Димка вышел из подъезда и оглянулся. Во дворе было пусто. Он подумал немного и свистнул.
-Чего свистишь? – из-за угла высунулся Илюшка. – Давай сюда! Только тихо!
Димка в два прыжка пересек раскаленный тротуар, и кубарем скатился по крутой лестнице в подвал. Вся компания была уже в сборе – Илья, Татка, Марик и Алька.
- Принес?
- Во! – Димка потряс коробком, в котором перекатывались несколько спичек.
- Маловато будет. Ты что, не мог побольше стащить?
- Не мог, - огрызнулся Димка. – У меня мать на кухне сидела. А полярники, если хочешь знать, с одной спички костер разжигают!
- Вот я и разожгу!
- И разожги!
- И разожгу! Думаешь, не разожгу, да?
- А вот и не..!
- Тихо! – Марик (на самом деле это была девочка, и звали ее Марина) привстала с груды кирпичей и прислушалась.
Сверху, приглушенные перекрытиями, доносились бравурные звуки пианино.
- Это Мишка играет, - объяснила Тата.
- Его сегодня мать выпорола, - сообщила Алька.
- За что?
- За то, что гаммы не играл.
- А-а..
Снова замолчали. В углу с пятнистого потолка капала вода. В черных изогнутых трубах парового отопления что-то потрескивало.
- Что это?
- Кошки, наверное. Или крысы.
- Крысы?? – Алька подобрала ноги. – Крысы кусаются.
- Ага! – Глаза Марика заблестели. – Еще как кусаются! Я в одной книжке прочла, как одного дядьку съели крысы! Когда он в подвале заснул.
- Съели??
- Ну да! Один скелет остался. И тот погрызенный.
- Ой! – Алька вскочила и испуганно оглянулась.
- Ерунда! Такого не бывает.
- Не бывает?? Очень даже бывает! Крысы, если хочешь знать, бывают даже больше собаки.
Димка недоверчиво покрутил головой.
- Больше овчарки?
- Нет, овчарка, конечно, больше, - уступила Марик. – Но больше каких-нибудь болонок.
- Это за границей такие большие крысы водятся, в нашем подвале только мыши, - сказал Илюша, - а мыши не кусачие.
Алька с благодарностью посмотрела на него и снова села.
- А давайте знаете что??? Давайте страшные истории рассказывать!
- Давайте! Все равно делать нечего. Кто начнет?
- А давайте посчитаемся!
- Эни-бени-лики-факи! Тюль-буль-буль-калеки-шмаки! Эус-дейс-краснобеус! Шлеп! – быстро пересчитала всех Тата. – Тебе рассказывать, - сообщила она Димке.
Тот засопел.
- А про что рассказывать?
- Ну, про что-нибудь страшное, - со сладким ужасом сказала Алька.
- Только про Черную Руку не надо, - сказал Илюша. – Надоела уже.
- А про Белую Лошадь?
- Про какую лошадь?
- Про Белую. Не знаете? Однажды в деревне убежала лошадь. Белая. Взбесилась и убежала. Пошли ее искать. А она набросилась в лесу на деревенских и стала их лягать. Мужики ее убили и повесили на дерево. И ушли. А на следующее утро приходят на то место, а там женщина висит. В белом платье.
Димка замолчал.
- Ну и что? – спросила Марик.
- Ну и ничего. Вешали-то они лошадь, а оказалась женщина!
- А зачем они ее вешали?
- Откуда я знаю! История такая! Сами просили рассказать, - обиделся Димка.
- Это какая-то чушь, а не страшная история, - сказала Марик.
- Ну, тогда расскажи ты!
- И расскажу. Значит, так, - охотно начала та. – Жили-были мать с дочкой. И переехали они в новую квартиру. А там на стене было черное пятно. Дочка спрашивает: «Мама, а что это за пятно?» А мать отвечает: «Это строители забыли закрасить» и повесила на пятно ковер. А у мамы еще были длинные ногти, вот такие, - Марик показала добрых полметра. – Дочка спрашивает: «Мама, а зачем тебе такие длинные ногти?» - «А это так модно, доченька» - «А для чего тебе черное платье, черные туфли, черная шапочка, черная сумка и черный зонт?» - «А чтоб на похороны ходить, доченька». И вот ночью дочка просыпается, а ее мать оделась в черное платье, черные туфли, черную шапочку, взяла черную сумку и черный зонт и пошла по стене. Дошла до ковра, ткнула туда черным зонтом, черное пятно открылось, и она зашла.
