1
Человек в лодке медленно работал веслом, двигаясь на запад по спокойному морю под чистым неподвижным небом, не спуская глаз с горизонта, гребя без передышек. Так он плыл уже более месяца и за все время не сделал ни глотка воды, не съел ни куска еды, не сомкнул глаз. Исполосованное шрамами лицо не выражало ничего. В темных спокойных глазах, возможно, что-то человечное гнездилось, но явственно виделось только, что страх там не бывал никогда. Ни следа страха, испуга или тревоги.
Абсолютно спокойное море, безветренность, безоблачность, в тишине раздавался только плеск воды, когда весло погружалось в нее. Ночами звезды отражались в море, словно в зеркале, а когда появлялась луна, ее блики тянулись от горизонта до лодки серебряной тропой.
Когда впереди показались острова, моряк не прибавил ходу, лицо его не дернулось, а в глазах не возникла искра предвкушения. Он просто греб, монотонно, непрерывно. Острова приближались к нему.
ххх
Два совсем небольших островка, они располагались близко друг к другу и были вершинами гор, одна из которых была потухшим вулканом и со стороны казалась трапецией. Трапеция и Конус – так смотрелись эти островки, указывающие один на север, другой на юг. Крутые склоны Трапеции покрывала застывшая лава, склоны пологого Конуса зеленели травой и кустарником. К зеленому острову направлялся моряк.
Он утащил лодку подальше от берега, дабы приливы, если бывают здесь, не смогли забрать ее в море, затем перевернул челнок вверх дном и вбил носом и кормой в грунт. После месяца сидячего путешествия ноги хорошо его слушались. Оставив лодку, он сбросил с себя одежду – серые штаны, истоптанные сапоги и кожаную видавшую виды жилетку, и вернулся к морю, чтобы нырнуть и искупаться. Вода смыла с него грязь и обнажила страшные шрамы, покрывающие всю его кожу, повествующие о незабываемой боли. Шрамов было столько, что они казались лицом этого человека, его мыслями и его чувствами.
Спустя полчаса человек в шрамах лазал в колючих кустах и поедал горькие ягоды, которые могли быть ядовитыми. Дважды натыкался на одну и ту же змею и оба раза прокалывал ее голову ножом, а однажды угодил лицом в упругую паутину и потом высасывал яд из ладони, которой смахнул со лба паука. За четыре часа он взошел на вершину горы и увидел, как на ладони, все ее склоны.
На западной стороне близко к берегу стояла постройка.
Он спускался. По мере приближения различались детали. Постройка была деревянной лачугой с драночной крышей, без окон, с дверью по центру продольной стены, которая выходила на маленький дворик с похожей на виселицу конструкцией. Там висело что-то похожее на человека. Поодаль в окружении кустов был колодец, и когда человек в шрамах проходил мимо, он не поморщился от исходящих оттуда миазмов. Заглянув вниз, он увидел черное шевелящееся покрывало, которое вдруг взбесилось и с оглушительным жужжанием бросилось вверх. Тысячи мух. Человек не обращал внимания, пока твари кружили вокруг его головы. На дне колодца друг на друге лежали тела и телесные части, миллионы червей ползали по костям и доедали гниющую плоть, среди десятка человеческих лиц были и те, в которых еще сидели глаза.
Мухи вернулись в колодец, но прежде чем они укрыли суть смерти, человек успел проследить, как толстая змея медленно заползает в рот мертвецу.
Виселица представляла собой высокий турник из деревянных брусьев, установленный на постаменте с лестницей из двух ступеней, нижняя из которых лежала на земле обломками. Мертвец был повешен за руки и умер, скорее всего, от побоев, ибо тело его испещрено было всевозможными ранами; от запястий до плеч протянулись ножевые разрезы и черные синяки, ноги покрывали многочисленные топорные рубцы, поперек живота шел глубокий похожий на улыбку порез, обнажающий внутренности, а на груди кто-то вырезал слово «Велиал». Человек в шрамах поднял глаза на лицо мертвеца и увидел там темную кашу из зубов, волос и частей языка. На макушке посреди кровавой копны сохранился оазис седины. Этот истощенный истерзанный труп мало отличался от скелета, обтянутого изодранной окровавленной мешковиной. Насекомые выползали из одних ран и вползали в другие. Лицо человека в шрамах не менялось, подобные картины были знакомы ему, как собственные руки.
