Выхожу на кухню. Из окна виден мокнущий двор, заставленный машинами. Зажигаю газ. Серный дым приятно щекочет ноздри. Мои чувства обострены одиночеством и тишиной, которую не может рассеять маленькое радио. Ставлю чайник. Сейчас будет тепло, пусть ненадолго.
С дымящейся кружкой в одной руке и бутербродом в другой, прихлёбывая на ходу, возвращаюсь в комнату. Нужно чем-нибудь заняться. Иначе одиночество задавит меня. Окидываю взглядом комнату и замечаю черновик романа. Я пишу его уже второй год. Пожалуй, это было бы наиболее подходящим занятием — просмотреть исписаные и исчёрканые страницы и сделать ещё несколько шагов, подводя героев к трагической развязке. Что она будет трагической, я не сомневаюсь — ничего положительного в этом Городе создать нельзя. Вавилон убивает во мне всё хорошее, вытравливает. Скоро от меня ничего не останется. Я уверен — со стороны я уже сейчас выгляжу как серая невыразительная тень. Прохожие не шарахаются от меня только потому, что Вавилон застилает им глаза всякой мишурой: рекламными щитами, витринами, дорогими машинами, блестящими, с неестественным загаром женщинами, - и не даёт увидеть моё лицо и лица друг друга. А я вижу. Их лица ужасны. Когда я их вижу, мне становится страшно. Это мои отражения. Они отражаются во мне и друг в друге, создавая уродливое смешение глаз, ртов, запахов. Я бы разбил эти бесчисленные зеркала, только для того, чтобы не видеть себя. Но тогда Вавилон отомстит мне. Уничтожит меня. Лучше вернусь к своему роману.
Но нет. Похоже, меня лихорадит. Лучше заберусь по одеяло. Горячий чай и хорошая музыка. Pink Floyd подойдёт. Echoes — эта вещь несколько лет назад вдохновила меня писать одну большую повесть. Я не закончил её. И не жалею. Повесть была плоха, высосана из пальца. Как и эти записки.
Музыка усыпляет. Ствлю плеер на таймер и устраиваюсь поудобнее...
Я вижу дорогу. По дороге идут люди, нищие по виду. Среди них я вижу себя, одетого в такие же лохмотья. Я иду по дороге. Мелкий осенний дождик зло мочит одежду и волосы. Закрыться нечем. Дорога раскисла, цепко держит ноги. Трудно идти. Я с трудом переставляю ноги в глубокой колее. Грязная вода чавкает в ветхих ботинках, от холода цепенеют пальцы. Надо выйти на сухое место отдохнуть. Оглядываюсь – по обе стороны дороги болотистая местность, впереди и позади дорога уходит в плотный туман. Придётся идти. Но в какую сторону? Я остановился - и тут же получил ощутимый толчок в спину. Обернулся и увидел Её. Она, так же как и остальные, была одета нищенкой. Похоже, Она меня не узнала:
- Не задерживай! - Голос Её был знаком, но неприятен. Мне почему-то стало стыдно. Я торопливо отвернулся и пошёл быстрее. «Зачем она здесь?», - подумал и почему-то решил, что так надо. Идти было всё тяжелее. Грязь, размешанная тысячами ног, заполняет колею. Стынут ноги. Надо свернуть с дороги, дать себе передышку, но поблизости нет ни одного сухого места. Дальше нескольких метров всё скрыто туманом. Бесконечность дороги отупляет. Болят мышцы. Не могу больше идти. Я падаю в холодную жижу. Подняться нет сил. Поднимаю голову и вижу Её силуэт впереди. Она идёт не оборачиваясь и исчезает в тумане. Я зову Её и удивляюсь своему голосу – слабому, фальшивому. Она не оборачивается. Делаю над собой усилие, пытаюсь встать, но руки бессильно скользят в грязи. Отчаяние давит горло, душит, по лицу покатились слёзы. Я проснулся.
- Кончишься с такими снами… - голос хриплый, в пустой комнате звучит, как чужой.
Стемнело. Я свесил ноги с кровати и прислушался: тишину нарушает только дождь. Спать больше не хочется.
