Котята шустрые – рыжий и серый. Иван Аполинарьевич их назвал Маруська и Фёкла. То ли поэтому, то ли ещё от чего, но складом Маруська оказалась очень демократическим, а Фёкла, напротив, вела себя как истинный консерватор.
Бывало, поставит жена блюдце с молоком на полметра в сторону – Маруська тут как тут – хвост трубой, и давай языком работать. А Фёкла ни за что. Сядет на старом месте и смотрит укоризненно – ждёт, пока всё снова к прежнему порядку вернётся. Или, купит Иван Аполинарьевич Вискас новой марки. Всё в нем, как надо. Маруська только что не подавится, так уплетает. А Фёкла понюхает, и отойдёт. Голодная, а к новому с опаской. Потом, конечно, сожрёт всё равно, но кругами походит, хоть бы и для порядку.
И в доме Маруська везде успеет – и в подпол слазает, с мышами пообщаться, и на чердак, галок проверить, и по комнатам пробежит. И всё это так, на бегу, не глубоко. А Фёкла если уж на чердак залезет, то день или два её и не видать. Всё там проверит, кого надо – съест, кого надо, шуганёт. Солидно это всё у неё, в прежних традициях.
С мышами, правда, казус случился.
Полезла как-то Фёкла в подпол, вроде, с инспекцией. И нет её день, другой. Иван Аполинарьевич уже беспокоиться начал, что её там мыши съели. Взял он фонарик и вниз. И видит: сидит его серая Фёкла в дальнем углу, и уплетает шкурки от вчерашних сарделек. Их, видно, хитрые мыши из ведра на кухне утащили, да Фёкле подсунули. А та, хоть и строгих консервативных правил, да на сардельки эти пахучие всё равно попалась. Консерваторы ведь все такие: днём, да на публике – они очень даже вполне. А ночью, да в подвале – и шкурку от вчерашней сардельки сожрут, инспектируемыми мышами принесённую.
Это Иван Аполинарьевич «мышагейтом» назвал и потом долго на фуршеты к консерваторам не ходил.
А котята, когда немного подросли и поумнели, стали почти неразличимы. В меру – любопытные, в меру – осторожные. Кошки и кошки. Безо всякой этой политики.
06/23/10