Он огляделся. Безмолвное море окружало его. Скрывающее космос лазурное небо напоминало о замкнутости и безвыходности. Всеобъемлющая тишина казалась одушевленной, прислушиваясь к ней, можно было оглохнуть.
Он исследовал хижину. Открыв незапертую дверь, он вместе с дневным светом вошел в тесную, обставленную верстаками комнату с запахами гниющего дерева и ржавого железа и сразу подошел к столу, где рядами лежали кусачки, ножи и мачете, среди которых лишь немногие годились к работе. Взял мачете, повертел в руках и положил обратно. Шагнув к другому столу, он долго перебирал два десятка различных топоров, пока не выбрал простой, с лезвием и обухом, со средней рукоятью. На столешницах кто-то создал целые тексты рубцов и порезов, местами эти отметины складывались в неизвестные имена и порнографию. В углах помещения стояли кадки, когда человек поочередно их вскрыл, все они оказались пустыми.
Он вернулся на улицу. Снова оглядев дьявольское место, отравленное трупными запахами, он по берегу отправился обратно к лодке, не оглядываясь и не размышляя об увиденном зле.
Но на середине пути странное чувство заставило его обернуться, будто что-то смотрело ему в спину. Взгляд его сразу же приковал горизонт. Там появился маленький силуэт корабля.
ххх
Одевшись и спрятав лодку в кустарнике, он вернулся на западный берег до того, как корабль приблизился к островам, и залег в кустах недалеко от дворика с виселицей. Он ждал, вознамерившись тайком пробраться на борт.
За сотню метров от берега судно с единственной мачтой встало на якорь левым бортом к острову, на воду спустили огромную шлюпку с кубической клеткой, полной людьми, и следом с корабля слезли и устроились в шлюпке еще пять человек. Четверо гребли веслами, направляя лодку к хижине; не доносилось ни единого слова.
ххх
Двое гребцов спрыгнули в море и втащили шлюпку на берег возле лачуги. В клетке теснились голые, тощие, окровавленные мужчины и юноши, глаза этих людей затуманили голод и бессилие. Открыв клетку, люди в балахонах грубо хватали пленников за волосы, вытаскивали и толкали, подгоняя тычками меча, к тем, кто ждал возле лодки. Пленников стаскивали на землю и одного за другим уводили к виселице и привязывали руками к ее стойкам. Среди иродов был человек, который наблюдал за действием со стороны, человек в монашеской сутане с капюшоном, скрывающим лицо в непроглядной тени, с кинжалом на поясе, с железным крестом на спине. В ногах этого монаха трава индевела.
Всех вывели и привязали к столбам за несколько минут. Одиннадцать пленников разных возрастов. Теперь, когда их взорам предстал истерзанный труп, их лица исказились и побелели в страхе.
Монах с крестом на спине указал на стену лачуги и произнес:
- Отвяжите самого старого и прибейте сюда.
Голос этот был как железо, холодный и твердый.
Пленные могли только ждать и смотреть, их слабые ноги тряслись, едва ли не складываясь в суставах, их пересохшие глотки способны были только хрипеть. Ироды в балахонах развязали и вытянули из группы сутулого бородача лет семидесяти и приставили спиной к лачуге. Кто-то зашел в хижину и вернулся с топором и клиньями. Двое держали бородача, пока он с вытаращенными глазами молился неизвестному богу и плевался, другие двое забивали клинья в его запястья и ступни, прибивая человека к деревянной стене. Среди пленных кто-то начал вяло бормотать и молиться, другие слабо просили монаха о благоразумии и пощаде, а самые юные тихо хныкали. Мучители не обращали внимания на своих жертв. Закончив с бородачом, они отступили и встали перед ним в полукруг, позволив своему предводителю спокойно к старику подступить.
- Прежде чем я стану мучить твоих братьев и внуков, – заговорил монах, – я посажу в их глаза семя страха. – Плавно монах снял с пояса кинжал. Слезы на лице старика и слюни в его бороде вдруг замерзли. – Страх насыщает меня. А кровь… Она направляет.
