Майский ласковый ветерок то желтобокой синичкой оповестит о благоухании черемухи белой, то зальется соловьем перед ясным денечком над кустами душистой сирени.
А то наречется вдруг иволгой и сладко пропоет:
“Фи-ить, фи-ить! Весна, яко дева украшена красотою и добротою, сияюще чудно и преславне. Фи-ить, фи-ить!”
С весенним нежным ветерком залетела в мое распахнутое окно первая муха, и запело в доме все кругом вместе с ней. Пели картины на стене, тюльпаны в вазе на столе. Дверь певуче открывалась, упоенно напевала: “муха, муха прилетела…”, а половицы, как старухи насмешливо скрипели ей в ответ: “тебе-то что за дело, тебе-то что за дело…”.
Свистел чайник и вздыхал, муху к чаю приглашал:
“Выпей чайку-у, з-забудешь тоску-у!”
А муха все летала по дому:
“Жжу-жу-жу” да “жу-жу-жу, немного с вами в доме пож-живу!”
Я потом сидела с веселой мухой-цокотухой за столом, пила чаю вприкуску с сахарком.
Чудно и преславно было мне с мухой пить чаю и, заглядевшись в окошко, как майский ветерок свивает веночки из одуванчиков, затаенно слушать перезвонную песню улыбчивой красавицы весны.
Одуванчики цвели повсюду: и во дворе дома, и на обочине дороги. Поляна за многоэтажками была вся усыпана желтыми цветами, будто осколками златоокого солнца. Плел ветер веночки и украшал ими белокурые головки малых детишек, принаряжал венками раскудрявившиеся нежной зеленью березки.
Даже летающие крылатые пташки, и те были увенчаны цветочками-веночками.
Вскинешь взор в поднебесье, а там птички порхают в золотистых венцах, словно в “коронах” венценосных журавлей. Одна пташка летела над поляной, да уронила венчик. Я мимо шла и подняла его себе на память.
Дунет, бывало, ветер мая, глядь, а сотворенные из бронзы обитатели самого уютного в городишке местечка, величаемого “Рыбной деревней” - все в венках из майских цветов. Казалось, желтые венки сейчас возьмут и оживят, застывшие в статичной позе, и обезьянку со шкипером, сидящих на скамейке, и вечно выглядывающую из-за двери Таверни премилую девушку.
Чудилось, благословенная Птица Счастья тоже расправит длинные крылья на самой маковке башни и полетит над колыхающимися в волнах Преголи листьями кувшинок. И крик её, эхом отозвавшись в пространстве гулкого дня с венчальными свадьбами, тихо растворится среди дышащих древностью стен близлежащего Кафедрального Собора.
Птицу Счастья, возвышавшуюся на башне “Рыбной деревни”, далеко было видно, словно маяк на морском берегу.
Люди тянулись к Птице-лебедушке, подпирающей белые облака.
Ходили слухи, ежели прикоснешься рукой к бронзовому крылу чудодейственной Птицы, тому счастье непременно пребудет во всем благолепии.
Народ от души и обнимал эту Птицу, и целовал, да так заобнимал, зацеловал её родимую, что она теперь сияет на солнце дивным лучистым светом, словно оберегая всякого встречного-поперечного от лиходейной судьбы.
“Ну, прямо, как малые дети, - лукаво посмеивался над людьми звонистый ветерок, - никому не хочется с бедой вековать да с тоской горевать”.
Так и текли весенние райские денечки, пленяя сиянием ясным, куда ни глянь, везде солнышко.
Ветер, порой, то тихонько песни распевал, словно ворожил, то звонко смеялся над бегающей детворой и плел веночки из одуванчиков.
27 мая 2011 г.