А любовь стоит того, чтобы ждать
Виктор Цой
Я сижу сейчас и тихо вою.
Потом плáчу.
Потом высмаркиваю сопли. Попутно вяло удивляюсь – откуда в человеке может быть столько соплей? Просто какие-то литро-килограммы…
Потом опять…
* * *
Алиса умерла.
Полтора часа назад.
У меня на руках. В автомобиле, везущем нас туда, где какая-то женщина согласилась взять грех на душу и убить Алису. Гуманно. На человеческом языке это называется «усыпить»…
Моя своенравная кошка не могла на это согласиться. Вдобавок, она всегда была против автомобилей. У нее был свой мир – квартира. За 13 лет жизни их – миров/квартир – она сменила 4. Следовала за мной. И я старался – каждый из них был лучше предыдущего. Она не любила их покидать. За Вселенной можно наблюдать из окна.
В конце концов, рассудила Алиса, пусть это произойдет в его руках – моих руках, которые знают все ее трещинки и эрогенные зоны.
Ей было очень плохо и можно было наплевать на все – но она собралась, вздохнула и умерла так, как посчитала нужным.
Мне как-то так сейчас невмоготу…
Единственное лекарство – накатить рюмку, погладить ее и писать…
Три в одном.
* * *
Мы познакомились случайно.
Я был у одной девушки в гостях, в которых мог бы и не быть. С шутками-прибаутками мы тусовались в гостиной, делая вид, что помогаем хозяйке накрывать на стол.
Вздрогнула и приоткрылась дверь. Чувствовался отработанный удар. Мы смолкли.
В образовавшуюся щель вступило нечто большое, пушистое, усатое и рыжее. (Это потом я узнал, что такой окрас называется «абрикосовый»). Строгие желтые глаза смотрели ни на кого.
Оно важно двинулось вперед, к уголку подоконника за шторой, где у этого серьезного существа было Место. Наблюдательный Пункт.
Я взлетел с дивана и приземлился на четвереньки, преградив животному путь. В полете стрельнул скороговоркой: «Как зовут?» – «Алиса»…
Она остановилась. Недоумение плеснулось в пчелиных глазах.
– Али-иса… – проблеял я, протягивая руку.
Она взмахнула мощной лапой и врезала. От души. На моей коже остались 4 белых полосы.
Когти оказались обрезаны. Иначе… Ух!
Она двинулась дальше, забыв о моем существовании.
Но я оказался не лыком шит. Не струсил.
Я схватил ее за хвост.
Она прыжком развернулась. Недоумение в очах стало вопиющим.
– Не мучай зверя! – посоветовали с дивана мои добрые друзья.
– Спокойно, я старый котовод! – ответствовал я, сражаясь с кошкой на взглядах.
Мы не понравились друг дружке. Или, может, я не знаю, что там было в ее голове, но я подумал: «Ишь!» – и ушел к водке.
За Алису не скажу, но я тогда даже не мог себе представить, что это начало романа, который будет длиться всю жизнь.
Ее жизнь…
Стало быть, я чистосердечно забыл про Алису. Жизнь катилась волнами, то налетая штормовым приливом, то отливая и оставляя за собой драгоценности и мусор. Однажды синим вечером раздался звонок.
– Привет! Гостей принимаешь?
Это была хозяйка Алисы. Она оказалась нетрезва и буйна. Мы пили, танцевали и шутили, а потом она вздохнула и сказала:
– У меня дома проблемы-ы…
И я узнал историю, характеризующую быт и нравы люмпенства конца ХХ века.
Мама и папа девушки работали на, условно говоря, пусть будет тракторном заводе. У них была богатая 3-комнатная квартира – с коврами на стенах и рюшечками на шторах. Мирная сложившаяся жизнь: отработали смену – мама к телевизору, папа на стакан. В выходные дача. Дочка взрослая.
Согласитесь, иногда происходят некоторые внутренние порывы, и уровень скуки превышает норму…
Давайте заведем собаку! – было решено в один из таких моментов.
Появился щенок.
На следующий день выяснилось, что его надо дважды в день выгуливать!
Собачек благополучно исчез.
А вот попугай! – рассудили мама с папой.
Появилась птичка.
Клетка с оборудованием, корма, витамины – уф-ф! И полетать надо выпускать. А он, гад, пару раз нагадил с высоты!
Это было недопустимо.
Попугайчик с бóльшим трудом, но тоже исчез.
Кошка! – пришли к выводу добропорядочные люмпены.
И вот в квартире появляется […барабанная дробь…] Алиса!
(Эх, думаю я теперь, надо попытаться разыскать контакты, восстановить связь – не может быть, чтоб не сохранилось на свете котеночных Алисиных фотографий…)
Алиса нрав имела живой и некоторое время вызывала исключительно умиление, но молодость и здоровье с неотвратимостью привели к ободранию мебели. (Кто же думал, что существуют когтеточки?) Алису показательно оттрепали, когти остригли.
Кошка бурно росла и завтракать предпочитала с петухами. Поэтому когда пахучий по утрам папа входил в кухню испить водицы, она радостно путалась под ногами. Мужчина об эту пору был угрюм, мизантропичен и давал только крепкого пинка натруженной рабочей ногой.
Алиса рано или поздно призадумалась и для начала разговора перегрызла телефонный провод.
Тут ей крепко, до скандала досталось от мамы. Лишить ее, пусть на полдня, счастья живого человеческого общения!..
Так вот как-то и повелось.
Пошло волна за волной.
В богатой квартире создалась со временем напряженная обстановка хрупкого перемирия, то и дело нарушаемого какою-нибудь из нелюбящих сторон…
А дочка что? Она-то Алису сюсюкала и баюкала…
А что дочка! С утра – на работу, с вечера – по молодому женскому делу… Дома-то и не бывала.