С этими словами он воткнул кинжал в брюхо, и старец коротко крикнул, исказив лицо болью. Пленные затихли. Таящийся в кустах человек в шрамах бесстрастно это созерцал.
Монах продолжал. Не вынимая кинжал, он сделал длинный разрез поперек живота, заставив старика орать так, что остальные пленные зарыдали. Затем, убрав кинжал, монах руками влез в эту огромную рану и выдернул из брюха кишки.
ххх
Человек в шрамах незаметно дополз до берега и укрылся в воде. Он плыл к кораблю, даже под водой хорошо различая многоголосые крики, стенания, плач.
Взобравшись по лестнице по правому борту до ряда прямоугольных оконцев, сквозь которые он увидел голых израненных людей, он не стал взбираться дальше наверх, а влез через окно внутрь и оказался в просторной каюте с грязным матрацем посередине. Вдоль стен, прикованные наручными колодками к настенным петлям, сидели старые и молодые женщины, совсем юные девушки и маленькие девочки, все грязные, оцарапанные и худые. Свалявшиеся волосы, черные ногти, голодные глаза. Униженные взгляды смотрели на пришельца и словно требовали ответов. Он окидывал их спокойным взором, сжимая в руке топор. Женщин насиловали здесь, что своим видом подтверждали несколько девушек с небрежно раскинутыми ногами и безумными перекошенными лицами – на их гениталии страшно было смотреть.
Тошнотворные запахи жгли пришельцу глаза и заставляли щуриться. Вокруг матраца кляксами лежала кровь, кривыми полосками и мазками она тянулась к открытой двери, ведущей в коридор. Так и не заговорив с колодницами, человек в шрамах вышел в коридор и направился в корму. Миновав закрытую дверь с надписью «груз», он дошел до лестницы на нижнюю палубу и спустился по ней в полумрак.
Двадцать голых костлявых мужиков, по десять вдоль каждого борта, сидели на лавках с поникшими головами и хрипло дышали. Ноги были прокованы к полу, руки привязаны к весельному шесту, лежащему у каждого на коленях. В полном безветрии без этих гребцов судно было бы неподвижным.
Лысый мужик с ближайшей лавки поднял лицо и хрипло спросил:
- Ты откуда?
Человек в шрамах молча смотрел на него.
В этот момент сверху донеслись спокойные шаги, кто-то приближался к лестнице. Уже все гребцы подняли головы и наблюдали за чужаком с топором. Лысый мужик с печалью сказал:
- Если ты не с ними, тебе конец.
ххх
Держа в руке кусок вяленой рыбы, широколицый амбал грузно спустился по лестнице и остановился на том месте, где минутой ранее стоял человек в шрамах. Амбал хмуро осматривал гребцов-невольников, чавкая и шумно дыша. С густой бороды капало.
- Вы вонючие псины. – Он плюнул рыбьей костью в чье-то лицо. – Сегодня один из вас будет съеден, тот, кто силен, кто не выдохся. – Он бросил рыбу на пол и вытер ладони о халат. И вразвалку пошел между гребцами, оценивая состояние каждого. Мужики все как один сидели с опущенными лицами, молчали. Амбал говорил: – Кто отдает свои силы труду, тот будет жить, а та собака, которая только делает вид, что гребет, сегодня умрет. – Остановился. Стоял в центре и вертел головой, пытаясь в полутьме разглядеть мужиков. – Так или иначе, настанет день, когда вы все подохните как собаки.
С последней лавки по левому борту кто-то тихо сказал:
- Ты… сдохнешь.
Амбал обернулся на звук, свирепыми глазами он сразу наткнулся на единственное поднятое к нему лицо, искаженное какой-то непонятной надеждой. Лицо белое как мел, старое, лицо мертвеца.
- Это кто сказал? Ты? – спросил он у старика и двинулся в его сторону, не дожидаясь ответа. Старик был последним в левом ряду, белое его лицо словно светилось во тьме. – Ты сегодня будешь мечтать о смерти, старик.
- Я мечтаю о ней каждый день, свинья.
Амбал выдернул из-за пояса нож. В глазах блеснул гнев.
- Язык твой, пес, я тебе сейчас подрежу.
