[i]Это произведение, с неоправданной претензией на гениальность, полностью является плодом больного воображения автора; описываемые события никогда не происходили; все персонажи вымышлены и карикатурны; следовательно, со всеми претензиями можете смело идти нахуй.
С уважением.
Автор.
[/i]
ДАНЯ
***
Кей смотрит на меня с осуждением. Я наливаю им с Адкой кофе, сажусь напротив и улыбаюсь.
– Ну и что вам опять не нравится?
– И это все, что ты написала за полгода?
В голосе Кей сквозит неприкрытое разочарование.
– Это все?
– Слушай, что ты от меня хочешь? У меня творческий кризис.
– Я трахал твой творческий кризис, – жизнерадостно сообщает мне Кей.
– Ну и как?
– Не возбуждает.
Мы с Адкой смеемся. Кей вскакивает со стула и начинает нарезать круги по кухне, патетически выламывая руки.
– Ты дура! О, боже, какая ты дура! У тебя, блин, талант, а ты его просираешь просто! Да-да, просираешь! И вечно у тебя творческий кризис! А ты знаешь, почему у тебя творческий кризис? Потому что нехуй читать пидоров всяких концептуальных, а потом стонать: ах, я так не могу, ах, я бездарь, ах, я тупой!.. Ты на кого равняешься? На это?.. – Кей скидывает на пол книги в кислотно-желтых обложках, с одной нам улыбается лицо Чака Паланика. Адка, близоруко щурясь, смотрит в его честные глаза и говорит: "привет, чаки".
– Кей, дорогой, покури и успокойся...
– Сама успокойся! – огрызается Кей. – Ты и правда идиотка или притворяешься, чтобы от тебя все отъебались и оставили в покое? У тебя так вся жизнь и проходит – дом, школа, инет, дом, школа инет, у тебя творческого только истерики: о, я сжатая пружина, о, дайте мне свободы, о, подарите мне вагон бабла!.. И никому ничем не обязана, да?..
– Дорогой, мне кажется, ты преувеличиваешь...
Адка смотрит поочередно на нас обоих.
– Девочки, не ссорьтесь... – жалобно произносит она.
Кей переводит дыхание, потом быстро целует ее в висок и говорит:
– Ну что ты, Ад, это мы не ссоримся. Ты еще не видела, как мы ссоримся...
***
Мы переписываемся с Кей. Пока я пишу, он лежит с закрытыми глазами, подставив лицо весеннему холодному солнцу. Адка рисует ножом у себя на руках и что-то напевает вполголоса. Небо над нами настолько синее, что невозможно дышать. Воздух кажется слишком свежим и холодным, он не помещается в легких, даже собаки молчат, придавленные безысходностью весенней чистоты. В такие дни хорошо сидеть на крыше и заниматься чем-то, не требующим большого умственного напряжения. Или ходить, одинокому, по пустым улицам, в ожидании чудес и явлений. Или, на крайний случай, вешаться в осиновом лесу.
Вдруг Адка поднимает голову и говорит:
– А я вчера с девочкой познакомилась. Такая прелестная! Мы почти договорились встретиться завтра, но подошел ее парень...
- Надо было попроситься третьей, - хмыкает Кей, не открывая глаз.
- Зря ты так, - Адка укоризненно качает головой. - Я вот, к примеру, верю в любовь с первого взгляда... И даже необязательно, чтобы любимый человек был рядом. Или знал, что я его люблю. Мне своих чувств вполне хватит.
- А я бы попросился...
- Ну да, ты ж у нас знаменитый извращенец, - смеется Адка, выворачивая руку и любуясь, как к локтю стекает тонкая струйка темной крови. Она слизывает ее и морщится. - Фу, невкусно! Наверное, не надо было вчера пить...
- Ад?..
- У?
- Ты пойдешь на выпускной?
- Конечно! - Адка оживленно вскидывает голову. - Я уже платье купила! Оно все прям такое... такое! Ну в общем - умереть, не встать! Волшебное!.. А ты?
Кей, не глядя, нашаривает рядом сигареты, закуривает.
- А мне отец сказал, что ему надо аккумулятор купить.
Адка распахивает глаза широко-широко:
- В смысле?
- В прямом... смысле. Нету у него денег мне на выпускной. Ему надо на свое говно раздолдбаное новый аккумулятор поставить... Блять, мое платье стоит в два раза меньше, чем этот ебаный аккумулятор!.. Вот оно - торжество добра и справедливости!.. - Кей раздраженно тушит сигарету о ладонь и поворачивается ко мне. - А ты чего молчишь, Дань?..
