ИДУ НА ТАРАН, ИЛИ ПОСЛЕДНИЙ ПОБЕГ...
Невезение–штука кислая . Как началась черная полоса, так и сиди в ожидании, пока она кончится. Ведь недаром говорят, если неприятность должна случиться, она обязательно случится. Кольку неудачи преследуют уже третью неделю. За это время он уже дважды пытался дать деру из дома и отправиться на фронт. Уже второй год идут ожесточенные бои с проклятыми фашистами , враг стоит у ворот Сталинграда, а он, Колька, с мамой и двумя младшими сестренками отсиживается в глубоком южном тылу под солнечным самаркандским небом, ходит в третий класс школы.
Раньше Колька жил на Украине, в стольном граде Киеве. Отец его, бывший инженер завода «Арсенал», ушел добровольцем на фронт, воевал на ленинградском направлении. От него очень изредка приходили солдатские письма- треугольнички.
Как радовался Колька, когда в их саманный домик на окраине города стучал желанный почтальон. Это был грузный пожилой узбек , его лицо , изрезанное морщинами, лучилось добродушием. Мумин , так звали почтаря, тяжело слезал с потрепанного велосипеда и, размахивая над головой засаленной тюбетейкой, широко, во весь беззубый рот, улыбался. Это был добрый знак. Значит, пришло хорошее письмо с фронта. Но все знали: если Мумин шапочку не снимал, стало быть, дела скорбные, черную весть приносил он в дом.
Колькина мама работала теперь медсестрой в гарнизонном госпитале. Когда в Киеве началась эвакуация населения, Наталья, так звали Колькину маму, подалась с детьми в этот дынный край. Накануне пришло из Самарканда письмо от подруги, работавшей там врачом. Она-то и сосватала тогда Наталку на перемену места жительства и помогла устроиться на работу.
Колька сидел в за обеденным столом, подперев кулаком подбородок .Рядом лежал зачитанный номер газеты «Пионерская правда» с рассказом писателя Валентина Катаева о беспризорном мальчике Ване Солнцеве, который стал сыном полка . Колька тоже твердо решил убежать на фронт и стать сыном полка. Первые две попытки побега оказались неудачными. В первый раз Кольку быстро сняли с поезда. Не успел он отъехать от города и пяти километров, как его прихватил бдительный милиционер.
Второй побег оказался более удачным. Мальчишка отъехал от дома на расстояние больше двухсот километров. Удача бы сопутствовала ему и дальше , но подвела соленая овечья брынза, которой он запасся на дорогу. Колька ужасно захотел пить. На одном из полустанков он заприметил колонку, добежал до нее и стал жадно пить. Не заметил мальчишка, как подошли двое военных с патрульными повязками на рукавах. И опять побег был сорван. Кольку посадили на товарняк, шедший порожняком в Самарканд, и наказали машинисту сдать пацаненка в привокзальную милицию. Ох, и разозлилась на него Наталья. Взяла старый отцовский ремень и отходила сорванца по мягкому месту так, что Колька пропустил два дня занятий в школе…
… Он сидел на стуле в горестных думах и ерзал от боли, скорее даже не от боли , а от досады. Колька никак не хотел понимать, почему мама на него сердится. Папа воюет на фронте, ему можно. Даже Ванька Солнцев на фронт убежал. А почему ему, Кольке Семенову, фронт под запретом? Там, на войне, и солдатская форма ладная , и харчи сытные, и винтовка настоящая. И опять же, маме легче, все на один рот в семье меньше.
В школе Кольке было мало интересно. На уроках он постоянно мастерил бумажные самолетики и украдкой пускал их по классу. Мальчик бредил небом. Свободное время Колька любил проводить на базаре. Он болтался среди овощных рядов и впитывал в себя душистый аромат дынь, сушеного урюка, изюма, аппетитных бархатных персиков. Вдоль рядов вальяжно фланировали, выписанные из госпиталей офицеры, в сопровождении молоденьких дам-хохотушек. Они с удовольствием отправляли в рот, отливающие солнцем персики, на ходу выплевывая косточки , которыми щедро была усыпана земля. Кто-то из мальчишек подсказал Кольке, что эти косточки, если их промыть и просушить, можно не без выгоды сдать в аптеку и получить за них небольшую сумму денег. Теперь Колька решил не торопиться с побегом ,а подготовиться к нему более тщательно, чтобы не было осечки.