В этот момент из-за спины другого гребца вылетел топор. Лезвие врезалось в мясистую ногу и перебило голень пополам. Амбал рухнул на колено и открыл рот, чтобы заорать от чудовищной боли, но успел только вдохнуть – топор воткнулся ему в лицо.
Все затихло. Четверых ближайших мужиков забрызгала кровь.
Человек в шрамах выдернул топор, и мертвец рухнул на пол тяжеленным мешком.
Он направился к лестнице, потрясенные взоры следили за ним.
- Эй, варвар! – Белолицего старика жгло недоумение. Варвар остановился, обернулся. – Освободи нас!
Но он не освободил. Молча отвернулся, ушел.
Мужики с непониманием переглядывались, кто-то злился и грязно бранился, кто-то собрал в себе последнюю влагу и плюнул вслед ушедшему чужаку.
- Сука. Трус.
- Черт возьми, почему он ушел?
- Он не говорит…
- К черту его! Сами выберемся.
ххх
Ведущий на верхнюю палубу трап находился в носовой части судна, поднявшись, варвар увидел возле мачты молодого матроса в коротких штанах, с косой на затылке, с вампумом на шее. Матрос стоял на коленях и возился с такелажем. Варвар двинулся на него.
С острова непрерывно доносились жуткие крики; изуверы продолжали истязать пленных.
- Эти цепи проржавели, в следующий раз клетка сорвется… Монро?
Стало ясно, что матрос не узнал звук поступи за спиной. Но не успел обернуться. Варвар ударил в затылок, и голова парня треснула, как яйцо. Упала отрубленная коса, по спине потекли мозги. Высвободив топор, человек в шрамах сел на бочку поодаль от трупа и стал наблюдать за берегом острова.
2
С пустой клеткой на борту ироды гребли к кораблю в полной тишине. Воздух становился прохладнее, на небе зажигались первые звезды, на юго-востоке высоко над горизонтом желтела полная луна. Темные от старой крови балахоны мучителей блестели пятнами свежей крови, а лица и бороды свои, было видно, ироды умыли водой. В их расширенных зрачках все еще мелькали образы свершенных чудовищных зверств, проигрывая в памяти свои злодеяния, истязатели наслаждались.
- Небек, посмотри на меня.
Монах сидел на корме. Один из гребцов обернулся к нему.
- Ты лучший мой воин, ты первый поднимешься на корабль.
Кивнув, Небек отвернулся. Рослый негр с индийским лицом.
- На корабле чужак, – сказал монах. – Я слышу его душу, она поет ненавистью.
ххх
Как и было велено, арап первым начал взбираться по лестнице, следом за ним лезли другие. Монах стоял в шлюпке и ждал.
Выудив из-за пояса длинный нож, негр высунулся головой и на мгновение замер.
Возле мачты стоял незнакомец – в руке топор, в глазах одержимость.
- Он здесь.
Небек одним прыжком оказался на палубе и бросился на чужака. В тот же миг чужак прыгнул вперед и намеренно упал под арапом возле его левой ноги, чтобы ударить в колено. Ногу раздробило, брызнула кровь. Арап заорал и упал на колени. Варвар лежмя размахнулся и ударил по талии, быстро встал на колени и снова ударил – в лицо. Глаз чернокожего покатился по палубе, забурлила кровь в разбитом лице, закатился оставшийся глаз.
Он выдернул топор и поднялся на ноги, крепкая грудь вздымалась, твердый взгляд угрожал.
Трое воинов – рыжий верзила, скуластый альбинос и одноглазый мечник – стояли у борта и потрясенно смотрели на мертвого негра, никто не верил, что это случилось.
Снизу донеслось:
- Убейте его.
Эти слова толкнули воинов в атаку, с безумными гримасами они бросились на чужака одновременно, и один из них умер до того, как замахнулся ножом, – варвар метнул в его горло свой нож.
Двое сцепились. Альбинос уперся в рукоять топора и по-звериному скалился и рычал, а варвар схватился за его руку с ножом, не давая острию опасно приблизиться. В этот момент со спины подступил одноглазый и замахнулся мечом, но неожиданно варвар пнул его в пах и выиграл время, чтобы ударить альбиноса лбом по лицу. Короткий удар, из носа жирным плевком брызнула кровь. На мгновение альбинос потерял ориентацию, и варвар оттолкнул его и затем ударил в лицо топором.