Я не отвечаю. Я пишу Кей письмо.
***
– Дань? – с придыханием шепчет Кей.
– Что такое?
- Дань, я придумал…
- Что ты придумал?
- Я придумал одну забавную штучку…
- Дорогой…
- Ммм?
- Ты позвонил мне в полвторого ночи перед экзаменом, чтобы сказать 'я придумал забавную штучку'?..
- Ну да…
***
Цветы, прекрасные платья выпускниц, строгие галстуки выпускников, букеты, улыбки, счастливые лица, бесчисленные поздравления, сплошные "спасибо", "только благодаря вам" и "будем скучать"... Меня тошнит от такой концентрации дебилов и фальши! За углом мы с Кей накачиваемся портвейном. Он поднимает на меня свои глаза, полные слез и говорит заплетающимся языком:
- Дань, я больше не могу...
Я забираю у него бутылку и делаю большой глоток. Отвратительное пойло, но ни на что другое у нас нет денег. Пока нет. Через два часа все будет по-другому. План нашего существования на ближайшие трое суток разворачивается перед глазами, как кадры десятки раз просмотренного фильма. Два часа спустя: Даня и Кей обналичивают в ближайшем банкомате кредитную карту, которую Кей позавчера ночью вытащил из отцовской машины. Три часа спустя: Даня и Кей покупают два билета на московский поезд. Четыре часа спустя: Даня доказывает кассирше в супермаркете, что уже совершеннолетняя и имеет право покупать алкогольные напитки. Пока Даня скандалит у кассы, Кей пиздит с полок всякую херню типа шоколадок и чипсов. Не потому, что у нас нет на это денег. Деньги у нас есть. Просто Кей всегда хотел ощутить, каково это - что-либо пиздить в магазине. Шесть часов спустя с пакетами, в которых ничего, кроме алкоголя и дерьмового фаст-фуда, нет, Даня и Кей входят в купе... Шестьдесят часов спустя Даня и Кей стоят на Ярославском вокзале...
Даня говорит себе: все хорошо. Даня говорит себе: все просто ужасно. Даня говорит себе: идиотка, идиотка, идиоткаидиоткаидиотка... Даня говорит себе: нас поймают. Даня говорит себе: да пошло оно все...
***
- Сбылась мечта идиота, а Дань? - счастливо смеется Кей.
Я киваю, Кей, приплясывая и кружась вокруг меня, тараторит без умолку. О том, что надо найти гостиницу, что он хочет в ресторан, что меня надо подстричь, что вокруг голуби и лето, что можно купить поддельные паспорта, пока есть деньги, чтобы нас совсем никогда не нашли...
В гостинице на нас смотрят с легким недоумением и презрительностью. Но профессионализм не дает углубиться в неподобающие расспросы. Номер? Пожалуйста. На двоих? Пожалуйста, спасибо, что выбрали именно наш отель. Приятного времяпрепровождения.
Через пять минут Кей стоит на балконе с видом на город, в одной руке у него бокал вина, в другой сигарета, он танцует на узком краю и кричит:
- Здрааавствуй, Москвааааа! Белка люууубит тебяааа!..
***
- Ты пиздец. - говорит мне Кей.
Он стоит на кровати и подкрашивает ресницы.
- Нет, - вяло возражаю я. - Я нормальная.
- Нет, ты пиздец! - Сердится Кей. - Что за идиотизм - сидеть в четырех стенах, и где?
- Где? - машинально откликаюсь я.
- В пизде!..
- Ну-ну, я и не сомневалась...
- Мне же скучнооо!.. Я же тут никого еще не знаааю... А ты сидишь здесь сутками, даже еду в номер заказываешь!..
- Зато я пишу…
Кей это слышит.
- Сучка! Творческий кризис у нее!.. И давно? Почему не говоришь? Ты дашь мне прочитать? Ты поэтому никуда не хочешь идти? Я думаю, это надо отпраздновать!..
Я хочу его остановить, но он уже набирает номер гостиничного ресторана.