Марик обвела глазами слушателей. Те сидели, как завороженные, и внимали.
- И что там, в пятне?- наконец не выдержала Тата.
Марик еще немного подержала драматическую паузу, а потом сказала зловещим голосом:
- А там сидели черти. Они спросили: «Есть хочешь?». Мать сказала: «Да», и они принесли ей гроб с мертвецом. Она открыла гроб и съела мертвеца!
- Съела?? – ахнула Алька.
Марик кивнула.
- Ну да! – недоверчиво сказал Илюша. Он, как самый старший, позволил себе высказать сомнение.- Откуда же черти в стене взяли гроб?
- А там был подземный ход на кладбище, - мгновенно объяснила Марик.- Они оттуда притащили. Но если вы не верите, то я не буду рассказывать!
- Рассказывай! – сказала Тата.
Марик еще немного поломалась, но ей и самой хотелось дорассказать, поэтому она продолжила не менее замогильным тоном.
- А девочка это все видела! И все рассказала милиционеру. А мама видела, что девочка все видела. И все рассказала чертям. А утром, когда девочка проходила мимо ковра в школу, черти ее схватили и утащили. Но тут вошли милиционеры, и всех арестовали. И девочку спасли. А маму судили и расстреляли.
Илиюша опять недоверчиво заворочался.
- А чертей?
- Что чертей? И чертей тоже. Расстреляли, - кровожадно сообщила Марик.
- Хорошая история, - одобрила Тата.
- А зачем девочка пошла мимо ковра, если она знала, что в пятне живут черти? – спросила Алька. – Я бы не пошла..
- Ей в школу надо было идти, ковер-то около двери висел.
- Ну, если в школу, тогда конечно.
С таким убийственным аргументом согласились все.
Еще немного помолчали.
Потом Илюша посмотрел куда-то под потолок и скомандовал:
- Пора!
Все полезли по лестнице. На улице детей ослепил яркий свет, и они на минуту зажмурились.
Стояло благодатное московское лето 1974 года.
Наш дом был нашим ровесником. Построенный на месте глухой деревушки Черкизово, он утопал в зелени деревьев. Даже в самый солнечный день в глубине двора лежала тень, прохладная и резная от листьев. Кроме обычных тополей и берез, здесь росли груши, яблони, сливы и даже вишни. И не только росли, но и плодоносили с завидной регулярностью. Так же, как и крыжовник, смородина, малина. За пару часов на нашем дворе можно было наесться до отвала. А потом спрятаться в зарослях лопухов, огромных, темно-зеленых и бархатных, и вести неспешные разговоры о смысле жизни.
А еще были заросли акации, чудесные золотые джунгли, издающие медовый запах. Сначала с них объедались желтенькие цветочки, а потом и стручки с жесткими горошинками. Из шкурок этих стручков, кстати, получались отличные свистульки.
А еще на нашем дворе рос невиданный кустарник со смешным названием жостер. Даже переиначенные в наших детских устах, его ягоды не теряли своей терпкой сладости. Мы сгибали покорные ветви и обрывали темно-синие шарики. После двух пригорошней этого жописа скулы отчаянно сводило, как от черемухи, а язык покрывался вяжущей фиолетовой пленкой.
А еще была клумба с огромными и пышными золотыми шарами, на которые садились шелковые бабочки. Вокруг клумбы мы зарывали секретики. Для тех, кто не знает, секретик – это кусочек стекла, лучше от пивной бутылки, зелененький, который прижимал какой-нибудь разноцветный конфетный фантик. Все это закапывалось в землю, а потом детский палец протирал маленькое окошечко, и сквозь него тускло поблескивало что-то – золотое или серебряное - секретное!
Просто удивительно, насколько память крепко хранит эти незначительные мелочи. И забыть их нельзя. Как нельзя забыть, например, собственное имя.
У самого подвала дети встретили Сашку из пятого подъезда.
- Куда это вы?
Все посмотрели на Илюшу, как на предводителя.
- На Трубу, - исчерпывающе объяснил тот.