–Теперь я изменю тактику ,-решил мальчик , закрывая ящик комода,- буду стараться в школе, закончу третий класс, а летом , когда все забудут про мои предыдущие подвиги, опять убегу на фронт.
Колька подошел к висевшему на стенке отрывному календарю и сорвал листок. Это был первый день ноября сорок второго года. . Мальчишка стал в уме пересчитывать возможные доходы от косточкового промысла, но быстро запутался и вновь опустился на стул. Настроение стало явно веселее. Раз поставлена цель, надо настойчиво идти к ее достижению. Колька еще раз заглянул в комод, вынул из ящика два листка писчей бумаги и засел писать письмо папе. Он склонился над столом и, старательно пыхтя, стал выводить ученическим пером корявые буквы, опасаясь поставить кляксу…
Весь укутанный посеревшими бинтами, старший политрук стрелкового батальона Авдей Семенов больше походил на египетскую мумию. Он лежал в большой хирургической палате гарнизонного ленинградского госпиталя в отрешенном состоянии, его глаза были застелены пеленой тумана, он тяжело и хрипло дышал, нитевидный пульс еле прощупывался. Офицера привезли всего изрешеченного пулями из самого пекла – с Невского пятачка. Там ,отстаивая Невскую Дубровку, полк , в котором служил Авдей, оказался зажатым на этом клочке суши в устье Невы, и в течение месяца вел неравный бой с фашистами. На войне взрослеют и мужают быстро. Семенов воевал уже второй год и по солдатским меркам считался обстрелянным воином. Вот только подводили глаза. У Авдея была прогрессирующая близорукость в шесть диоптрий.
…Температура была очень высокой – под сорок. Майор медицинской службы Платонов, осмотрев раны, явно занервничал: начиналась гангрена. Хирург окинул тревожным взглядом стоящую рядом медицинскую сестру и деловито скомандовал:
-«В операционную».
Больше четырех часов боролись врачи за жизнь Авдея. Ноги спасти не удалось. Быстро развившаяся гангрена не оставила шансов на успех. Политрук уже лежал на койке, покрытый простыней, когда в палату принесли письмо из далекого южного тыла. Это было запоздалое, но такое долгожданное письмо от сынишки...
Старый Мумин прислонил свой драндулет к калитке и нерешительно заглянул во двор. Наталья, вышедшая на крыльцо с лейкой, так и остолбенела .
–Ты , это дочка, не казни себя, а держись. – И почтальон вручил ей «похоронку».
Выплакав первые вдовьи слезы, Наталья собрала детей в горнице и тихо произнесла:
—Папы больше нет. Он погиб в боях за Ленинград.
Младшие девочки оцепенели, держась за мамин подол, а Колька прижался к Наталье мокрой щекой и выдохнул:
-Когда я стану постарше, отомщу за папу. Ты мне веришь, мама?...
Колька времени зря не терял. На дворе уже стоял март, в копилке у мальчика собрались какие-то деньжата, по предварительным подсчетам не меньше ста рублей. Деньги , конечно, небольшие, но если учесть, что до лета еще далеко, к походу на фронт он успеет хорошо подготовиться. Сразу после Нового года Колька стал себя готовить к войне и физически. В доме напротив жил русский мальчик Митяй, его погодок. Во дворе его дома старшие соорудили турник, и ребята стали устраивать соревнования, кто больше раз подтянется. Колька был маленького роста, и подпрыгнуть до перекладины ему не удавалось, как он ни старался. Когда пытливый пацан подставил табуретку , дела пошли лучше. Однако Митяй все равно обгонял своего соперника и подтягивался уже восемь раз, в то время, как Колька, кряхтя , с натягом, успевал подняться над перекладиной только пять…
С фронта стали приходить утешительные сводки. Раньше из черной тарелки репродуктора часто звучал скорбный голос диктора:
- После тяжелых и кровопролитных боев советские войска оставили города Брест, Минск, Могилев, Киев…
Немецкие войска наступали так стремительно, что Колька не успевал запоминать названия, сданных врагу городов и населенных пунктов. А сейчас... Вначале сильное впечатление произвела победа под Москвой, а уж совсем недавно и вновь радостная весть: одержана победа в Сталинградской битве и не над кем - ни будь , а над самим фельдмаршалом Паулюсом. Кольке почему - то казалось, что это самый сильный фашистский генерал…
…Близился конец учебного года.
