Баба (Очерк)

Я ничего не записываю, моим речам внимают волны. Я ничего не рисую – лилово-оранжевым заревом, берег цвета индиго окрашивает закат. Ветер уносит мои мысли, скалы бросают вызов бесстрашию. И только на вершине горы не зелено, там все выжжено и лежит солома, можно собрать в стоги сено, как делают в русской деревне и накормить вечно праздно шатающихся коров. На самой высшей точке горы павлин хвастает хвостом-веером, а солнце неумолимо выжигает и так уже бурую землю. Море передает волнами мои истории другим. Небо смотрит в меня, я смотрю в звёзды.
В Москве всё иначе: «Слава Богу, в этом городе никто не смотрит вверх», – задыхаясь, кричу, лавируя по дорогам каменных джунглей.
В Гокарне стало спокойнее и как-то одухотворённее после шумного душного Арамболя с его выкриками на main road: «Давай, давай, русский, покупай»! «Подарок бабушка!» и самое инопланетное: «Тарелка-марелка!»
Индусы, приросшие к своим торговым местам, пытаются и по сей день выучить русский.
Я с Sunshine ехали на индийском поезде за двадцать рупий с пассажира, казалось, что он не стал таким за годы беспощадной эксплуатации, а был грязным уже при строительстве, потом его просто поленились помыть. Серые вентиляторы на потолке не создавали ощущения прохлады. Живот ныл от несвежего лобстера, поэтому я распласталась на сиденье для трёх человек. После утомительных пяти или шести часов – не помню; всё перепуталось в обрывках переспрашивании времени, наблюдении за азартными играми в кости, карты индийских мужчин, как-то очень компактно поместившихся в тамбуре.
Мы прибыли. Трехколесная улитка-рикша уже поджидала возле перрона, чтобы поглотить лёгкую туристскую добычу, т.е. нас.
У ангелов бывают острые крылья. Мои крылья стали мягкими и какими-то домашними в Гокарне. Множество паломников со всей Индии ежегодно прибывают туда, чтобы совершить пуджу. Индусы с ритуальными чётками и тилаками на лбах всегда просили меня сфотографироваться с ними. Я смеялась и соглашалась, а один темнокожий индийский мальчик плакал и получился очень несчастным на фото.
В один из дней мы решили. Мы решили с Sunshine, Олей и Димой совершить восхождение по священной горе и попасть в пещеру Шивы или Ади-Гокарну, по преданию, именно оттуда он вышел  из патала-локу на поверхность земли.
       Мы пробирались плавно и лениво под полуденным, не щадящим плеч солнцем. В одном храме мы помолились, как умели, лингаму соединившемуся с йони, наверняка показавшемуся бы беззаботному туристу из отеля, грудой грубых камней, украшенных цветами лотоса, бананами, воскуренными благовониями.
Мы шли ступенька за ступенькой к вершине, но остановились возле странной двери запертого храма. Что-то было написано на санскрите, а за тёмными стёклами светился… человек!  Ну, это конечно была скульптура, но в темноте, она как-бы флюоресцировала и таращила на тебя глаза, держа какой-то свиток в руке. Под замком притаилась кобра из чёрного камня, наверное, для охраны святилища.
И вот мы героически покорили гору, исколов ноги в выженных солнцем колючках. Дима и Оля поманили нас в пещеру. Они два года подряд приходили сюда и не могли дождаться бабу’. Но в этот раз нам и, особенно им, несказанно повезло: просветлённый индус весело беседовал со старыми немками. Завидев нас, они наскоро распрощались, и, как - будто примагниченные, мы опустились на каменный пьедестал. Яркий белесый луч рассеивался по всей пещере, беря начало из небольшого отверстия на потолке. Молочная дымка окутала нас, смешиваясь с благовонным дымом, завернула каждого в тёплую вуаль, да так, что мы вспотели.
Баба’ зажёг огонь в лампадке, поводил им вокруг нас, окунул пальцы в какую-то красную порошковую смесь и поставил мне и Оле точки бинди, а Диме с  Sunshine продолговатые V-образные тилаки на лбах. Затем он начал рассказывать про индуистских святых на сбивчивом английском. «Есть три столба религии: Шива, Вишну и Брахма», –  загадочно щуря глаза, тараторил он. Брамин, а ведь индус был именно из высшей касты, т. к. через левое плечо змеился белый лоснящийся шнурок, попытался объяснить то, что Шива вот уже пятьдесят тысяч лет спускается с небес на землю в эту пещеру, через световое отверстие на потолке, называемое дверью и, разговаривает, например с ним.
Нас отвлекли тёмные головки с бегающими коричневыми глазками, поочерёдно просовывающимися в «дверь».  Индийские сорванцы что-то крикнув, пустились наутек. Баба’ помолчал и продолжил, как ни в чём не бывало про Ганешу, который приходит в Дели, про собрания богов посреди океана и т. д.
Он говорил со всеми. Олю похвалил, воскликнув: “Strong mum!"  Из-под полосатой майки виднелся округлый семимесячный живот. В сухопаром Диме брамин сразу распознал йога, и поставил ему на голову бутылку минералки, приговаривая «Water boy, water boy, когда вернешься в Россию, будешь носить воду». Баба’ не унимался, а повелел Диме балансировать бутылью и при этом смотреть на тилак, как-бы в третий глаз. Дима погрузился в транс и пребывал там довольно долго. Sunshine - темноволосый, смуглый, с кустистыми чёрными бровями, крепкого телосложения. Баба’, подмигнув ему, произнес: «Indian man, power man».
Ушами я услышала, что хорошо говорю по-английски, что мне желательно купить аюрведическое мыло, что…
Английские фразы долетали эхом до меня. Мои иллюзии насчет меня улетучились в дырку на потолке. Я посмотрела вниз, на дно души. Со вдохом чилима цветные пазлы моей жизни собрались в мозаику.
Я долго шла к Индии.
Пентаграммы, как символ свободы от религии в тринадцать. Сейчас перевернутые пятиконечные звёзды висели практически на каждой католической Церкви, правда, как символ Нового года.
Омы, вошедшие в сознание вместе с духовным пробуждением в  семнадцать лет. В Индии присутствуют повсюду уже до смешного: можно продать кусок древесины, нарисовав на нем ом.
Хожу в разноцветных одеждах, каждый день чуть больше тридцати в плюсе, ставлю бинди на лоб, и никто не тычет в меня пальцем.
В дыму всё перемешалось. Два, четыре, десять - целая толпа мелких индусов захлестнула пещеру. Они смеялись, показывали на нас, а некоторые стояли и смотрели тем прямым взглядом,  оценивающим и внимательным, как-бы спрашивая: «Нам нечего скрывать, а вам?» Мы их фоткали и вытягивали указательный и средний пальцы. Баба’ детей благословил, поставил бинди на лбах, окурил ладаном. На протянутую учительницей денежку, ответил на английском: «Мне не нужна бумага, деньги - это бумага, я свободен, я не работаю, я не раб своих желаний, принесите мне лучше в следующий раз бананов или кокосов». Но кто-то все равно успел оставить десять рупий на алтаре.
Мы покидали место Шивы, озарённое струящимся дымом из уст Парвати, на полу пещеры лежит зеркало.
Одержимые индусы играли на плоской поверхности горы в крикет.
А ты поговоришь ещё со мной?