Труба – это всем понятно. Рядом с новенькими белоснежными домами, которые только лет через пятнадцать обзовут хрущобами, еще оставался пустырь – бескрайнее поле, заросшее бурьяном и теми безымянными цветочками, которые так славно щелкают, если хлопнуть ладонью по их листьям. Посреди пустыря высилась покосившаяся печка из красного кирпича – остаток сметенной с лица Москвы деревни. Она-то и носила гордое название Труба. Хождение на Трубу было в своем роде подвигом, потому что та была не видна из окон дома и – следовательно – не воспринимаема нашими родителями. Но, несмотря на все уговоры и подзатыльники, Труба оставалась излюбленным местом для всяких игр и проказ.
- Можно мне с вами? – спросил Сашка.
- Хитренький какой! А что у тебя есть?
- Вот! – Сашка достал из кармана пару склеенных ирисок.
Вклад в общее дело был по-братски разделен и мгновенно проглочен.
- А у меня дома жевачка есть! – похвастался Димка.
- Врешь! Откуда у тебя жевачка?
- А вот и есть! Целый чемодан!
- Ха-ха-ха! Чемоданов жевачки не бывает!
- А вот и бывает!
- Что же ты тогда ее не жуешь?
- Не хочу и не жую.
- Тогда покажи.
- Да! Покажи свой чемодан!
- Я показал бы, да у меня мать не даст вынести. Я спички-то еле-еле вынес.
- Спички? – Сашкины глаза загорелись, как огни штормового предупреждения. – Покажь!
Димка побрякал коробком.
- Ух, ты! А давай что-нибудь подожжем!
- Давай! А что?
- А вот хотя бы ту кучу мусора, - Сашка показал на сваленные около домоуправления какие-то картонные ящики.
- А давай!
И они вразвалочку пошли осуществлять свой план.
- Я предлагаю уйти подальше, - сказала практичная Тата.
Дети воспользовались этим предложением и спрятались в отдаленных кустах.
- Не подожгут, - сказал Илюша, наблюдая за товарищами сквозь ветки.
- Куда им! – согласилась Марик.
- А вдруг подожгут? – спросила Алька.
- Не подожгут, - снова сказал Илюша и сердито покосился на сомневающихся. – Смотри, они даже спичкой чиркнуть не могут как следует! Слабаки!
- Слабаки! – согласилась Марик.
Димка и Сашка действительно чересчур долго ковырялись около ящиков.
- Слабаки! – повторила Марик.
Дети уже стали терять интерес к происходящему, как вдруг Алька взвизгнула.
- Смотрите!
Труды поджигателей наконец-то увенчались успехом. Картонки загорелись, повалил едкий дым, на который и выскочила домоуправша Раиса Семеновна.
- Атас! – приказал Илюша, и все бросились врассыпную.
Укрывшись за Трубой и отдышавшись, компания принялась обсуждать происшедшее.
- Здорово горело!
- Я бы сразу поджег, это все ты! Только под руку лезешь и мешаешь!
- Я?? Да это ты все хотел сначала доску поджечь. А надо было тряпку.
- Надо было бумагу сначала, - сказал Илюша.
- Вот я и поджег. Там валялись какие-то папки. Эх, хорошо горело!
- Жалко только, что Раиса выскочила. Не дала разгореться. Небось, уже потушили, - с сожалением сказал Сашка.
- А если бы она за вами погналась? – спросила Алька.
- Все равно бы не догнала, - отмахнулся Димка. – У нее сумки тяжелые.
- Это она бананов купила в овощном, - объяснила Тата. – Там сегодня бананы давали.
- Мне тоже купили, - сказала Марик.
- И мне.
- И мне тоже.
Выяснилось, что все родители, отстояв двухчасовую очередь, принесли в дом заморские фрукты.
- Жалко только, что они зеленые и жесткие, - сказала Алька.
- У меня мама их в шкаф положила. Они там дозреют, - сказала Тата.
- Не дозреют, - сказал Илюша. – У нас так лежали- лежали, только почернели.
- А у нас дозрели, - сказал Сашка. – Я ел - желтые.
- А я манго ела, - сказала Тата.
- Это как клубника?
- Нет, как дыня. Только вкуснее. С косточкой внутри.
- А я апельсины люблю. Красненькие такие, с черной наклеечкой, - сказала Марик.
- А я мандарины.
- Я тоже. Жалко только, что они только зимой растут.
- Ха-ха-ха! Как же они могут зимой расти? Зимой же снег!
- А почему они тогда только на Новый Год продаются?
Этого никто не знал, поэтому разговор сам собою увял.
- Во что будем играть? – спросил наконец Сашка.
- Давайте в луковое горе!
