Лента любимых стихов. The best.

туда где ближе облака где слой озоновый плотнее где неприкаянна строка и не поймешь что делать с нею где заключаются пари и осушаются стаканы и смех рожденный изнутри неистребим как тараканы где любопытство как вампир где дефициты в каждой сумке где побеждает время Пирр веселый Пирр во время чумки где слово вещее "судьба" звучит подобно моветону где продается мастурба по два рубля за килотонну где грязь и боль и свет любви где из варяг не выйти в греки где государство словно Вий навеки уронивший веки из журавлей растит синиц фальшиво тренькая на лире

где легкий взмах ее ресниц дороже всех сокровищ в мире

а дальше промельк пустоты метель безликие объемы и стерты в памяти черты как у больного после комы и тихо падает листва с озябших крон в прямом эфире на мир в котором дважды два неукоснительно четыре на мир где счастье и беда срослись мгновеньями и кожей где ничего и никогда произойти уже не может где ничего не нужно ждать лишь равнодушно смежить вежды и отдавать за пядью пядь пространство гибнущей надежды и где на шатком рубеже презрев намеренья благие осклабясь тянется к душе голодный демон ностальгии

Всё время на страже. Какие к чертям друзья!..
Рисковой тропы всё затейливей виражи...
Одним доверяться опасно, другим нельзя.
Провалено множество явок, а он всё жив.

Извечно в строю и всегда на язык остёр,
свой козырь последний он ловко зашил в рукав.
А ежели спросят, не нужен ли билетёр -
ответит, что здесь продается славянский шкаф.

Он знает дзю-до и баритсу, на-на, кун-фу;
на память запомнил коды для старта ракет.
Портрет Маты Хари в его платяном шкафу;
в кустах у него - и рояль, и радистка Кэт.

Сливаясь с рельефом, он сбросил апломб и спесь.
Цианистый калий в зубе. Тревожна даль.
А паспорт Республики Конго истрепан весь,
вдобавок еще боливийский просрочен. Жаль.

Не сменишь планету. Возможно, лишь континент.
Но так или этак, а страшно во тьме ночей...
Профессии нету страшней, чем двойной агент.

Особенно если не очень-то помнишь, чей.

Осень - странное время. В нем трудно искать виноватых.
Улетают надежды, как дикие гуси и Нильс...
Дождь проходит сквозь сумрачный воздух, как пули сквозь вату,
бьет аллею чечеточной россыпью стреляных гильз.
От скамейки к скамейке, подобно пчелиному рою,
мельтешит на ветру жёлтых листьев краплёная прядь...

Я, возможно, однажды свой собственный бизнес открою:
обучать неофитов святому искусству - терять.
И для тех, кто в воде не находит привычного брода,
заиграет в динамиках старый охрипший винил...
Я им всем объясню, как дышать, если нет кислорода;
научу, как писать, если в ручках - ни грамма чернил.
Я им всем покажу, как, цепляясь за воздух ногтями,
ни за что не сдаваться. Я дам им достойный совет:
как себя уберечь, оказавшись в заброшенной яме,
как карабкаться к свету, завидев малейший просвет.
Нарисую им схемы, где следствия есть и причины,
и слова подберу, в коих разум и сердце - родня...

Я себя посвящу излечению неизлечимых,
ибо что, как не это, однажды излечит меня.

Я проживаю на старом угрюмом складе. Полки, забитые хламом: тома, тетради, ржавые скрепки, скрипучие дыроколы - гильзы, пустые гильзы житейской школы. Тысяча лет с той поры, как о них забыли; время на полки обрушилось слоем пыли, истершейся вязью строчек в амбарной книге, связавших в одну охапку дела и миги... Я - здесь. И в ответе годы за боль в затылке, за джинна, который вечно живет в бутылке, за тусклые блики солнца, за воздух серый, пропахший, как воздух ада, золой и серой. Я - здесь. Я скопленье острых горячих точек, я кем-то забытый жрец, путевой обходчик, и я обхожу их - чего, непонятно, ради...

Я проживаю на старом угрюмом складе.

Я проживаю в ненужном большом музее, сам же собою записанный в ротозеи, сам же собою приставленный к обелискам, чтоб тосковать то на русском, то на английском. Я на мели, позабывший про порт приписки. Рядом со мной - компромиссный стаканчик виски. Всё под рукою: креслице, столик и ложе; если порой сумняшеся, то ничтоже. Зря ли судьбой я причислен для вящей пользы к тучным стадам извечно рожденных ползать?! Мог бы взлететь, но ведь разве ж удел не жалок: лбом колотиться в твердь потолочных балок?! Нет, мне сказали расчеты, что можно проще. В итоге - вполне конечна моя жилплощадь. Мой адрес - не Минск, не Бостон, не Вейк-ан-Зее.

Я проживаю в ненужном большом музее.

