евгений израильский / Полученные рецензии

Можно как угодно относиться к наличию статуса.
Но к его (статуса) отсутствию  у автора, продолжающего по хорошему потрясать сайт , можно отнестись только с удивлением, качественно отличающимся от глубокого и преклоняющего голову удивления, вызываемого его -автора  стихами.Я думаю, что, высказывая свою личную точку зрения, найду солидарность с нею у всех, читающих (именно, читающих, а не пролистывающих) Евгения, в том числе и у тех, от кого присвоения статуса зависит.

Доброго времени, ЕВГЕНИЙ!

Как мы и договаривались, пишу развернутую рецензию. Если бы готовил ее, например, к публикации, то назвал бы скорее всего «На полпути…»

… Когда нормальный человек, более озабоченный бытовыми проблемами, нежели творческими, чувствует приближение так называемого «кризиса среднего возраста», в его жизни чаще всего возникают поступки, которые окружающим кажутся странными. От нормальной семьи человека кидает в объятия хищных, но «понимающих» женщин. От нормальной работы в аферы. От спокойного приятия окружающего – в мутные волны революционной борьбы. И т.п. Привычная обстановка, словно сошедшая с дороги машина, катится под откос, а оттуда (коли выживает) выходит весь в синяках и ссадинах счастливый водитель. Черт с ним, с железом! Главное, что-то произошло, и Бог обратил на него свое внимание…

… У поэтов по-другому. В кризисные или предкризисные свои времена они прежде всего сомневаются. Под нож сомнений ставится все – начиная от общечеловеческих компромиссов и до собственных взаимоотношений с ручкой и бумагой. Нож опускается – и из полученной «нарезки» вдруг возникает нечто неожиданно цельное: образ сомнения, образ честного взгляда на окружающее, образ возвращения к истокам. С этой точки зрения, как мне кажется, стоит взглянуть на «Триптих» - цельный по сути, но разный по ракурсу взгляд на себя, на жизнь, на окружение, на мир.

Как и положено триптиху, правая и левая его створки – это, собственно, один и тот же образ, но «в разном освещении».

В первой части речь идет о сопоставлении собственного «я» с имеющимися вокруг эталонами: недаром там присутствует «вечный укор» для творческого человека – образ поэта, богатого «сытым умом, избалованным лестью». И ретроспекция «створки» триптиха, и выбранный размер, относящий читателя к мелодике Шекспира, и стилистика – все это служит своего рода оправданием неприятия успокоенности и сытости – неприятия, в котором «монетизация» творчества отвергается сперва на уровне «цеховых» аналогов (маляр, гончар), затем в историческом аспекте (алхимия, безвозвратное превращение вина в уксус), затем через призму мистического восприятия мира («власть колдовства над музыкой и Музой»), и, наконец, к состоянию катарсиса, когда все становится просто и ясно: «как ни трудись - стиха не написать».

Вторая «створка» - иной аспект творческого бытия: компромисс между сакральным одиночеством творчества и необходимостью быть в постоянном, непрерывном контакте с миром и людьми, его населяющими. Компромисс этот тем труднее, что не решен был по сути ни разу в Истории: вспомним слова Христа, сказанные им о своих родных: те, кто с ним, были ему «роднее» родственников. А восхождение на крест – дело сугубо личное, интимное, и любое количество поклонников, последователей и единомышленников не в силах этого одиночества «разбавить». Рано или поздно конфликт между необходимостью связи с людьми и ощущение избыточности этой связи уходит в глубину, к сердцу и душе. И тогда возникает мотив, который сравним с мотивом классического «Моления о Чаше». Не случайно концовка второй «створки» несет характер обращения к Богу.

Что же находится в центре – между катарсисом личным и обращением к высшей духовности? В триптихе все очень достоверно: в центре есть человек, наделенный точным взглядом и чутким слухом – он видит город, дома и людей в этих домах. Он видит в этих домах книги. Он понимает, как тщетны порой бывают усилия пробудить и побудить спящих – он сравнивает людей с книгами, написанными божественной рукой… И все же триптих не оставляет чувства безнадежности: идущий в центре триптиха человек – уже читатель. Читатель книг, написанных Богом. Читатель сюжета, задуманного свыше. И его присутствие в картине делает ее осмысленной.

Сейчас модно сравнивать все удачные стихи с творчеством Бродского. Не всегда это к месту. Но здесь я, пожалуй, напомню строчки из «Назидания»:

помни: пространство, которому, кажется, ничего
не нужно, на самом деле нуждается сильно во
взгляде со стороны, в критерии пустоты.
И сослужить эту службу способен только ты.

Хм...
В том, что и слог, и стиль,
и переплет у книг
разный. И, что утиль -
большая часть из них. - а определить как? Кто утиль, а кто нет? Кого в сортире положить на случай, если бумага кончится,  а кого поставить на полку или под подушку?..
Ведь так часто книга замечательно начинается и отвратно или просто до зубной боли банально заканчивается..

Феноменальные стихи! Совершенно необыкновенная форма у первой части, внешняя простота у второй, а третью часть можно было бы вообще выделить из триптиха как отдельное стихотворение, оно бы стало еще прекраснее - одно.. А на его место добавить что-то еще - имхо.. Произвело огромное впечатление!

Остро!Да и верно, по большому-то(80% мабудь богатсва со всей России матушки) счёту!Хотя я всё же, пусть глуповато, - верю в III Рим:)

Действительно: как просто... И других, лишних слов не надо. У Вас так всё легко и естественно: из того, что знают все, Вы делаете невозможное и, то же время, очевидное. Тут не просто мастерство, а что ещё... иррациональное?

Да уж, ни убрать ни прибавить... Здорово! :)

Вау!!! хахахахахахаха........:))))

Гениально!:)

Обобщение - ого-го!(иго-го тоже!:))

Евгений, поздравляю вас, чудные строки!

Новых вам побед и стихов:)