- В луковое горе уже играли. Давайте плот строить.
Эта идея пришлась по вкусу, и все занялись кораблестроением.
Дело в том, что пустырь помимо печки имел еще одну достопримечательность – котлован, наполненный водой. Вода была частично дождевой, частично вытекала из какой-то трубы. И хотя и глубина, и ширина котлована были довольно приличные, купаться в нем почему-то строго-настрого запрещалось. Дети и не купались. Но еще ни один родитель не додумался до того, что котлован – идеальное место для катания на плотах. И ни одна мама, ни один папа не внушали своему ребенку – «Не катайся на плотах!». Поэтому-то все и катались.
Плотом обычно служила дверь. Дверь была самой настоящей, имела дверную ручку и замочную скважину. Когда желающих покататься было особенно много, на воду спускалось второе судно – связанные бревна. Однако по своим маневренным качествам бревна значительно проигрывали двери.
В тот день решили обойтись одним плотом.
- А ведь свалится, - заметила Тата, наблюдая, как Сашка прыгает на двери уже довольно далеко от берега.
- Там все равно мелко, - сказала Марик.
- Если свалится, то вымокнет весь. Он же весь упадет.
- Не упадет, дверь еще сухая, нескользкая.
- Значит, упадет, когда дверь намокнет.
- Ну-у.. Когда это еще будет!
- А у меня двадцать копеек есть, - похвастался Илюша.
- Покажь! – потребовал Димка.
Илюша с гордостью извлек из кармана монетку.
- Во! Видал?
Все завистливо разглядывали беленький кружочек.
- Мороженое можно купить, - сказала Марик.
- Ага. Пломбир с розочкой. И еще копейка сдачи, - быстро подсчитала практичная Тата.
- Надо фруктовое покупать. Оно семь копеек стоит. Можно два купить. И сдачи больше.
- За девятнадцать копеек тоже ничего. Если его четыре раза купить, то четыре копейки сдачи. Можно еще воды с сиропом выпить.
- Ну, ладно, хватит смотреть, - сказал Илюша. – Еще уроните в воду.
И он убрал деньги.
Все опять повеселели.
- Тут пиявки водятся, - сказал Димка.
- А пиявки кусачие? – спросила Алька.
- А то! – с жаром подтвердила Марик. – Я в одной книжке читала, как в Америке пиявки съели человека!
- Съели??
Дети уставились в коричневую непрозрачную воду, по которой пробегали солнечные блики. Дно казалось далеким и таинственным.
- Это только в Америке такие пиявки, - авторитетно заявил Илюша. – У нас таких не бывает.
Однако кататься на плоту уже всем расхотелось.
- Эй! Сашка! Плыви сюда!
- Что?
- Давай к берегу!
- Что?
- Тьфу, дурак! Плыви сюда!
- А-а! Сейчас.
- Интересно, как это он доплывет, - сказала Тата. – Чем это он будет грести?
- Надо было шест взять. Шестом бы оттолкнулся.
- Руками тоже можно. Эй, Сашка! Руками! Руками греби!
Совет был услышан. Сашка лег животом на дверь и стал грести.
- Шестом быстрее было бы, - сказал Димка. – Сашка! Руками махай сильнее!
- Я машу! Сильнее! – отозвался Сашка. Он действительно греб очень энергично, брызги летели в разные стороны.
- А еще я читала, - Марик сделала значительное лицо, - есть такие рыбы. Опустишь руку в воду, а они ее отгрызут.
- Подумаешь, удивила! Да про это в «Клубе кинопутешествий» показывали! Пираньи называются.
- А в нашем пруду они водятся?
- Нет, в нашем не водятся. Они только в Африке живут.
- Это хорошо. А то бы Сашка давно без рук остался бы.
- Ему и так попадет. Смотрите, у него весь живот мокрый.
- Конечно, мокрый! Попробуй, погреби лежа.
И все согласились с тем, что да, лежа трудно остаться сухим.
Скоро Сашка причалил к берегу. Мокрым он оказался не только снизу (на животе), но и сверху (на спине). Решено было высушить его одежду на костре. Идея всем понравилась, и дети мигом натащили столько хвороста, что на нем можно было спалить целый магазин готового платья. Сашкины рубашка и штаны уцелели в тот день только потому, что спички уже кончились. Несколько разочарованные, дети развесили их на принесенном хворосте и продолжили беседы.
