Михаил Воронцов / Написанные рецензии

              с букетом ромашек,

«Дюймовочка» - лишь третий вариант,
А первый был куда душе милее,
Но зарубил творенье цензор-франт:
«Как можно, Ганс?!» - и всё такое блеял…

По осени печалюсь я, порой,
Что тот сюжет не смог увидеть света.
Дюйм-Вовочка, так звался мой герой.
Двадцатый век. Поля России. Лето…

Вы спросите, как достигалась цель?
Частично в том повинен Нострадамус,
Ещё не знали слова мы «отель»,
Зато вовсю звучал гаудеамус.

Фантазии…Хватало их сполна.
А если на столе в моих покоях
Стояла четверть доброго вина –
Тогда-то и творилось вот такое:

Дюйм-Вовочка в миру был VIP-кротом,
Кропал стишки, когда не в духе – прозу,
Но речь сегодня вовсе не о том,
Он представлял серьёзную угрозу

Для особей, чей пол на букву «ж»,
Будь бабочкой она, навозной мухой,
Любил он и лягушек в неглиже,
И жабою не брезговал, старухой.

В постели был Дюйм-Вовочка хорош!
Второй такой отыщется едва ли!
Хоть майский жук кричал: Моих не трожь!»
С кротом не раз жучихи ночевали.

Он был не жалким сусликам в пример.
И то сказать, его рабочий орган
Был ровно дюйм! Не русский ли размер?!
Поэтому и дамами издёрган

Был, в общем-то, оправданно наш крот:
Сороконожки, ящерицы, мыши…
А что? На шубе – бархат! Не урод!
И между лап – всё выше, выше, выше!

Особь статьёю - ПОЛЕВАЯ мышь,
Гроза полей и эталон достатка,
Дюйм-Вовочке сказала как-то: «Слышь?!
Зашёл бы…Мне ночами так несладко…»

Как призрак, в будуар явился он –
Наш Казанова, мачо, слывший храбрым.
Играл «Собачий вальс» магнитофон,
Гнилушки украшали канделябры.

Отборное ячменное зерно,
Что крот принёс, распространяло запах,
А на столе – морковка и вино,
И перстни сплошь на ласк не знавших лапах

У мыши, что в Дюйм-Вовочку была –
По самую макушку, словно кошка!
Ой! Слово-то какое! Не со зла.
В пылу переусердствовал немножко!

В нору вернёмся. Слышите? Сонет!
С терцетами! Подумать только, люди!
Крот слеп, но как Гомер – большой поэт!
Лежит ячмень нетронутым на блюде.

А мышь в истоме сладкой замерла,
И бриллиант слезинки той, что свята,
Скатился… Эта ночь у них была
Такой, что и не снилось вам, ребята!

Вот это сказка! Верите ли мне?
Мне – Андерсену Гансу Христиану,
Сидящему на сером валуне.
Я счастлив! Только плачу – вот что странно.

Скорлупкою ореховой – мечта.
Зачем по ней палить из всех орудий?!
Любовь прекрасна! Даже у крота.
Любите! И любимы будьте, люди!