На двадцать пятое мая Фатима Султановна , классная руководительница назначила родительское собрание и наказала ребятам известить об этом родителей.
Колька проснулся в то утро в хорошем расположении духа. Еще вчера вечером он разбил глиняную собаку и, собирая рассыпанную по полу мелочь и кредитные бумажки, удовлетворенно промычал:
-Здорово, ну я просто миллионер.
Косточки и в правду сослужили мальчишке добрую службу: улов оказался приличным – около трехсот рублей. На чердаке, в ворохе старого тряпья, Колька спрятал вещевой мешок, куда сложил килограмма два сушеных сухарей, две банки тушенки, семь вареных картофелин и целую банку конфет «монпасье». Это было огромное богатство. Бежать на фронт Колька решил не ночью , а днем. Во - первых, мама не успеет спохватиться, а когда узнает, будет поздно, он уже доберется до Ташкента, а может и дальше. Во- вторых , ехать ночью ребенку, да еще одному, было делом ненадежным. Колька решил действовать так. Дневным поездом он попытается добраться до ближайшего узлового города, а потом пристанет к каким-нибудь беженцам и попросит выдать себя за их ребенка, ведь деньги у него есть, и он сможет таким образом отвертеться от возможных сюрпризов . Главное, добраться до центра России, поближе к фронтовой полосе, а там держись, фашист, Колька Семенов придет и поквитается с тобой за погибшего отца , будь уверочки…
Еле дождавшись последнего звонка, Колька помчался домой. Сестер, к счастью, дома не оказалось, они задержались в школе. Он бросил ранец в угол и побежал на чердак за рюкзаком. В комнате мальчик еще раз огляделся, бросил короткий взгляд на фотографию отца ,еще довоенную, такую знакомую... Он сел за стол в раздумье: писать записку маме или нет? Решив про себя, что записка только убыстрит поиски, мальчик решил не оставлять следов.
–Пришлю маме письмо с фронта вместе с фотокарточкой в солдатской форме и ,может быть, уже с боевой медалью ,-решил Колька, напяливая на макушку панамку. Озираясь по сторонам, огородами он выбежал за плетень и вдоль хлопкового поля побежал в сторону городского вокзала…
Кольке здорово повезло. на вокзале долго мелькать ему не пришлось. На перроне он смешался с толпой женщин с детьми , незаметно для милицейских глаз пробрался на крышу вагона и удобно разместился у вытяжной трубы. Рядом примостилась толстая тетка с красным, как у пьяницы, носом , со всем своим выводком. На груди у нее был подвешен младенец, жадно сосущий молочко из бутылочки, а двое детишек постарше, прилепились к матери и держались за полы ее засаленной юбки. Поезд отходил на Джамбул, в соседнюю Киргизию. Кольке было без разницы куда ехать, лишь бы не ссадили с вагона, как это уже многократно бывало. Он сидел на крыше и наблюдал за посадкой. Несколько раз по перрону прохаживались военные патрули и милицейский наряд. Вся платформа была усеяна шелухой от семечек и сливовыми косточками.
-Если продержусь до Джамбула,- подумал Колька , - значит пол- дела будет сделано. Дальше прямиком до России, а там и фронт не за горами. Главное – запастись терпением. Чего - чего а терпения, ему, битому беглецу, не занимать.
Что сейчас делает бедная мама? Наверняка поставила «на уши» местную милицию. Мысли о матери заставили Кольку съежиться. Сколько горя терпит она, бедная , от него, непутевого. Но, ничего. Скоро он попадет на настоящую войну, где стреляют не понарошку из деревянных пугачей , а поливают из винтовок тяжелыми свинцовыми пулями.
Вообще-то он мечтал больше об авиации. Под Колькиной кроватью в деревянном ящике, где покоились игрушки, был целый самолетный парк с аэропланами, дирижаблями, была даже деревянная модель планера с обклеенными калькой крыльями - ее отец собрал прямо перед войной.
Колька сидел верхом на своей торбе с вещами, склонив голову и тихо сопел. Рядом , приладив под сиденье тугой вещмешок примостился солдат с обветренным лицом . В руках он теребил засаленную пилотку. Сквозь сонную пелену мальчишка уловил любопытствующий вопрос фронтовика:
- И куда же ты , братишка, собрался, дорога, вишь, она длинная, а ты один, без мамки.
