Все было так плохо, что просто не хотелось жить. Иван Алексеевич в тысячный раз перемалывал в своей голове всю дрянь, случившуюся с ним за последнее время, и в тысячный раз понимал, что ничего сделать не может. События происходили как-то сами по себе, без его участия, и если на причину их возникновения Петров повлиять никак не мог, то и с их последствиями справиться не мог совершенно точно. А вот это было уже по настоящему плохо.
И, в тысячный раз вспоминая все сколько-нибудь значительные факты своей жизни, Иван Алексеевич приходил к выводу, что первые серьезные неприятности начались у него лет десять назад, почти сразу после окончания института. Вообще-то, и красный диплом он не получил, как надеялся, оканчивая вуз, а это тоже вроде неприятность, но, с другой стороны, поступить в Ленинградский институт сплавов с первого раза, приехав из провинциального городка – это ведь тоже не всем удается. Видимо, после окончания института нужно было остаться в Ленинграде. С дипломом лучшего технического вуза Северо-запада работу на каком-нибудь заводе можно было найти запросто, глядишь, через пару лет и женился бы на девочке с квартирой, а вот, поди ж ты… Кто знал, что через несколько лет все так изменится?
То, что цены росли намного быстрее зарплат, было, конечно же, неприятно, но более-менее терпимо. Жену Ваня и в Тихвине нашел себе неплохую, а что работала в детском садике и копейки приносила… так ведь и жили без детей, о детях пока и не задумываясь, а семья из двух человек даже на одну его зарплату инженера могла бы прожить. Но вот когда на заводе сразу пять цехов закрыли, сократив более тысячи человек, и в этой тысяче оказался вдруг и Иван Алексеевич… Хлопал он растерянно глазами, услышав о собственном увольнении, и все понять не мог, как они жить будут, если жена уже с круглым животиком ходит.
Но он был не один такой. На дворе стоял 1993-й, безработных было много, и каждый зарабатывал, как мог. Так что стал Ваня с ребятами железки по дворам собирать для сдачи в цветмет, а бутылку пивную увидит, и бутылку возьмет: все копейка. На хлеб-то хватало, а вот как Маша родилась… Жена дома с девочкой сидит, он с утра-пораньше на улицу, чтоб глаза «любимой» не мозолить. Вот тогда и ссориться начали. Веру тоже, конечно, понять можно, она о лучшей жизни думала, когда замуж собиралась, так ведь и Иван Алексеевич тоже ведь не спился да не сбомжевался, как другие, а такую жизнь он сам лет шесть назад и в страшном сне представить не мог бы, но все же… Тогда и понял Петров, что если семья крепкая, тогда трудности еще больше ее скрепят, а если так себе – то ничего хорошего не жди. Хорошо, лето началось. Стал тогда сборщик металлолома сборщиком лесных даров. Хорошо в лесу! Сначала Ваня с ребятами чернику собирал. Вернутся в город под вечер, сдадут скупщикам полные корзины ягод, и по домам до утра. Правда, так все с синими от черничного сока руками и ходили, смыть не могли, да ведь мелочь это… Как черника отошла, за грибами ходить начали. Конечно, с лисичек заработок небольшой, но все копейка. А уж потом-то, ближе к осени, и белые пошли, и брусника, и клюква, всего вдоволь. Тем и прожили.
Как Машу в садик устроили да Вера на работу вышла, и вовсе жить полегче стало. В плане денег, конечно. Потому что прежнего покоя не было. Сядет Иван Алексеевич футбол вечерком посмотреть, а жена уж в сторонку этак: мол, будто дел по дому нет, футбол все смотреть надо. Как будто Ваня из-за телевизора и не встает, один футбол смотрит. Нет, прежнего уже не было. И, вспоминая все свои неприятности, неизменно Иван Алексеевич приходил к выводу, что наибольшей бедой не голод был, не увольнение, не сотни других бед, а именно разлад с женой. Тем более что и работу он два года назад нашел, устроившись рабочим на завод, с которого когда-то был уволен, и жена в магазин продавцом устроилась, и дочка уже во второй класс пошла – все было вроде по-хорошему, но хорошо-то как раз и не было.