– Ну и вот, – завершала свой рассказ моя гостья. – Вчера Алисе за что-то сильно досталось, и она, представляешь, взяла – и сделала им прямо в пышновзбитую, свежерасстеленную, подготовленную к сладким снам постель! По центру!! Жидким вонючим поносом!!!
Я разразился аплодисментами.
– Прихожу домой, а мне – ультиматум: или мы, или кошка! Сбывай куда хошь, иначе выкинем на улицу! А она там ни разу… Когтей нет… – девушка всплакнула.
– Короче, спасай! – она смотрела на меня пронзительно. – Ты же хвалился старым котоводом…
– Я?! Куда? – опешил я. – Да я… Хата съемная… Через 2 месяца съезжать… Бабла нет… Чем кормить…
– Корма я тебе 2 пачки дам, – поставила она точку.
Мы везли ее в такси, запихнув в сумку. Алиса брыкалась и верещала. По приезде несколько часов придирчиво изучала мою холостяцкую полуторку, нервно дергала хвостом, навалила в темном уголке за телевизором (сухими какашками без запаха), а в завершение трудного дня пришла на кровать и с размаху плюхнулась мне под бок.
* * *
Притирались мы трудно.
На каждой негладкой поверхности появилась шерсть.
Алиса прилежно училась ходить на отрастающих когтях (я же не мог лишить зверя природного вооружения) – чисто юная леди, осваивающая шпильки! Понятно, на коврах, диванах и прочих кресло-гардинах образовывались затяжки.
Когда ко мне приходили дамы, кошка забиралась куда-нибудь повыше и наблюдала. На лице ее устанавливалось выражение равнодушного созерцания с примесью некоторой даже брезгливости. Но не уходила, чертовка!
Горшок ее так и пришлось поставить в угол за телевизором – никаких других мест она не признавала. Но это было что… Когда мы переехали в ее 3-й мир, для испражнений она избрала порог кухни и прихожей!
Вот эт-то была война!..
Чего на свете я не перепробовал! Тыкал носом; наказывал визгливым голосом и шершавой ладошкой; натирал пол уксусом; ставил туда кормушку; брызгал антигадином; не дружил… Тесал кол на голове, короче говоря.
Один мой товарищ, пронаблюдавши несколько боев, сказал мне как-то:
– Вот ты думаешь, что ее дрессируешь. А на самом деле это она тебя дрессирует! Оправляется себе и думает: «Сейчас он придет, наорет, тыкнет мордой, даст тумака, уберет какашки…»
Алиса никогда не уступала дорогу. Вот уселась она умываться, предположим, в дверном проеме – делай что хочешь: перепрыгивай, щемись, облетай…
Алису возбуждали голые ноги. Вываливаешь ты на расслабоне из ванной, жмуришься, настроение в целом элегическое… А вот цап тебя за икру!!! Будто током…
Алиса взялась за мой образ жизни. В 8 утра она прохаживалась вокруг моей кровати, издавая по временам трубный мяв. В 9 зараза вкрадывалась ко мне на грудь и начинала оглушительно мурлыкать. Ближе к 10-и переходила вовсе к запрещенным приемам – становилась на подушку и вусмерть защекотывала усами… А являешься домой под утро – тебя возмущенно отчитывают, невзирая на спящих за стенами соседей: где шлялся, скотина? Я тут нервничаю, голодаю!..
Алиса грызла зелень в горшках.
Алиса разговаривала на бегу.
Алиса укладывалась спать с жалобами.
Алиса выбирала самое жаркое место и сушила подмышки.
Алиса имела сложные отношения с пылесосом и миксером, а за микроволновкой ухаживала.
Алиса пила только из-под крана.
Алиса…
Ну, понятно – всех фишечек, мулек и закидонов не перечислишь и даже, увы, не перевспомнишь…
Но мы с Алисой сжились. Она ярчайшим образом демонстрировала свое главное видовое достоинство – кошки умеют отличить правду от лжи. Кошку не купишь жестами и риторикой. Искренность! – вот девиз кошки, когда она сыта. (Мы ведь простим невинные уловки, на которые идет голодная кошка, верно?)
Это было живое существо, которое я любил.
Сколько таких рядом с нами?
О скольких – живых – мы можем сказать, что любим?
Я плáчу и думаю – почему я плáчу?
Кого я жалею – ее или себя?
Сижу в кресле, смотрю на нее издалека, и кажется – себя.
Подойду, встану на коленки, поглажу, и решаю – ее.
Потом выпиваю рюмку и понимаю – я плáчу по миру, которого уже больше не будет.
* * *
Я дописываю эти заметки уже после похорон.
Лес в Уручье, 30 сантиметров снега, промерзлая земля, корни, камни… Мелькнула мысль, что если бы мы были вынуждены сами хоронить своих любимых в зимнюю пору – скорбь утраты была бы меньше…
Итак, ее 5-й мир. Надеюсь, что, по традиции, он будет лучше предыдущих. Будет похож на квартиру. Она подружится с местным барабашкой. Из окон будут интересные виды…
И когда-нибудь мы встретимся там. Обнимемся, и она, как бывалоча, когда меня долго нет, лизнет меня в ушко.
* * *
Я привык к тому, что двери в квартире плотно закрывать нельзя. Ни одну. Потому что как только ты закроешь, к примеру, кухню, немедленно является Алиса и требовательным мявом заявляет, что вот именно сейчас ей нужно именно туда.
Я буду держать все двери открытыми. Пусть себе ходит, где хочет, и дальше. Всегда.
Это ее территория.