И тут Колька расслабился. То ли бдительность потерял, то ли забыл, что отвечает взрослому человеку, а не своему ровеснику и тихо пробубнил сквозь сон:
-На войну…
— Бывает!- в тон пацану задумчиво откликнулся солдат, продолжая неспешно лузгать семечки...
СОН КОЛЬКИ.
…Командир энского авиационного полка майор Курмашов сидел за колченогим столом в прокуренной комнате, и обсуждал с офицерами план предстоящей операции, поставленный командованием Центрального фронта. После победы в Сталинградской битве боевой дух воинов заметно окреп. Остался позади коварный и ошеломляющий удар у западных границ Белоруссии в июне сорок первого, когда была практически уничтожена вся сосредоточенная на этих рубежах бомбардировочная и истребительная авиация, некоторая растерянность перед мощным и хорошо организованным натиском немцев. Не шутка, когда за каких-то три -четыре месяца, фрицы оккупировали две трети страны.
Шли бои на Курской дуге, и от успеха авиации немало зависело. В наземной части головной битвы под Курском должно было участвовать не менее одного миллиона человек. Курмашов нервничал. В последних боях его полк понес потери. Опытных летчиков было маловато , а желторотиков выпускать в небо было боязно. Прямо из училища молодняк сразу попадал в пекло боев. Необстрелянные , но ершистые. Вот и приходится старикам шефствовать над пополнением.
На войне растут быстро. Вот Ваня Куликов, например. Курмашов любовно посмотрел на своего командира третьей эскадрильи. Пришел из училища восемнадцатилетним пареньком из летного училища в конце сорок первого. Краткосрочный курс. Тогда летчиков "пекли" как блины. Иван начинал у него, ведомым. Подумать только, за полтора года парнишка из "желторотика" превратился в настоящего летчика, на счету которого уже одиннадцать сбитых самолетов. Вот и отличай юнцов от стариков, когда порой у них и разницы в возрасте-то нет.
— Все можно пропить кроме опыта , - подумал майор Курмашов и потянулся за папиросой. В комнату вошел встревоженный дежурный офицер капитан Ульянов и положил на стол свежий рапорт-сводку о вчерашнем бое.
Погибли летчики Максимов и Онопко, а воспитанник полка Коля Семенов совсем учудил. Из донесения Курмашов выяснил, что мальчишка упросил экипаж тяжелого бомбардировщика взять его с собой. На подлете к цели снаряд попал в кабину и пилот принял решение не выбрасываться с парашютом , а направить горящую машину в идущую на марше танковую колонну противника.
Курмашов отлично помнил тот дождливый день, когда на контрольно-пропускном пункте полка он встретил маленького продрогшего мальчика. Он назвался сиротой и попросил оставить его в части. Майор пожалел пацаненка , приказал поставить на довольствие и пошить обмундирование. Так Коля Семенов стал сыном полка….
— Расскажите подробней как это случилось? -желваки у Курмашова нервно заходили, зажигалка гасла, и он никак не мог зажечь потухшую папиросу. И капитан стал рассказывать…
В то злополучное утро Колька был помощником дежурного по пищеблоку. Услышав рев моторов, мальчуган побежал на летное поле и остановился около знакомого бомбардировщика. Там уже хлопотал штурман. С этим летчиком по фамилии Онопко, ему удалось ранее быстро сдружиться , странно но они нашли общий язык. Штурман был раза в три старше сына полка. Бывший комсомольский работник, наскоро прошедший обучение в училище ,стал новоявленным летчиком еще накануне войны. Тогда было почетно оказаться в «стае» сталинских соколов.
Колька постоянно крутился у самолета и штурман не отгонял его от себя, а наоборот, зазывал в кабину, показывал ручки управления, терпеливо объясняя назначение приборов. Летчик и сам не подозревал, что по- отцовски привязывает парня к себе…
По инструкции брать мальчишку в бой категорически запрещалось, однако задание было, как казалось , не очень сложным. Лететь предстояло на близкий объект, вдоль линии фронта отбомбить артиллерийские позиции неприятеля. И хотя самолет военный, для провоза пассажиров не приспособленный, штурман Онопко взял грех на себя и поднял мальчишку на борт…
Фортуна часто переменчива к летчикам. Тридцать минут тихого и спокойного полета сменились суетой и беспокойством. В кабину попал зенитный снаряд. Пилот Максимов был сражен наповал, лицо штурмана Онопко заливала кровь, он ничего не видел. Испуганный Колька пробрался на место пилота и, отодвинув его обмякшее тело, взял управление машины на себя. Штурвал плохо слушался. Колька потянул самолет вверх, выровнял горизонталь и почувствовал, что машина теряет высоту. Земля неумолимо приближалась. Сквозь сизую завесу дыма он разглядел колонну танков, на башнях которых красовались белые кресты. Колька потянул штурвал и направил горящий самолет в самый центр колонны. Он судорожно прокрутил ручку бортовой рации и прокричав в микрофон: «Иду на таран!», врезался в гудящий моторами металлический ромб…
—…Да, с этим Колькой незадача вышла, - майор Курмашов снова закурил папиросу и обратился к начальнику штаба полка капитану Карасеву, - за сорванца перед командованием я отвечу, только жалко парнишку... Такой маленький, а мужество, как у бывалого асса.