... Кей не умеет обижаться всерьез. Если он клянется, что подсыплет вам в чай яду, через пять минут он первый может над этим посмеяться. Или не может. Тут уже многое зависит от вас. Важно вовремя уступить и поддаться. Совсем чуть-чуть. Нельзя доводить до конца ни одну ссору. Никогда нельзя кричать на Кей. Ни в коем случае не говорить при нем, что гомосексуализм - это плохо. Не говорить ему, что у вас закончились деньги. Не критиковать его манеру одеваться. Не запрещать ему виснуть на красивых мальчиках в клубах. Не лезть в их высокие отношения с алкоголем. Не возражать, когда он, светясь от счастья, притаскивает в номер каких-то столичных уебков: "познакомься, Дань, это Грешник... он панк и ему сегодня негде ночевать..."...
Что можно? Можно говорить ему комплименты. Еще? Можно постоянно говорить ему комплименты! Можно дарить постеры с лицами его любимых пидарасов. Можно фотографировать его тонкий силуэт, когда он танцует босиком на трассе в три часа ночи. Можно ждать его под козырьком подъезда, пока он прыгает по лужам, а потом отпаивать теплым пивом или горячим чаем и терпеливо выслушивать "фу, какая хуйня! Дааань?.. я хочу шампанского...".
Что-то еще… Ах, да – и, конечно же, говорить комплименты.
***
- Запах Виолетты... . Я ненавижу запах Виолетты! Он не выветривается, не выстирывается и не заглушается духами... . Виолетта, ты меня слышишь, я тебя ненавижу!..
- Что это? - изумленно смотрит на меня Кей, вздернув брови. - Это соседи?..
Мы выглядываем наружу. В коридоре немолодая женщина, стоя на стуле, привязывает к люстре веревку. Она делает петлю, продевает в нее голову и кричит:
- Виолетта! Посмотри, что ты со мной делаешь, Виолетта! Посмотри, сука, я хочу, чтобы ты запомнила меня на всю жизнь! Где этот кусок дерьма? Виолеттааааа!..
Стул под ее ногами раскачивается все сильнее и сильнее, она нервно переступает ногами, пытаясь найти точку опоры, делает неосторожное движение, словно пытаясь оглянуться и ... хрясь! Ножка стула подламывается, и грузное некрасивое тело, судорожно дергаясь, повисает в петле. Одно невесомое мгновение, мгновение, тонко звенящее у меня в ушах, словно я внезапно оглохла или рядом что-то взорвалось, вокруг нас стоит тишина. Кей поворачивается ко мне, в его глазах удивление, граничащее с сумасшествием.
- Как же... как же это?.. - он беспомощно хлопает ресницами и вглядывается в мое лицо, надеясь увидеть там спокойствие и уверенность, которых там нет и в помине.
Меня трясет, зубы выбивают дробь.
Тело в петле уже не шевелится.
И тут тишина отступает.
Кто-то визжит.
Кто-то монотонно и однообразно матерится.
Кто-то бежит вниз по лестнице.
Я вталкиваю Кей в номер.
В голове крутится запоздалая мысль: "Кей сегодня опять не уснет... "
Кей не спит. Он лежит под одеялом, рисует руками в воздухе и любуется на свои пальцы. Я время от времени говорю ему: спи, Кей. Он кивает, не отвечая и не поворачивая головы, и продолжает рисовать только ему одному видимые линии и силуэты.
- Белка...
Он кидает на меня быстрый тоскливый взгляд и произносит хрипло:
- Я хочу в клуб.
Я поднимаюсь с кровати. Мне совсем не хочется идти ни в какой клуб, мне хочется свернуться в калачик под теплым одеялом, так, чтобы жарко, укутаться с головой, поджать ноги и заставить себя уснуть. Но спать тоже не хочется, а хочется что-нибудь разбить, свеситься с балкона и закричать непонятно-животным криком в огненную реку проспекта или вкинуться чем-нибудь легким и невесомым, чтобы в голове не звенела эта ужасная тишина... Но я смотрю на Кей, лежащего сломанной куклой на кресле, на Кей, бессмысленно двигающего тонкими пальцами в пространстве, на Кей, который пахнет горечью и тревогой, и через силу выдавливаю, стараясь, чтобы мои слова звучали не слишком натянуто:
- Белка… Пойдем отсюда, что ли…
Кей недоверчиво косится на меня.
- Что?
Он садится, свешивает ноги с кресла и пожимает плечами:
- Не надо делать мне одолжение. Я и один могу пойти.
- Я не делаю тебе никаких одолжений. - Возражаю я. - Я хочу пойти с тобой, что в этом такого странного?
- Все странно. - Улыбается Кей.