Рывком обернулся.
Одноглазый уже прыгнул, замахнувшись мечом. Но человек в шрамах неожиданно сел, и противник споткнулся и перелетел через него, рухнул на спину, выронил меч.
Безжалостная рука вцепилась в сальные волосы, другая рука замахнулась топором и разрубила плоть пополам.
Все замолкло.
Варвар отбросил голову и обернулся туда, где должен был появиться монах.
ххх
Монах налегал на весло. Тяжелую железную клетку он сбросил в море, и шлюпка стала легкой и послушной. Он отдалился от корабля на десять метров, когда безвестный воин, появившийся на судне как возмездие божье, показался у левого борта. Воин долго смотрел беглецу вслед, и беглец ждал, когда воин прыгнет в воду и поплывет вслед за лодкой, но этого не случилось. Человек с топором развернулся и скрылся из виду.
Монах плыл на север, в открытое море.
ххх
Дверь с надписью «груз» не была заперта, и человек в шрамах оказался в каюте богатств. Бочки провизии и воды, кадки вина, кучи дорогих вещей и одежды, которую перестали шить сотни лет назад, фарфоровая посуда и множество предметов, имеющих хоть маломальскую ценность, все это было где-то украдено и теперь пылилось здесь, чтобы однажды быть проданным. Варвар пробрался в угол каюты к деревянному шкафу и нашел в нем большое количество инструментов и орудий труда – от молотков и кусачек до грабель и заступов. Он явно искал конкретную вещь.
С ржавым гвоздодером он спустился на палубу к невольным гребцам. Его встретили зло:
- Трусливая сука, гнилая душа…
- Почему ты ушел?
- Не нужно нам твое одолжение, убирайся к чертям!
- Ублюд…
Невзирая на брань и угрозы варвар достал нож и разрезал кожаную ленту на руках лысого мужика, который ничего не говорил, только скрипел зубами, и бросил рядом с ним гвоздодер, чтобы колодки на ногах мужик себе сам разломал. Невозмутимо человек в шрамах всех оглядел и ушел.
- Падла! Падла!
Лысый мужик разломал колодки и, осознав свободу, заорал, зарыдал, застонал. Остальные закричали ему, стали звать его.
ххх
Наступило утро.
За ночь освобожденные мужики и женщины залатали свои раны, наелись и напились, наплясались и натрахались до состояния глубокой апатии и истомы. Некоторые мужики всю ночь ревели и рыдали от счастья, почти все девочки истерично смеялись и глумились над трупами своих мучителей, разрезая безжизненные тела и испражняясь на них, а несколько старух до самого утра ползали на коленях и непрестанно проклинали Велиала, чье мифическое изображение висело на кормовом флагштоке дырявыми складками. Вакханалия порождала удушливые тошнотворные запахи, и запахи эти в отсутствии ветра сгущались над палубой и нагревали проклятый воздух, который к утру превратился в неподвижный ядовитый туман.
Человек в шрамах не спал эту ночь, но и не участвовал в диком разгуле, он сидел у основания бушприта и стеклянным взором таращился в едва различимую линию между совершенно чистым звездным небом и совершенно гладким лунным морем. Люди не замечали его фигуру, носовая часть оставалась свободной и чистой, приближались только те, кого посылали вниз за очередной винной кадкой – лестница находилась в пяти шагах от основания бушприта.
Утро было спокойное. Люди спали беспробудным сном и лишь один из них, неизвестный возле мачты, храпел. Все лежали в чем мать родила, измазанные своими и чужими выделениями; один мужик с татуировкой на шее спал в ногах какой-то женщины, уткнувшись лицом прямо ей в пах, немного поодаль две дивчины использовали чьи-то загаженные ягодицы в качестве подголовной подушки, а ближе к лестнице на нижнюю палубу в куче смешались сразу несколько мужиков, девушек, старух.
Человек в шрамах обернулся на звук осторожного шага – кто-то поднимался по лестнице. Лицо варвара дернулось удивлением, когда на палубу поднялась трезвая и одетая женщина с длинными вычесанными волосами.