Потом помолчал и добавил:
—Ты вот что, пиши на Семенова реляцию. По- моему , он тянет на Героя. Жаль, но по малолетству не пропустят. Пиши на орден Боевого Красного знамени. Более, чем достоин…Пиши, не робей, капитан!...
— Эй, красавэц, прасыпайся! - молодой милиционер с раскосыми глазами и в полинялой гимнастерке теребил Кольке вздыбившийся вихор, - прасыпайся, шельмец, приехали!
Колька приоткрыл слипшиеся веки – перед ним стоял мент с широко улыбающимся лицом. Колька оглянулся. Сон о том , как он на горящем самолете таранил танковую колонну вмиг улетучился и вернул мальчонку в реальную жизнь. Он сильно наступил себе на ногу, вышло больно, значит, сказка о небе кончилась. Ни Антипа, ни тетки с детским выводком видно не было. Скорей всего, эта была конечная станция.
Милиционер вынул из кармана перочинный нож и , чикнув по веревке, освободил Кольку от опоясавших его пут.
—Куда путь дэржишь, джигит?
Милиционер коверкал русские слова, а незадачливый беглец, хлопая глазами , хаотически думал, как бы половчее соврать.
—Как называется эта станция?- глядя исподлобья на стража порядка спросил мальчик.
—А тэбэ какая лучше?- вопросом на вопрос открестился мент.
—Ты приехал в славный город Джамбул. Нэ павэзло тэбе, арел. Поезд дальше не пайдет. Что , из дома удрал?
Милиционер пытался расположить Кольку к себе, однако тот затаился, стоял, как высохшая мумия и молчал.
— Нэ хочэш говорить, твой дело, в мылыции всо расскажеш.
Дядька крепко взял его за руку, и они направились по крыше вагона к узкой металлической лестнице. Внизу по платформе разгуливал второй милиционер. Был жаркий день, и тот постоянно обмахивал лицо свернутой вдвое газетой.
— Вот беглеца поймал , -сообщил напарнику сверху коллега на киргизском языке, - молчит, как партизан. Но ничего, в участке , как миленький заговорит…
— Вот и закончился мой поход на фронт,- горько заключил Колька, когда его тонкие, как спички, ножки, соскочили с лесенки на запыленный перрон.
В милицейском пикете, куда привел его раскосый дядька , запираться долго не пришлось. На столе у дежурного по отделу уже лежала бумага с его, Колькиной ориентировкой. Мальчишке ничего не оставалось делать, как рассказать всю правду о своих художествах. Он честно назвал свою фамилию и домашний адрес в Самарканде. Дежурный офицер довольно потеребил усы, и стал накручивать ручку допотопного телефона. Услышав на другом конце провода голос, капитан торжественно отрапортовал:
— Ваш самаркандский беглец с Вишневой улицы у нас в Джамбуле.
С ним все в порядке. Вечером отправлю его с оказией, пусть мать успокоится.Капитан положил трубку на рычаг и недовольно бросил в сторону Кольки:
-—Тут преступную шантрапу ловить некому, а ты все в войну играешь. Взрослеть нужно, парень. Уразумел?