***
- Томатного сока!
- Что?!
- Томатного сока!!!
- Громче, я ничего не слышу! - Кей морщится и, качая головой, показывает на свои уши.
Я машу рукой и встаю – проще самой сходить. Пробиваюсь сквозь спрессованную толпу к стойке, заказываю томатный сок. Бармен с надписью на мятой футболке "from Siberia with Hate" отсвечивает зеленым лицом и красными глазами. Чем мне нравится этот город – здесь есть выбор. И окружающим плевать на тебя. Кроме того – тут есть хорошие клубы, в которых можно найти по-настоящему хорошие наркотики. И здесь тоже есть выбор. Ты можешь вернуться сейчас в отель. А можешь остаться. А еще – можешь остаться и пить томатный сок. Можешь и не пить. Можешь дернуть Кей за руку, он оглянется и незаметно передаст тебе маленький невесомый пакетик. Теперь ты можешь пойти в туалет, запереться в кабинке, вытащить его, развернуть и половину вытряхнуть себе в рот. Или все. Понимаешь? Понимаешь? Понимаешь? У тебя до сих пор есть выбор… Если он только не зависит от того, сколько внутри тебя алкоголя. Тогда да. Тогда конечно.
Кей смеется:
- Даня, скажи ему, что я мальчик! Ну скажи!.. А то привязался, понимаешь, говорит "люблю-куплю", трахаться хочет… а я ж не могу, я ж – мальчик!..
- Дорогой, не выебывайся…
- Слышал, да? Слышал? Все, иди. – Кей толкает невысокого паренька в плечо. – Иди, ты мне уже не нравишься…
КЕЙ
Кей стремительно падает с обрыва. Лапами царапает воздух, изворачивается тонким узким телом, ляскает зубами, пытаясь схватить, удержать, увести себя от кошмара. В ушах свистит ветер, кажется, вот-вот он сорвет с нее всю шкуру, по волоску, по шерстинке. Кей, кажется, воет. Но точно этого утверждать нельзя, потому что уши закладывает, не слышно ни собственного крика, ни дыхания. Наверное, я уже превратился в статую, думает Кей, и теперь никогда не смогу кричать. Более того, я не смогу ничего сделать с этим падением, буду каменеть все больше и больше, пока не застынут лапы и искривленный рот, пока не погаснет мой последний маяк... А потом, думает Кей, я перестану думать. Наверное, это будет для меня спасением. Очень сложно все осознавать, но быть не в силах хоть как-то повлиять на ситуацию. Ну вот и хорошо, неожиданно успокаивается Кей. Если все настолько необратимо, то есть ли смысл в этой ожесточенной борьбе против неизбежности?.. Кей безумно нравится ход ее мыслей, она думает, что говорит чрезвычайно правильные и логичные вещи. Даня, думает Кей, не одобрила бы слово "правильный"... Но в этом смысла тоже нет, именно поэтому я продолжаю падать, а не сидеть на крыше, жмурясь в слишком низкое небо...
Вдалеке гремит гром, луна увеличивается, приближаясь к земле, и незнакомый неприятный голос говорит с издевкой:
- Тем не менее, то, что ты видишь, это просто картинка в журнале. А ты... ты думаешь кто ты? Ты не издатель, не редактор, ты даже не читатель!.. Ты - крыса, обнюхивающая обложку журнала, завалившегося за книжную полку; тебе даже не прочитать никогда того, что там написано, потому что крысы не умеют читать; и картинки ты тоже не посмотришь - у тебя нет рук, чтобы развернуть журнал. А если бы и были... За полкой, у стены, слишком мало места...
***
Кей открывает глаза.
- Даань?..
- Мм?
- Даань, ты не поверишь, мне такая хуйня снилась…
- Угу. Спи давай…
Кей тихо шепчет себе под нос "ну вот уж нахуй", сползает с дивана и на ощупь движется к выключателю. Даня спит или очень хорошо притворяется, наверняка Кей не знает. Зато она хорошо знает, что в туалете, за зеркальным шкафчиком, в тюбике из-под зубной пасты оставалось восемь маленьких таблеток. Кей отдергивает от выключателя руку, оглядывается. Даня спит.
"баю-бай" шепчет Кей, закрывая за собой дверь туалета.
"баю-бай" шепчет Кей, открывая дверцу шкафа.
"баю-бай" напевает Кей вполголоса, вытряхивая горсточку спокойного сна на узкую бледную ладошку.
