… кожи треснутый крепдешин,
взгляд – изумрудик талый…
солнце серое, не дыши
землям в изгибы талий.
вечер – лопающийся дельфин,
меченный якорями.
тучи выронят клофелин.
он потечёт по раме.
дождь занавесит окно.
вздохнёшь.
выпустишь мышь из клетки
беглых ресниц.
перепрячешь нож
в пыль, где живёт скелетик.
бирочку тронешь.
вздохнёшь.
стряхнёшь
с кожи земли кровинки.
тронет сосок твой пушистый ёж –
космоса половинка.
высосет день.
забинтуешь сном,
капнув слезу зелёнки,
и побредёшь в потолок, как слон –
в джунгли «копилка-слоник».
2
… что тебе сказать на ночь, детка? что сон открывает титры,
будто глазницы, качает капустой мира
(вместо головы – кочанчик), что билетёрша говорит: поллитра –
только тогда можно, билет не катит от мойдодыра.
посмотри, – говорит, – там уже подводные водители вовсю распускают слюни
на рассветных девочек, танцующих на хрустально-разбитых каблах…
дай на лапу сто грамм мигрени – тогда засуну
в ряд, где над башкой ни сосед, ни мамка не будут капать.
посмотри, – говорит, – там уже постели – как чудо-сцены,
сто зеркальных камер, четыре – скрытых, и папарацци,
там уже все кошки греют раной на брюхе сено,
там уже блатные на танках едут поразбираться,
там уже и хоббит, и хобот ( в тридцать….!), и хобби –супер,
там уже трамвай с ковром-чадом идёт на припять…
а ты отвечаешь: «вот же баба, ночная сука! –
мне всё это снилось уже сто раз за неделю гриппа,
мне всё это снилось в здоровом теле – щипнёшь – и больно,
мне всё это мигало с хари ведущей ново-
стимуляторы… если бы вырваться мне на волю!
но под веками этот сон мне верней прикован,
чем букашки-линзы, реснички ласки и цвет глазничек,
чем зародыш хмеля, чем жажда жизни, чем страх ослепнуть…
эти сны ползут, как мокрицы, из сокровенных нычек,
эти сны кусаются днём, как шмели да слепни.
ах, лука-лукойе, конь педальный, фома-невера,
дай зонтом по шее – до звёзд, чтоб звёзд посвежей – побольше,
золотистой марли на тёплый холмик, бинтов на нервы
и кирдык яге, зарвавшейся билетёрше…
3
в комнате,
где несчитанные слоны
оставляют следы, в которых вместились бы затонувшие континенты,
водятся колыбельные.
лопаются, как шар или чудо-фрукты.
по утрам
ты собираешь их, словно яблоки
или
рассыпанные монеты.
по утрам
ты отправляешь их
по истоптанным злом маршрутам.
ты говоришь им:
идите! –
и они цепляются за губы троллейбусов,
в которых ты ездишь,
они переворачивают на твоём пути скорые,
они стучатся твоим друзьям в головы, словно шальные ребусы,
они увозят твоих любимых в анатомички и прочие лаборатории.
ты говоришь им:
идите, поспите чуточку! –
они садятся тебе в карманы, щекочут храпами…
и день лежит, словно слон зарезанный – на синем блюдечке,
и ночь сочится дождями –джунглями виноградными.
и сонно дышится,
и нервно двигаться,
и страшно чудится,
и свет, как музыка, бьётся в темя холодным голосом
какой-то мачехи.
и кошмарики чешут щупальца
о твои сонные
оподушенные
глади-волосы
4
рассечённые простыни,
вывернутые рубашечки,
дельфины ночи, расчленённые декорациями
театра теней, перепутавшего экран
с сетчаткой глаза …
дай электричества, солнце!
(вместе с твоим снотворным)
намокший халат,
насморк окна,
овцы и слоники,
«спокойной ночи» –
камнем на шее,
что просит пота…
голодные звери,
придите к блюдцу –
напиться бездны
снов, нарисованных мной же,
в которых – чудо:
в которых перекатываются подземные горбы черепах и рыдает мальчик,
в которых не остаётся печалей звёзд и прохлады кожи,
в которых у грязи – эпилептически-белый приступ…
строители снов,
где же вы потерялись?