…Наталья никак не могла придти в себя. Этот сорванец опять устроил ей спектакль с побегом. Ни в привокзальной милиции, ни в приемнике-распределителе ей ничего вразумительного не ответили. Один хромоногий старшина участливо пробурчал:
— Каждый день пацанва валит из дому в поисках военной романтики. Она, видишь ли , едри твою в корень, подвигов великих жаждет. Но ничего, как валит валом весело, так и возвращаем их под фанфары и белы рученьки. Не твой первый, не он и последний. Вот помяни меня, дочка, и двух дней не пройдет , как сыщем мы твоего беглого. У нас на них нюх особенный…
В этот вечер Наталья, уложив девочек спать, принялась за стирку. Налила в корыто ведро подогретой воды, всыпала наструганного хозяйственного мыла, и начала было тереть грязное белье, шурша мыльными пальцами по волнистой цинковой доске, как услышала настойчивый стук в дверь. Вытерев наскоро руки о фартук, женщина вышла на крыльцо. Там ее ожидал щупленький мальчишка, годами несколько старше ее Кольки, да и ростом тоже повыше. В руках он держал бумажку с казенным штампом. Наталья судорожно выхватила ее из рук мальчишки и стала читать. В глаза бросился торжествующий текст: «Беглец нашелся. Вернем Самарканд командой формируемого санитарного поезда. Начальник линейного отдела милиции майор Бакиев»
У Натальи засветились глаза. Завтра она снова увидит свое чадо. Упрямое, хитрое, пытливое. Ну, что поделаешь, мальчик есть мальчик и она за него пока в ответе…
Парнишка- курьер, переминаясь с ноги на ногу , собрался уже было уходить, когда Наталья спохватилась:
- Ты принес мне ,сынок, радостную весть. Пойдем -ка , в хату , я угощу тебя персиками…
Железнодорожный состав, стоявший натянутой струной ,гудел, как встревоженный муравейник. Здесь формировался санитарный поезд. Все вагоны были превращены в походные больничные палаты. Тяжелых больных не было. Их оставили в центральном госпитале. Основной контингент поезда состоял из команды выздоравливающих воинов. Начальник санитарного поезда майор медицинской службы Голубев сновал между вагонами, отдавая персоналу короткие распоряжения. У штабного вагона стоял, облокотившись о поручень подножки, грузный милиционер со старшинскими погонами. За руку он крепко держал щуплого, на вид десятилетнего мальчонку . Поравнявшись с доктором, блюститель порядка отдал офицеру честь:
—Вот, вручаю беглеца под Ваш присмотр. Велено доставить в Самарканд к матери. Линейная служба милиции уже оповещена , будут встречать.
Дядька-старшина потрепал ребенка по взмокшей шевелюре и на прощание бросил:
—Слушайся доктора во всем. Он теперь на всем пути следования твой отец, Бог и воинский начальник. Счастливой тебе дороги, путешественник!
Милиционер молодцеватым шагом зашагал вдоль платформы, теснимый группами раненых солдат, которые в ожидании посадки, закручивали цигарки и дымили галдя и пуская сизые кольца, ядреного самосада.
…Доктор Голубев был воякой еще старой дореволюционной закваски. Медицинский институт он окончил в Санкт-Петербурге , в аккурат, накануне празднования трехсотлетнего юбилея императорского дома Романовых. Даже повоевать пришлось на фронтах Первой мировой. Начальник санитарного поезда гордился тем, что спас многие сотни жизней бойцам и командирам армии генерала Брусилова.
После падения империи служил в петроградских госпиталях , а когда отгремели последние залпы гражданской войны, осел в Москве и стал заниматься научной работой.
Известие о начале войны с Гитлером застало доктора в Ленинграде, где он выступал на Всесоюзной конференции кардиологов. Еще в сталинские, страшные годы репрессий, ему удалось защититься и получить ученую степень.
В военкомате , куда Голубев пришел без повестки проситься на фронт, ему вежливо отказали, сославшись на то, что стране очень нужны молодые кадры медиков и негоже разбрасываться профессорами и доцентами, пусть уж лучше студентов учат.
Однако, в сорок втором, настойчивый доцент дожал одного знакомого доктора, бывшего однокашника из Санитарного управления Кремля и тот ему помог. И попал бывший императорский студент не куда- ни будь , а в самое, что ни на есть пекло–на Северный Кавказ…
Майор даже поежился от этих секундных воспоминаний. Они поднялись в головной вагон, и зашли в купе. Сразу же пахнуло неказистым солдатским холостым духом, на столике – хаотическая стопка неподписанных бумаг, рядом – неприбранная постель. .