Она поднимает голову, задевает взглядом свое отражение и хмурится: "ах-ах, как нехорошо", качает головой зазеркальный Кей, "ах-ах, дорогой, ты снова пиздишь последние таблетки". Он упрямо сжимает в кулачке свою последнюю надежду уснуть без снов, высовывает кончик языка "я не могу без них спать", а второй Кей кривляясь закатывает глаза "ах-ах, я такой зависимый и беспомощный". "отъебись!" кричит Кей, замахиваясь и тут же бессильно роняя руку "чтоб ты понимал, животное!". Кей смотрит грустным стеклянным взглядом и говорит "никогда не смей бить меня, сука"…
***
- Адка!
- Что? - пугается Даня. Ну да. Меньше всего она ожидает сейчас услышать то, что услышит.
- Адка… - всхлипывает Кей. – Блять, я попаду в ад… Адка…
- Кей, успокойся…
- Отпусти меня! Адка… ты не понимаешь?.. это же пиздец…
- Да твою мать, ты нормально можешь выражаться?
- Не ори на меня!.. ты же и так ничего не понимаешь, ну ничегошеньки, конечно, поэтому она мне и пишет…
- Белка, пожалуйста, посмотри на меня… спасибо. Сколько таблеток там было?
- Прекрати! Я не ел таблетки!..
- Ну да, ну да…
- Блять, я не ел таблетки, я просто встал поссать, что ты на меня так смотришь, что, что? Не веришь, нет, не веришь? А мне похуй!..
- Перестань, пожалуйста…
- Я не перестань, я не перестань, я не перестааааань!!!...
Кей сидит на полу возле унитаза и плачет. Даня смотрит на нее круглыми совиными глазами и кусает себя за нижнюю губу.
***
С Адкой, конечно же, все в полном порядке. Кей просто не надо было жрать сразу восемь таблеток, только Даню перепугал. Она теперь дуется, закрывает локтем исписанные листки. Кей хотел подарить ей ноут, но Даня отказалась. Пробурчала что-то про бездушную железку и калькулятор, сломала карандаш и наорала на горничную. У нее снова творческий кризис. Творческий кризис выражается в десятках сломанных карандашей, разорванной в мелкую труху бумаге, тысячах недокуренных сигарет и молчании. Она ничего не говорит, сидит целыми днями в халате, курит и тоскливо смотрит в окно. Или на потолок. Кей передвигает ее с места на место как мебель, заказывает еду в номер и вздыхает.
"ты меня заебала" говорит Кей.
"поешь" говорит Кей.
"ложись спать" говорит Кей.
Даня молчит и даже не кивает в ответ. Кей снова вздыхает.
Временами Кей не выдерживает и идет в клуб в двух кварталах от отеля. Там он накачивается коктейлями. В отеле тоже есть клуб, но это больше напоминает дискотеку "кому за тридцать" - толстые лысеющие фрики с заторможенными взглядами, некрасивые женщины и дорогие проститутки. Кей терпеть не может некрасивых людей, ему становится плохо только от одного их вида. Взять пистолет, а еще лучше два, и перестрелять всех нахер!.. В том клубе, куда ходит Кей тоже полно уродов, но алкоголь и музыка помогают не обращать на них лишнего внимания.
"если ты не можешь уничтожить уродов, старайся упускать их из поля зрения" говорит Даня.
"мне просто нужен пистолет" возражает Кей.
"я не думаю" говорит Даня "что в ближайшем обозримом будущем у тебя появится пистолет"
"цианистый калий в водопроводе?" говорит Кей.
"это уже где-то было" говорит Даня.
"ядерная бомба?" говорит Кей.
"так тебя и пустили к ядерной бомбе" говорит Даня.
"просто почаще закрывай глаза" говорит Даня.
"ты ничего не можешь с этим сделать" говорит Даня.
***
- Ты понимаешь, она пишет... как... ну так, понимаешь, ну как никто! Как воздух! Легко и четко...
- Ты опять? - нервно щурится Кей. - Опять, да?
- Что опять? Что? Ну что я могу поделать? Мне так никогда в жизни не написать!..
- Я хуею…
- Я никогда не напишу ничего стоящего, - вздыхает Даня.