Она смотрела на него и шла к нему, в тонких руках несла черную миску. Черное платье, черные волосы. Зрелое лицо было смелым и осторожным.
Присела на корточки и поставила миску возле него.
- Тебе надо поесть.
Она ждала.
Он посмотрел на нее, потом на сосуд.
- Я благодарна за то, что ты сделал. – Она поднялась. – Когда съешь, спускайся в трюм, я буду одна.
И ушла.
ххх
Через люк в носовой части гребной палубы человек в шрамах спустился в самый низ корабля, в пустой холодный трюм, и остановился под люком, уставившись в глаза той, которая его позвала. В свете спиртовой лампы глаза варвара, неподвижные, прокалывающие, могли казаться либо первобытными, либо мудрыми. Женщина сидела на покрывале, упираясь ступнями в киль, рядом лежала ее одежда.
- Чего ты ждешь? – тихо спросила она.
Он стоял еще секунду-другую, потом закрыл люк и стал раздеваться.
ххх
К вечеру мертвецов скинули за борт, палубу вымыли, флаг Велиала сожгли. Отрезвевшие и одетые, мужики и бабы сидели друг напротив друга, образуя овал, и серьезно что-то обсуждали. Юные девушки и маленькие девчата сидя скучились на корме и молчали, наблюдая за взрослыми с такими лицами, точно ждали решений о собственных судьбах. Человек в шрамах сидел на том же месте, где и раньше, но теперь не один – в шаге от него, спиной привалившись к борту, сидела женщина в черном.
Разговоры утихли, с минуту висело молчание. Потом один из мужиков – лысый среди бородачей, через плечо обернулся к обособленной паре и спросил:
- Эй, женщина. Мы все с одного острова, тебя никто не знает. Откуда ты?
- И как зовут? – добавила старая рыжеволосая баба.
Женщина в черном не сразу заговорила.
- Меня зовут Дамира. Я с острова Тан, из города Абба.
- Я слыхал об этом городке, слыхал, что он проклят. Что там сейчас?
- Безумие. Люди болеют и умирают, другие становятся одержимыми. Скоро придет день, когда город превратится в ад.
- Так происходит везде! – встряла рыжая баба. – Говорю вам, эта зараза идет с запада, нужно плыть на восток!
- Тихо! – Лысый мужик оглядел присутствующих. – Мы обсуждали и решили, куда нам плыть.
Все молчали. Баба качала головой и кусала себе губы, а все остальные, казалось, просто хотели скорее отправиться в путь – неважно куда.
- Ты разговаривала с ним? – мужик указал на варвара пальцем.
- Он не говорит.
- Ты знаешь его?
- Нет.
- Эй, варвар. Почему ты молчишь? У тебя нет языка?
Десятки глаз уставились на варвара в ожидании слова или хотя бы жеста, но ничего не произошло; человек в шрамах сидел неподвижно с чуть прикрытыми веками, слегка потупившись, как будто был в трансе. Лысый от неудовольствия сплюнул, а кто-то с презрением ляпнул:
- Может, он себя богом возомнил, раз не хочет говорить с какими-то людьми?
- Послушай, женщина, – лысый обращался к Дамире, – нас всех забрали с Диона, там наш дом. Но мы не вернемся, потому что все хутора на острове сожжены. – Он обернулся на сборище своих односельчан. – Этим людям уже все равно куда плыть, у них ничего не осталось. Скажи нам, – повернулся к Дамире, – есть ли у нас надежда на новую жизнь? На острове Тан.
- Только не в Аббе, в этом городе смерть…
- Значит, надежды нет?
- Она есть. На другом конце острова стоит деревня Набак, деревня отшельников, туда многие ушли. Я думаю, люди нашли там новую жизнь.
- Значит, есть. – Лысый обернулся к народу: – Вы ее слышали, у нас есть надежда. Вставайте. – Он бодро встал на ноги, но другие не разделяли его энтузиазма и молча за ним наблюдали. – В чем дело, братья? – Вожак встречал апатичные взоры. – Эта посудина не сдвинется с места, пока мы не сдвинем ее. Вставайте!
Мужики стали нехотя подниматься, несколько дней им предстояло грести.