Так и полюбил Иван Алексеевич одинокие прогулки по вечернему городу, когда, вернувшись с завода и наскоро поужинав, уходил он прогуляться, и ходил, ходил по темнеющим улицам, проходил у пустых школ и детских садиков, и все думал, думал…
А ушедшие было неприятности навалились на их семью вновь. Опять в семье было мало денег, а тут Маша вдруг угодила в больницу, перегуляв, видно, с подружками на декабрьском морозе по случаю начавшихся школьных каникул. Завтра надо в больницу сходить, думал Иван Алексеевич, фруктов хоть принести, а денег опять нет. И праздник на носу, самый лучший праздник, Новый год! Первый Новый год, который Маша проведет вне дома…
Думая об этом, Иван Алексеевич перешел людную, несмотря на покусывающий морозец, улицу, и, миновав ярко освещенные новогодними гирляндами с сотнями разноцветных лампочек магазины, свернул у Дома быта в ночь и тишь шестого микрорайона. Перемена была столь разительной, что даже ему стало как-то не по себе. Десять секунд назад он оставил главную городскую улицу, освещенную ярко горящими фонарями, по которой шло множество прохожих с ощущением праздника на лицах, а здесь было тихо, темно и совершенно безлюдно. Передернув плечами и как бы сбросив с себя этим какое-то неприятное оцепенение, Иван Алексеевич отбросил первое желание вернуться и решил пройти мимо Четвертой школы, чтобы выйти прямо на улицу Победы.
Действительно, безлюдность была странной, но первая тревога как-то прошла. Иван Алексеевич ступал в только что выпавший снег, с удовольствием ощущая легкую пружинистость сминаемых ступней снежинок. Когда-то, в далеком уже детстве, он думал, что в снегу спрятаны маленькие пружинки. Усмехнувшись этому чудом вспыхнувшему в нем давно забытому воспоминанию, он вдруг услышал, что его кто-то окликнул.
- Молодой человек! – донеслось откуда то сзади.
Конечно, вполне возможно, что окликали не его, но, вновь оглянувшись по сторонам, Петров опять убедился, что на улице совершенно никого нет. Редкие здесь фонари освещали лишь совершенно неистоптанный снег да высокие сугробы по краям дороги, но ощущение безлюдности пропало, так во всех домах ярко горели окна, и этот свет, так же как и ощущаемое чувство праздника, рождали давно забытое чувство всечеловеческого единения.
- Молодой человек! – наконец вынырнул из темноты запыхавшийся мужчина примерно таких же лет, как и Иван Алексеевич. – Молодой человек! Уф, еле догнал…
Иван Алексеевич, остановившись, с интересом ожидал приближения незнакомца. Одет тот был в темные брюки и такую же куртку, но шапки на голове незнакомца почему-то не было, отчего его довольно светлые волосы слегка поблескивали под светом фонаря.
«Блондин какой», - подумал с насмешкой Иван Алексеевич, - «все уши на таком холоде отморозит». Все же, несмотря на иронию, Петров почему-то почувствовал какую-то симпатию к незнакомцу, какое-то желание поговорить с ним, пройтись рядом.
- Молодой человек! – наконец приблизился тот.
- Да. Что случилось? – спросил Иван Алексеевич. И, не удержавшись, добавил с улыбкой, – Меня уже лет десять «молодым человеком» не называли…
– Это… Уф… Как вы быстро ходите, – сказал блондин, действительно отдуваясь, как будто Петров двигался со скоростью поезда. – Это не вы сейчас у Дома быта проходили?
– Да, я там только что шел, - ответил Иван Алексеевич, пытаясь понять, что от него хотят.
– А вы ничего не теряли? – спросил блондин, переминаясь с ноги на ногу.
– Да вроде нет. Хотя… - с этими словами Петров сунул руки в карманы брюк и к ужасу своему вдруг обнаружил в одном из них довольно внушительную дыру. Самым плохим было то, что, выходя из дому, Иван Алексеевич по привычке сунул в карман бумажник, хотя никуда заходить он не собирался. Правда, в бумажнике было всего-то рублей пятнадцать, так что потеря не была существенной, но сам бумажник, подаренный женой на день рождения еще тогда, когда все в их отношениях было хорошо, был очень памятен Ивану Алексеевичу, и, несмотря на все ссоры и скандалы, расстаться с ним было бы для Петрова очень тяжело.
