло с округлыми подлокотниками и, утопая в нем, начинала свой рассказ. Она говорила о том времени, которое было так далеко и так привлекательно для маленькой души, что та переставала играть и затаив дыхание с наслаждением слушала. Перед ее гладзами проходили кареты, везущие дам на балы в кадетский корпус. Прекрасные кавалеры, ухаживающие так галантно за именитыми особами, чувства которых передавались только глазами и высшее наслаждение было поцеловать ручку дами, сдвинув чуть в сторону край перчатки. Это все подтверждалось старинными фотографиями, на которых и были изображены те же дами и кавалеры, а среди них можно было отыскать и нашу хозяйку, с черными как смоль волосами, молодую и беззаботную. Но рассказ внезапно прерывался тем, что хозяйка земли засыпала, уплывая в прошлое, а ребенок, как бы проснувшись вновь начинал играть. Жизнь продолжалась.
В Зеленом театре идет кино. Поглотив огромную, жужжащую толпу, спустившуюся длинным черным языком к местам возле экрана, и успокоив ее, и только отдельные возгласы вырываются из темноты, когда на экране разгораются особо чувственные события.
Да, следует сказать, что домик примыкал своей одной стороной к забору, откуда можно было видеть большой экран. И те, кто не мог, по какой либо причине купить билет, случайно наткнувшись на жилье, приходили тоже сюда. У залора стояла собачья будка. Она не просматривалась из домика. И однажды двое безбилетников, желая все же посмотреть очередной фильм, и забыв об осторожности решили перемахнуть через ограждение. Но Барс, так звали большую немецкую овчарку, приобретенную еще во время войны, молниеносно отреагировал, защищая свою территорию и "злоумышленники" потерпели фиаско. Их брюки превратились в великолепные современные джинсы. А самим им пришлось быстро ретироваться, иначе могли бы пострадать не только брюки, но и кое-что еще. Сюда же выходила та сторона домика, где жила наша юнаю особа, ее брат, бабушка и родители. Одна малюсенькая комнатушка, метров шести, еще меньше коридорчик с печкой, который связывал все это с большой кухней. Маленькое прелестное резное крылечко с деревянными колонами, которые каждой весной белили, как белят деревья.
Вторая сторона, большая ее часть, принадлежала хозяйке этой усадьбы, муж ее давно умер и она управляла всем этим нехитрым хозяйством сама, закуривая при этом папироску. Вместе с ней жил ее сын с женой и сынишкой, который был похож скорее на инопланетянина, чем на мальчика. Его большая голова с черными, огромными глазами сидела на тоненькой шейке. Из худого тельца торчали такие же тоненькие ручки и ножки. Но это был очень подвижный ребденок. Когда наступал вечер, Мария Степановна, выходила крыльцо и громко кричала - "Ю-р-ра, домой!" Ее голос уносился далеко в потемневшую рощу, и оставался там до тех пор, пока Юрочка, собственной персоной не появлялся, как изваяние, перед глазами бабушки. Она его ругала, он молча слушал, но на следующий день повторялось то же самое.
Перед домом находились погреба, а возле них был привязан большой черный пес, с круглыми светящимися по ночам глазами, что то похожее на собаку Баскервилеей. Он был беспородный, да к тому же и громко лаял, всегда почему-то невпопад. То ли настроение у него было вечно прохое, то ли характер такой, а может просто жаловался на свою старость. Его лай был похож на раскаты грома в грозу. Иногда, по вечерам, когда выходила луна, он начинал выть. Даже совы пугались и вытаращив глаза-блюдца начинали быстро вращатиь головой, и казалось, что вот-вот она у них открутится и упадет, как у того плюшевого медвежонка, голова которого была пришита нитками и не раз подвергалась исследованию со строны брата девочки, когда ее не было рядом.
Наш Бурный поток, так в преводе с итальянского языка означало ее имя, рос и развивался не по дням, а по часам. И очень уж любило это юное создание заглядывать на третью сторону домика-рукавички, где жили, ругались, мирились, веселились, встречали праздники разные поколения этого маленького клочка земли. Здесь кипела жизнь. Почему ее так тянуло сюда? С этой стороны, со стороны сада, который тирассами спускался вниз, было таинственно и интересно. Здесь и жил отчим матери. Он был врачом и во время войны, вместе со своей супругой Марией и приемной дочкой Галиной прошел все тяготы войны. С войны он и принес маленького песика и дал ему имя Барс.
В саду, в зарослях стояла ванна, в которой никогда не выводились головастики, это было что-то особенное, захватывающее зрелище, наблюдать за ними. Вообще наш бурный поток успевал бывать всюду. Она лазила по деревьям, как Маугли, перемахивала через заборы, взбиралась на горы, на которые в дождь вряд ли кто б рискнул полезть. Это была девочка-мальчик. Ее интересовало буквально все, что двигалось и не двигалось. Хозяин третьей части дома никогда не пускал ее к себе. Но она знала, что у него в комнатах. А там было на что посмотреть. Там был маленький браунинг, оставленный после войны, каски, развороченные снарядами, где росли цветы. Все это страшило и притягивало, и преодолевая страх быть пойманной, страх неизведанного, она все же проникала в дом. Она могла сидеть часами на дереве и наблюдать за жизнью мелких букашек, потом сорвавшись стрелою вниз бежала в зеленый театр, где когда-то на его сцене училась ходить, так, как единственное ровное место на этой земле была дощатая сцена. Девочка рассказывала смотрительнице театра, Катерине Ивановне, и ее мувжу Жоре о том, что видела. А они восхищались ею, потому как у них не было своих деетй. Ее любили и всегда угощали конфетами, что было большой редкостью и большим лакомством, которое могли предложить только ей, единстивенной девочке, росшей на этих древних горах. Ребенка зачаровывали эти места, особенно весной. Она слушала разговоры птиц и деревьев. Все они для нее были живыми. Весной, пробегая по роще, она с удовольствием дотрагивалась своими хрупкими пальчикамми к липким листочкам, наслаждаясь их нежностью. Не это ли было счастье. Счастье жить, любить, порхать как бабочка. Беззаботное прекрасное детство.
Четвертая половина этого загадочного уголка природы была похожа на обиталице тех людей, которых в древние века считали нечистыми и сжмигали на кострах. Старая женщина, ходившая всегда в черном и бормочущая себе что-то под нос. В ее глазах можно было прочесть все. Казалось посмотрит на тебя, побормочет и ты превратишся в какую нибудь зверушку. Все ее называли Мищиха. Жила она с детьми и внукамаи, которые ничем не отличалимсь от обычных детей. Хотя нет. Один из них, был болен. Он был некрасив собой, толст, но очень добродушен. Гром, который принаделжал этой семье чем-то напоминал хозяев. Эта часть дома была как бы заброшена, если просто посмотреть не дожидаясь выхода хозяев. Чернотою зиял дверной проем. Там было темно и неуютно настолько страшно, что у нашей юной леди, когда она заглядывала туда, мурашки пробегали по спине. Пристройка, прижавшаяся к дому, закрывала двери, и казалось, что здесь вообще никто не живет. И только дым, исходящий из трубы говорил о том, что там тоже есть жизнь. Солнце в это помещение никогда не заглядывало. Со двора же ничего не было видно, а в дом зайти почему-то не хотелось. Вокруг этой части дома была натянута веревка, где сушились какие-то снадобья, не совсем понятного происхождения....