Кей ужасно бесят эти слова "я - бездарь", или "я - полное ничтожество", или "я никогда не смогу"... Не можешь, не делай. Все очень просто. Иди - разгружай вагоны, иди - мой полы в ближайшем магазине, иди - убей себя об стену, чем вдохновенно страдать над чистым листком бумаги... Но, Кей, конечно, не говорит этого Дане. Кей только вздыхает и точит карандаши.
Даня вдруг смеется:
- Смотри, белка, меня жалеют!
- В каком месте?
- Да вот... - читает с выражением. - "...такие стихи просто так не рождаются... вы перенесли подобную трагедию в прошлом?.."... нет, блять, я ее никуда не переносила! Так и лежит под столом!..
- А что значит "перенесли в прошлом"?
- Это значит, что автор плохо учился в школе.
***
- Напиши сценарий.
- Для чего?
- Ну для фильма...
- Какого?
- Да какого хочешь! Представь, что тебе предложили написать произвольный текст, по которому потом снимут фильм, в этом тексте ты можешь писать все что угодно!
- Эээ…
- И все?
- Ну да.
***
Даня говорит сначала одно, потом другое. Она часами роется в интернете ради одной короткой фразы для эпиграфа. Она пишет эти эпиграфы, а потом рвет бумагу. И говорит, что эпиграфы – это костыли для плохого сюжета. Это таблетки для неуверенных молодых писателей, которым хочется поставить перед собой кого-то умного, желательно уже мертвого, чье мнение уже считается классикой.
Сегодня она говорит, что читать нельзя. А завтра – что у какого-то там уебана очень интересное видение мира, что он пишет как дышит и бла-бла-бла. Когда Кей рычит на нее, Даня вздыхает глубоко-глубоко, поднимает брови и говорит "я ничего не могу с этим поделать". Иногда Даня берет в баре бутылку текилы или водки, запирается в номере и до утра сидит, уставившись бессмысленным взглядом в тонко исписанные листки бумаги. Иногда она смеется. Сама себе, тихо, потому что думает, что Кей спит. Но Кей не спит, он молча смотрит на нее из-под выгнутого локтя, ему страшно и немного щекотно где-то в районе позвоночника. Под утро Кей засыпает, а днем находит пятна крови на подоконнике.
Кей это очень не нравится. Если честно – Кей считает, что только он имеет право резать руки, капая кровью пополам с вином на редких прохожих. Кей считает, что в его жизни происходят непонятные и мрачные изменения, которые нужно остановить, а не то – пиздец…
***
- Хоть бы меня украли. – говорит Кей.
- Кому ты нужен?
- Да просто так. Меня бы украли и ты бы истерила, кричала бы в трубку "мерзкие твари, если вы хоть что-нибудь с ним сделаете, я вас убью!", а я бы плакал в темном сыром подвале…
- Долго бы ты не проплакал.
- Это еще почему?
- Тебя бы через неделю вернули, еще и денег бы мне дали, чтоб я тебя забрала.
- А бесплатно значит я тебе уже и не надо?
- Ты хочешь посидеть связанный в темном сыром подвале?
- Блять, мне просто скучно!
***
Вечер за вечером, день за днем – одно и то же. Вот просто – одно и то же. Непрерывно. Постоянно. Ничего не меняется. Кроме лиц, которые, если подумать – все равно похожи одно на другое. Кроме таблеток. Которых нужно все больше и больше. Вот из чего теперь состоит мир – люди и таблетки. Таблетки и люди. Количество, которому ни в жизнь не догнать качество.
Кей старается не думать. Вообще. Это, конечно, плохо получается, но Кей терпелив. Мысли вызывают у него приступы головной боли, и жутко хочется эту самую голову расхуярить о каменный выступ в стене. И не потому, что больно – к физической боли Кей уже давно привык. Более того – она его восторгает, в ней можно купаться, как в реке душным летним днем, погружаясь на дно и качаясь на плавных волнах; можно закрыть глаза и полностью отдаться боли, как любящей матери или любимому мужчине.
Даня постоянно кашляет. И ее постоянно тошнит.
"Все оk" говорит Даня, выблевывая вчерашний завтрак.
"Все оk" говорит Даня, с интересом рассматривая кровавые сгустки на носовом платке.
"Все оk" говорит Даня, появляясь из ванной с прижатой к виску рукой, из-под пальцев сочится кровь.
"Все оk" говорит Даня "у меня просто немного закружилась голова".
- Дурочка, ты где умудрилась так простыть?
- Отстань.
- Что отстань? Давай я за таблетками схожу?