- Вот ведь черт, - произнес Иван Алексеевич с огорчением, даже не заметив, что от его слов незнакомца передернуло. – Вот ведь, а… бумажник пропал.
- А какого он был цвета? – спросил блондин, все так же переминаясь с ноги на ногу.
- Да такой… темно-коричневый, турецкий. Хороший был бумажник… сокрушенно ответил Петров.
- Ну, видимо, именно ваш бумажник я и нашел, - радостно воскликнул блондин, протягивая Ивану Алексеевичу его собственный бумажник.
- Ух ты, - только и смог тот произнести от радости.
Долго Иван Алексеевич тряс руку блондину, говоря, как важна эта вещь для него, долго пытался рассказать о бумажнике, переходя при этом то к своей жене, то к своей неудачной судьбе, но то ли торопился его нежданный благодетель, то ли не интересно ему было, но, сославшись, наконец, на плохое самочувствие, незнакомец удалился, еще раз поздравив Ивана Алексеевича с обретением дорогой его сердцу вещи.
- Да, хороший парень… - произнес ему вслед Петров, пожалев, что не узнал даже его имени.
Он открыл непривычно плотный, прямо таки пузатый бумажник, подумав при этом, как много снега успело в него набиться, и обомлел. Снега не было совершенно, зато… Кошелек был полон купюрами. Желто-коричневые сотни лежали вместе с фиолетовыми пятисотками, а на их фоне выделялись зеленые купюры с памятником Ярослава Мудрого.
- Так это ж не мое… - только и мог произнести Петров. Он бросился туда, откуда пришел и куда исчез его благодетель, чтобы отдать ему находку, но никого уже не было. Иван Алексеевич бегом обогнул девятиэтажку, дошел до Дома быта, но никого не встретил. Он наклонился к земле, чтобы по следам определить, куда свернул незнакомец, но, сколько ни всматривался, ничьих следов, кроме своих собственных, Петров так и не обнаружил.
Только вернувшись к школе и вновь остановившись у фонаря, где он и разговаривал с блондином, Иван Алексеевич стал рассматривать бумажник. Теперь он окончательно убедился, что бумажник не его. Этот был такого же цвета и такой же формы, но оказался новее и, видимо, гораздо дороже. Снова открыв бумажник, Иван Алексеевич увидел в отдельном кармашке несколько одинаковых визиток. Со всех на него смотрела приятная светловолосая девушка, названная на визитках помощником директора завода по развитию Мариной Дерягиной. Рядом стояло несколько телефонов.
Набрав на сотовом номер ее мобильника, Иван был миллион раз вознагражден всеми мыслимыми комплиментами за нахождение Марининого бумажника. Оказалось, что она живет совсем рядом, буквально в двух минутах, поэтому она хотела бы пригласить Ивана Алексеевича, с которым, как оказывается, они даже работают на одном предприятии, к себе домой.
Спрятавшись в тень, отбрасываемую школой и все же выделяясь из этой тени каким-то отблеском, шедшим, казалось, от волос, благодетель Ивана Алексеевича с улыбкой слушал разговор своего протеже с дамой. Когда тот ушел, блондин достал свой телефон и, набрав короткий номер, сказал:
- Шеф! Первый этап операции выполнен успешно. Разрешите мне отправиться домой. Я, конечно, здесь всего сорок минут, и наша служба работает круглосуточно, но, шеф, честное слово… при температуре человеческих отношений в минус сто тридцать пять тысяч градусов, которую ощущаешь даже при общении с хорошими людьми, непрерывное пребывание в этом мире на протяжении полутора часов может обернуться двухмесячным больничным с пребыванием в самых лучших кущах вашего сада. А я еще должен помочь маленькому мальчику, которому снится бука-бяка, и найти котенка, который только что выпал из окна. Теперь его трехлетняя хозяйка так ревет, что скоро затопит соседей: она боится, что котенок «слямалься». Хорошо, что вы распорядились о снегопаде. Котенок не должен был ушибиться.