- А ты видел там пиявок? – спросила Алька.
- Нет там никаких пиявок, - сказал Сашка. – Там только кастрюля плавает.
- А давайте ее выловим!
- Зачем?
- Будет в ней что-нибудь готовить.
- Давайте! Кто поплывет?
- Пусть Сашка и плывет. Он все равно мокрый. И место знает.
Сашка с готовностью стал натягивать на себя непросохшую рубашку. Алька с жалостью смотрела на его красные в цыпках руки, которыми он пытался застегнуть несуществующую пуговицу на вороте.
- Саш, а ты пуговицу сейчас оторвал или дома?
- Сейчас, - Сашка погрустнел. – Но попадет мне за нее дома.
- А может, ее поискать? Наверняка, где-нибудь поблизости валяется.
- Все равно попадет, - задумчиво произнес Илюша, однако скомандовал – А ну! Всем искать пуговицу!
На поисковые работы было затрачено не меньше часа, причем список найденного включал в себя:
- фантик от конфетки барбарис
- горсточка ржавых и погнутых гвоздей
- облезлый бидон
- бельевая прищепка
- и совершенно новенькая ручка от мясорубки.
Тата устроила из них довольно художественную кучу и удовлетворенно подытожила:
- Много получилось. Хотя и без пуговицы.
Тут зоркие глаза Марика углядели, как Димка сжимает что-то в руке и таинственно сопит.
- Ага!! А он не сдал сокровища!!
Димка засопел еще сильнее, однако сделал шаг вперед и честно сказал:
- Вот что я нашел.
На раскрытой грязной ладошке лежала позеленевшая солдатская пуговица.
- Ого! – воскликнул Илюша. – Это старинная пуговица, с войны, наверное, лежала.
- А у меня дедушку на войне убили, - неожиданно сказала Алька.
- И у меня, - сказал Димка.
- А у меня вчера бабушка смотрела кино и плакала.
- Это когда радистка Кэт в колодец залезла?
- И еще когда этого немца застрелили.
- Зря он все-таки на улицу выскочил. Спрятались бы вдвоем в подвале, а потом, когда бы наши пришли, вылезли.
- А еще лучше б – пошел бы он в партизаны!
- Какие в Берлине партизаны? Партизаны только в лесу бывают.
- А этого солдата тоже убили? – вдруг спросила Алька.
- Какого солдата?
- Ну, этого… от которого пуговица…
Пораженные этой мыслью, все притихли и молча глядели на медное пятнышко на детской ладошке.
Да, это было благословенное лето 74-го года.
От рейхстага их отделяло почти тридцать лет. До Афганистана было еще очень далеко. Почти столько же, сколько до рейхстага с поднятым над ним знаменем, если считать в обратном направлении. И дети не знали, что это будет и их война тоже.
Да вообще, они много чего не знали, эти московские дети.
Не знали, например, что Алька влюбится в мальчика, которого призовут служить в Ташкент, но это окажется никакой не Ташкент, а Кандагар, и мальчик останется в ее памяти навечно молодым и счастливым от первых поцелуев.
А Димкин брат Женька через десять лет загнется от передоза прямо в своей квартире, и Димка найдет его, скрюченного около входной двери, а в двух шагах - осевшую на пол бабушку, с которой случился инсульт при виде трупа старшего внука. После этого Димка надолго пропадет из дому, а потом создаст рок-группу, чье название до сих пор потрясает воображение.
А Илюша поступит в физтех, получит какой-то сумасшедший гранд и уедет в Америку, в Массачусетский университет.
А еще одна девочка с их двора, Вероника, будет подрабатывать путаной в "Космосе", удачно выйдет замуж за какого-то чикагского воротилу, и они с Илюшей случайно встретятся (где бы вы думали? - в голове у статуи Свободы!) и пришлют совместную фотографию, на которой они обнимают друг друга за плечи и весело хохочут с высоты трехсот пятидесяти четырех ступеней над Америкой.
А Сашка женится на балерине Большого театра, но она вскоре умрет от рака молочной железы, и Сашка будет воспитывать годовалую дочь, свою единственную любовь.
И еще много-много чего случится с ними, но, слава богу, они об этом еще не знают. Пока они просто дети, которые верят в то, что если посадить на указательный палец божью коровку, подуть ей под крылышки и загадать желание, то оно непременно исполнится. Если, конечно, божья коровка тотчас же взлетит и не будет оборачиваться.