- Лучше сироп от кашля… гликодинчику мне… - кривляется Даня.
***
- Ты дрянь! – Кричит Даня. – Ты ебаная мразь! Тебе дороги только твои ебаные таблетки! Если я сдохну, ты даже не заметишь, а если и заметишь – тебе некогда будет даже заплакать!
- Успокойся.
- Успокойся? Успокойся?! Ты, сука, ты думаешь, я для этого живу? Для того, чтобы ты мог пить, жрать свою кислоту и снотворное, думаешь для этого? Ты что, переломишься, если сходишь мне за сигаретами? Почему я должна за тобой бегать, подтирать тебе задницу и отпаивать после передоза? Почему ты принимаешь это как должное? Ты думаешь, все вокруг тебе должны что-то?..
- Прекрати орать на меня. – Кей уже еле сдерживается.
- Ах ты… ты…
Даня судорожно вздыхает несколько раз, давится очередной порцией ругани и заходится в кашле. Днем раньше Кей тут же сорвался бы с места, набрал бы воды в стакан и вытащил ингалятор. И покорно замер бы в ожидание очередной просьбы. Но сейчас Кей стоит и молча смотрит на Даню. Ингалятора рядом нет, Даня берет его с собой в кровать, чтобы долго не искать в случае ночного приступа. Он как всегда лежит за диваном, на полу. Но Даня об этом не знает. Кей прекрасно осознает, что сейчас происходит – еще минута непрекращающегося кашля и Даня начнет задыхаться. Легкие скрутит в одном продолжительном спазме, на шее забьется тонкая сиреневая жилка, руки будут царапать одеяло и искать этот сраный ингалятор, но не найдут.
Кей сморит на Даню и какая-то нелепая нервная радость пускает в нем корни. В низу живота сладко-сладко тянет, щекочет и разливается горячей водой. В ушах вырастает умопомрачительный звон, словно Кей стоит внутри огромного бьющего колокола. Даня что-то кричит, но Кей не слышит – все поглощает этот чудный вибрирующий звук, от которого уже двоится в глазах. Кровь приливает к глазам и распускается диковинными страшными цветами. Кей подходит к дивану, выуживает из-под него ингалятор, отряхивает от пыли и протягивает Дане.
***
Они не разговаривают. Даня до сих пор дуется на нее из-за ингалятора. Хотя нет, дуется – это совсем не то слово.
"ты чуть не убил меня" укоризненно говорит она ненавидящими глазами.
"я могла умереть, неужели ты такой дурак, что не понимаешь этого" говорит она молча.
"иди куда хочешь, я тебя ненавижу" говорит она, не размыкая губ.
Когда Кей засыпает, он представляет себе раз за разом эту картину – Даня с посеревшим лицом, свернувшаяся в тугой клубок, пытающаяся сделать один единственный вдох. И от этой картины на него снова нисходит это пронзительное чувство, снова невыносимо-сладкий звук пронзает насквозь голову и заставляет до боли стиснуть зубы. Кей страшно от этих мыслей, от этих чудовищных картин в его голове, он гонит их прочь, зарывается с головой в спасительное убежище одеял, но звуки не уходят, наоборот – в темноте и духоте они становятся еще ярче и громче. А после – мышцы сводит в остром взрыве наслаждения, Кей стискивает колени и издает сдавленный стон. Секунду он лежит, не двигаясь, боясь спугнуть тепло, расцветшее внутри, а еще через минуту оно пропадает само и остается только встать, закурить и долго-долго смотреть в черное окно.
Кей очень хочет сказать Дане "я люблю тебя", но в горле будто проворачиваются ржавые шестеренки, встают колом и не дают выдавить ни звука. Даня злится, кричит, что "ну и ладно", что "ну и обижайся на здоровье", что "это я должна гордо молчать, а не ты" и что "это ты меня убить хотел, а не я тебя", а Кей молчит. Он открывает рот, набирает воздуха в легкие и снова молчит. Иногда Кей мечтает, что он – камень.
Дане меж тем становится все хуже. Врача вызывать она категорически отказывается, хотя трупного цвета пятна вокруг глаз и сухой едкий кашель явно не предвещают ничего хорошего. В номере постоянный полумрак, дневной свет режет Дане глаза, она никогда не отдергивает шторы и не открывает окна.
"В этом есть что-то неправильное" говорит Кей.
"Тебе нужен врач" говорит Кей.
"Тебе нужно в больницу" говорит Кей.
