Ольга, сгорбившись, сидела на диване. Сын раздраженно шагал по комнате, жестикулируя. Ольга молчала. Слезы застилали глаза, фигура сына странно расплывалась, словно теряла очертания. Неужели этот большой красивый мужчина, который сейчас так легко и бездумно бросает ей эти страшные невыносимые для материнского сердца слова, неужели этот безжалостный мучитель ее сын? И как теперь жить после этих слов? И зачем жить? Разве можно жить, когда сын, ее единственный сын, пригвоздил ее этими жестокими словами, словно гусеницу. И она, как та несчастная гусеница, извивалась и корчилась, пронзенная болью и ненавистью самого дорогого человека.
- Толку, что ты заставляла меня учиться. Ну, получил я этот сраный диплом и куда я теперь с ним? Ты хоть понимаешь, что учиться совсем не нужно? Вообще не нужно! Деньги нужны, деньги, а не это твое сраное образование. Ты хоть это понимаешь? Вот ты всю жизнь вкалываешь, как лошадь. Образованная! И что ждет тебя в старости? Нищенская пенсия. Ну, что молчишь?
- А что ж мне говорить, сынок? Ты сейчас перечеркнул всю мою жизнь. Просто перечеркнул. Не правильно я жила, не тем занималась. Тебя вот родила. Оказывается, все зря. Все не так. Денег тебе не накопила. Так откуда же их взять? С учительской зарплаты не забогатеешь. Думала ты, сыночек, утешением в старости будешь. Значит, действительно, что-то не так я делала, не так воспитывала.
- Да при чем тут ты? Ты что думаешь меня твои слова и книжки воспитывали? Улица! Улица и жизнь - вот мои воспитатели. Я же вижу, как сволочи и воры жируют, а ты со своей идиотской честностью и порядочностью будешь бутылки по помойкам собирать! Ты что, совсем блаженная? Не понимаешь, о чем я говорю?
- Пусть жируют. Каждый сам перед Богом ответ держать будет. А я буду жить на пенсию, как все. Олигархов и богачей не так уж и много. А все остальные - такие же, как я. И я буду жить, как все. Понимаешь? Как все.
Сын раздраженно выматерился, подошел к окну и замолчал. В комнате установилась недобрая тишина. Ольга, пригорюнившись, смотрела на стенку, где за стеклом стояли фотографии. Муж в военной форме, молодой, красивый, улыбался беспечно. Слышал бы он сейчас своего сына… Но не услышит. Уже пять лет, как упокоился на городском кладбище. Третий квартал, четвертый ряд. Там теперь его адрес. И хорошо, что не слышит. И слава Богу! Ольга вздохнула. Разве ж она думала, что ее сын, ее радость и счастье, причинит ей такую боль. Она украдкой посмотрела на сына. Прислонился лбом к оконному стеклу. Молчит. О чем думает? Небось жалеет, что нагрубил матери и не знает, как исправить. И в сердце Ольги через обиду и боль ворохнулась жалость к сыну. Ему тоже не легко. Работы нет. Каково это молодому человеку чувствовать себя не нужным? Бедный мальчик!
- Сынок! - Ольга тяжело поднялась с дивана, подошла к сыну, положила руку на плечо.
- Отстань! - сын оттолкнул ее руку, не глядя на мать, вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь. Ольга прислушалась. Может, вернется? Нет, не вернулся. Вот вышел из подъезда и, чуть сутулясь, зашагал в сторону автобусной остановки.
- Кук-мак, кук-мак, подставляй один кулак, - почему-то вспомнилась ей присказка из старой сказки про кукушку и злых детей. Она часто рассказывала сынишке эту сказку, он так забавно щурился, подставляя маленькие кулачки. Он рос добрым и жалостливым мальчиком, ее сын. Когда она расказывала, как мать, брошенная злыми детьми, превращалась в кукушку и улетала, он прижимался к ней и целовал ее. Она чувствовала, как он изо всех своих силенок старается обнять ее, словно защитить от обид и горестей. И ее сердце таяло от счастья. С тех пор, как она принесла из роддома маленький шевелящийся сверток, она все дни пребывала в состоянии непреходящего счастья. Она просыпалась счастливой, смотрела на спящего сына и спрашивала себя, за что ей такое счастье. Она даже не представляла, что счастье может быть таким осязаемым, таким полным и нескончаемым. Она сочувствовала всем женщинам мира, у кого еще не было детей, они просто не представляли, какое это счастье - ребенок. Вот он во сне смешно морщит нос, чмокает губками - и тебя просто заливает волна счастья. Неужели это маленькое чудо - твой сын? Твой ребенок? Кук-мак, кук-мак, подставляй другой кулак!.. Мама, расскажи сказку про кукушку… И вот лежала женщина одна, некому даже было подать воды. Дети играли на улице и не слышали ее. Звала она их звала, а затем обернулась кукушкой и улетела. Прибежали дети вечером домой,а мамы нет. Стали они кричать и плакать, только поздно было… Сын обнимает ее теплыми ручонками, целует…
Ольга отдернула занавеску, распахнула окно. Свежий прохладный воздух, напоенный запахом распустившейся сирени, ворвался в комнату, она с наслаждением вдохнула этот любимый с детства аромат, представила, как свежи под окном влажные кисти сирени. Как хорошо спрятаться в глубине сиреневого куста, среди сочных соцветий. Там не будет этой горькой обиды, которая занозой вонзилась в сердце и не отпускает. Там не будет горьких слов сына. Разве после таких слов надо жить? После таких слов надо улететь. Серой неприметной кукушкой. Улететь, улететь. Туда, в душную темноту сиреневого куста, где так хорошо забыться и не думать ни о чем. Забыться и не думать. Забиться на ветку, чтобы никто не видел и не знал. Кук-мак, Кук- мак, убирай один кулак…
Ночью, когда сын вернулся домой, комната была пуста. В распахнутое окно он долго вглядывался в черноту двора и ночной улицы и даже несколько раз негромко позвал мать. Он обзвонил всех друзей и знакомых, разыскивая мать. Под утро, когда рассвет незаметно вполз во двор, он бросился к соседям. Он стучал в двери, что-то объяснял, смотрел, как сочувственно они качают головами, и уходил. Поиск по больницам и моргам тоже ничего не дал. Мать исчезла. Как была:в старом халате и тапочках.
Вечером этого же дня сын сидел у окна, устремив невидящий взгляд на цветущую под окном сирень. Он понимал, всем сердцем чувствовал, что пришла беда. Настоящая беда. И что делать с этой бедой он не знал. Он сидел и смотрел, ничего не видя, не умея без матери сопротивляться этой беде. Почему-то вспомнилось, как в детстве мать рассказывала ему сказку про кукушку. Кук-мак, кук-мак… Ему казалось, что он помнит улыбку матери, ее яркое цветастое платье, ее теплый запах. Запах дома и покоя. Кук-мак, кук-мак, убирай один кулак. Он стиснул кулаки и мучительно застонал. Как же теперь жить?
Всю ночь в окне не гас свет. Мужчина, сидевший у открытого окна, курил одну сигарету за другой. Смотрел бездумно во двор и не видел, как в глубине сиреневого куста, нахохлившись, сидит неприметная серая птица.