Доктор виртуозно скатал матрас с постелью и забросил его на верхнюю полку, потом раскрыл плохо поддающиеся окна. Заколыхались полинялые занавески и в тихий закуток ворвались струи свежего воздуха. Сквозь полуоткрытую дверь , Голубев выглянул в коридор и, увидев хлопотавшую у титановой печки старшую медицинскую сестру, вежливо попросил ее:
— Принесите –ка , голубушка , нам два стаканчика чайку, да покрепче…
Колька освоился в поезде на удивление быстро. Целый день промчался в суетливых хлопотах. Только поздно вечером закончилось формирование состава, и около полуночи эшелон тронулся в путь. Дяденька-доктор оказался очень словоохотливым человеком. И хотя его лицо было исчерчено глубокими морщинами, а тяжелые мешки под глазами отливали еле заметной желтизной, взгляд медицинского начальника был очень добрым. После продолжительного чаепития Голубев перезнакомил своего неожиданного пассажира со всем командным составом поезда. Вскоре по всем вагонам разнеслась весть: в команде едет мальчик, который сбежал из дома на фронт. Да вот закавыка –до фронта не доехал , менты сцапали… На Кольку приходили дивиться раненые бойцы и командиры из соседних вагонов, и каждый нес мальчишке то кусок сахара, то ржаной сухарь, а один летчик, припадавший на левую ногу, вынул из кармана кителя большую плитку шоколада. К ночи Колькина торба была загружена до самого верха. Кстати этот самый летчик тоже оказался из Киева, и что удивительно, он тоже до войны жил на Подоле, а его родной брат трудился на заводе «Арсенал» и хорошо знал инженера Семенова , то бишь Колькиного отца. Они, оказывается, играли вместе в одной заводской футбольной команде. Колька хорошо помнил этот довоенный снимок Действительно, жизнь полна неожиданностей! Еще сегодня утром Колька буквально выл от досады и горечи, он никак не хотел примерять на себя клеймо неудачника , а уже к вечеру он ощущал себя чуть ли не героем. На глазах у нескольких сот человек его популярность росла с бешеной скоростью, позавидовать которой могли бы и известные артисты.
Почти всю ночь Колька провел в плацкартном вагоне, где ехал раненый летчик. Они много разговаривали, а под утро Алексей Иванович, так он представился, снял с вешалки свой обветшалый китель, отцепил от лацкана медаль и смущенно протянул Кольке:
— Это тебе, браток , награда от меня за настойчивость и патриотизм. А то, что она «За отвагу»– не беда. Ты заслужил ее авансом. Ведь ты же будущий защитник родины? Верно, я говорю?
Колька счастливо , но как-то отстраненно, глядел на своего нового старшего друга и от волнения не мог выронить ни слова…
Мальчик сомкнул глаза незадолго до подъезда к городу. Эшелон уже плавно причаливал к платформе, как всеобщий любимец услышал знакомый голос летчика:
—Просыпайся, малец , приехали. Сейчас мамка тебя встретит. И послушай мой последний тебе совет, - Алексей Иванович приподнял мальчугана над головой и назидательно продолжил: « Не ищи больше приключений на свою ж…, станешь взрослым, они сами тебя найдут…»
Колька вышел на платформу в сопровождении летчика , из штабного вагона галопом мчался доктор Голубев и его медсестры. Вчерашний беглец поставил отяжелевшую торбу на асфальт и обернулся. Сердце екнуло, по телу пробежали мурашки. Мальчишка пальцем поправил скособочившуюся медаль на кармане курточки и увидел бежавшую по платформе маму с распустившимися на ветру волосами.
Наталья обхватила сына, еще не веря своим глазам. Колька неуклюже уткнулся в материнскую грудь и виновато всхлипнул. После недолгого молчания, заприметив на груди сына медаль «За отвагу» Наталья , заметно волнуясь , заговорила:
— В горвоенкомате поговаривают, что для детей погибших фронтовиков скоро откроют специальные военные училища. Ты как , не против? Может, перестанешь тогда бегать? А вообще, наверное, военная форма тебе будет к лицу.
Она крепко прижала сына к себе и смачно поцеловала в щеку.
– Как я люблю тебя, горе мое луковое!
Они взялись за руки и, не спеша , пошли по платформе к выходу в город. На привокзальной площади прямо на ступенях бойко торговала с лотка мороженым девчушка с рассыпанными по лицу веснушками. Наталья замедлила шаги, полезла в сумочку, вытащила из нее кредитку и протянула девочке:
-Дай-ка, милая, нам два сливочных стаканчика…
г. Кельн, 2005 год