"Ты умираешь" говорит Кей.
"Пожалуйста, прости меня" говорит Даня.
"Я не должна была кричать на тебя" говорит Даня.
"Ты не мог бы сходить мне за сигаретами" говорит Даня.
***
Даня больше не рвет черновики. Комната заполняется стопками бумаги, она везде – на стульях, на диване, на полу, на подоконниках, в ванной. Кей просмотрел несколько стопок – большинство вымарано до такой степени, что невозможно разобрать, было ли там вообще что-то написано. На некоторых есть только едва различимые непонятные рисунки – полосы и пятна. Как ни странно, Кей уже все это не тревожит. Он словно наблюдает за происходящим, находясь за несколько километров отсюда, когда не различить лиц, а только невнятные размытые силуэты. Или не так. Или – словно Кей едет в поезде и смотрит из окна: мимо он проезжает за одну секунду, но эта секунда растягивается в пространстве, как одеяло, накрывает собой перрон и кажется, что поезд стоит на месте. Но колеса стучат, поэтому есть еще тайная уверенность, что унылый вид из окна скоро сменится на что-то более жизнерадостное.
***
- Ты принес сигареты?
Кей вздыхает и протягивает Дане полупустую пачку.
- Блять, ты что, скурил все сигареты?
- Я не скурил все сигареты, там еще полпачки…
- Тут нет полпачки, я же тебя просила – купи сигарет!
- А это что, не сигареты, что ли?
- Мне этого не хватит!
- Чего тебе не хватит? Это полпачки, ты что слепая?..
- Я всего лишь попросила тебя купить сигарет, неужели так сложно было принести мне сигареты?.. – Даня уже срывается на крик. Кей болезненно морщится. У него снова начинает болеть голова.
- Успокойся, если они закончатся, я схожу еще раз, мне не трудно…
- А что трудно было принести мне целую пачку?.. – визжит Даня, хлопнув дверью туалета.
"Заебала" шепчет Кей, аккуратно ломая сигареты и вытряхивая из них табак "как же ты меня заебала, дорогая". Выпотрошив весь табак, он поджигает пустую пачку, встает и тихо выходит из номера
***
Кей бежит по ярким цветным улицам, сжимая в кармане увесистый пакет. Неон рекламных вывесок сливается в две светящиеся полосы по бокам, он перепрыгивает через скамейку и продирается сквозь кусты в гущу парка. Сзади слышен тяжелый топот и крики.
- Она туда побежала!
- Заходи слева, слышишь!
- Сука, тебе лучше остановиться!
- Сами поймаем – хуже будет!
- Хули ты стоишь? Бегом в обход, на выходе ее зацепим!
- Я ее вижу! Держи ее!..
***
- Слышь, а что случилось-то?
- Что-что… то и случилось… Наша девочка недопоняла малость, с кем в игрушки играет…
- И что с ней теперь будет?
- Ну, Ларс распорядился ее умыть, синяки замазать и Виолетте отвезти… Ясен пень, отрабатывать заставит.
- Блин, жалко…
- Кого? Ее?
- Ну не тебя же! Тебя-то Виолетте не отдадут… Не того пола… Девочка симпатичная, а Виолетта на ней живого места не оставит…
- А чего жалеть? Знала на что идет, когда полкило кокса по всему парку растрясала…
- А правда, что она себя мальчиком считает?
- Ну.
- И подружка у нее кони двинула?..
- Слышь, я что-то не догоняю, ты ее удочерить хочешь?
- Да я так, просто… интересно…
- Интересно ему… пойди глянь, что-то она притихла. Не дай бог сбежит, Ларс потом нам голову открутит…
Кей лежит, свернувшись клубочком, на бетонном полу, стискивая боль в себе и стараясь не стонать. Из подбитых глаз текут слезы, оставляя на щеках влажные следы.
"Не дождетесь" думает Кей.
"Белки не сдаются" думает Кей.
"Они все врут" думает Кей.
"Сейчас они позвонят Дане, она закричит в трубку "мерзкие твари", они испугаются и отпустят меня" думает Кей.
"Со мной не может случиться ничего плохого" думает Кей.
- Эй, кто-нибудь! Она, кажется, не дышит!..
- Ну все, вместо нее к Виолетте поедешь…
- Ха-ха-ха… очень, блять, смешно…
… равнодушный голос в пустоте говорит "ну вот ты и долетела"…
13 February '09 year.