Раз уж сданы лишь на "двойки" и "тройки" тесты - всё, что осталось в запасе, зовется "тексты". Так, совокупности слов, запятые, точки. Их нарезаешь, как торт - и выходят строчки. И ведь не то чтобы радостно заниматься этою самою странною из сублимаций, а просто сидит внутри безымянный кто-то, настойчивый и привязчивый, как острота. Он же диктует, как будто диктуют сводку, он же ночами жестоко берет за глотку. Ежели так - то уже не до личных выгод, надо с вещами немногими - и на выход, на выход из складов всех да из всех музеев, где звезды висят, над миром свой свет рассеяв... Вот тут, наконец, внутри замолкает кто-то -

и всё. Это время вдоха. И время взлёта.

Александр Габриэль

Мария Луценко

Песенка потерянного поколения

"Потерять Украину - значит потерять голову"
В. И. Ленин

Ах, Владимир Ильич...Всё мне кажется странным.
В нашей новой стране всё вдруг стало старьём.
Даже лампочка с тонким, изящным вольфрамом
как-то странно мигает в подъезде моём...

То ли новый тиран есть теперь у народа -
экономит народом проплаченный свет.
Толи света конец, то ли старого года,
то ли Вас больше нет...То ли нас больше нет...

Ах, Владимир Ильич, вспоминать нынче трудно
накрахмаленный стоечкой воротничок
и барашки кудрей, что вились златорунно,
украшая любой октябрятский значок.

Как любили мы Вас, несмышлёные дети
и, равняясь на знамя, учились на пять
Как от Вас получали по крупной конфете,
перед страшной командой: "врага расстрелять!"

Как надежды алели на длинной аллее
день и ночь, день и ночь, под упрямым дождём...
Ах, Владимир Ильич, Мы давно повзрослели,
но по тем же руинам в руины идём...

Спите, демон идей, в распиаренном склепе.
Всё на свете - зола, все идеи - мура.
Мы из новых вождей новых идолов слепим
под шумок революций и крики "Ура".

А история - новых господ содержанка,
перемоет Вам кости, врубив интернет...
Ах, Владимир Ильич
Мне вас жалко. Как жалко
безголового детства, которого нет.

Я не знаю, не знаю, и знать ничего не могу,
Я – по дырочкам пальцы, я – в лоно сопилки дыханье…
Я средь линий ладони – как птичьи следы на снегу,
Незнакомые, хрупкие тропы, бегущие к тайне.

Юлия Мельник

Татьяна Бориневич

1+2+3+5=11 копеек
(разговор с сыном)

Висит в пространстве планета - беспомощный мяч в авоське.
Над ней пятичлен, а в центре - орудий пыточных сон.
Ты видишь? Ползут мохнато, щупальца из колосьев.
Придушено лентой солнце. Лучи как сигналы SOS.

А кстати, знаешь, авоська - это такая сумка,
Сплетённая из верёвок по принципу макраме.
Взгляни на эти копейки, - одиннадцать будет в сумме.
Давай же устроим экскурс в страну разбитых химер.

Всего лишь одну копейку стоила газировка.
Её проглотишь, и будто в желудке пляшут ежи.
В носу щекотно. И слезы... Ты весело так зарёван.
Ну, в общем, необъяснимо. И жутко хочется жить.

Коробка спичек - копейка. Снежок тогда первый падал.
И первая сигарета. И завуч в школьном дворе.
«Все девочки носят косы, а ты распустила патлы!
Русалка! Нет хуже. Шлюха! Без шапки! Эх! В ноябре...»

А как начищали двушку! Песком. До светлого блеска.
За гривенник выдавая старухе полуслепой.
Мороженым торговала она. Ах, если бы... Если б
Вернуться! Да только поздно. Лишь - свечку за упокой.

Еще две копейки стоил один звонок телефонный.
Я гнусно орала в трубку: «Не нужно мне больше встреч!
Червивых ромашек с клумбы! Я чай не люблю с лимоном!»
А всё потому, что мальчик был ростом мне ниже плеч.

И снова о газировке. Она бывала с сиропом.
Но это за три копейки. В слегка помытый стакан.
Удар кулаком. И хрюкнет пронзительно и сурово
Смешной автомат железный. Недвижимый истукан.

Цена трамвайных билетов была такою же точно.
Я ехала до конечной. А дальше - наоборот.
Так мой организм боролся с микробами рифм и строчек.
Гриппозной температурой боролся. Не поборол.

Метро - пятачок. И вот ты, в каком-то волшебном царстве!
Старалась побольше света подземного нацедить.
Впитать лжеампир плебейский, по-рабски почти старалась.
Мне нравился пафос станций. Особенно кольцевых.

Я рубль пятьдесят давала за яркую побрякушку,
Сработанную цыганом из стёртого пятака...
Я тупо смотрю на бляшки, где солнечный диск придушен,
К серпу и молоту снова не хочется привыкать.

Так выкинуть или спрятать? Дилеммой глупой томлюсь я.
Ты слушаешь? Вижу. Скучно. Я чувствую, – ты устал.
В какой же фонтан мне бросить четыре монетки тусклых,
Вернуться в страну и время, твоею сверстницей стать?

http://grafomanam.net/users/759

начать с начала, с чистого листа,
намеренно не признавать законов,
в ночи, молясь картинке заоконной,
стаканами прозрачную хлестать;

напившись вхлам, в стекло уткнувшись лбом,
рыдать темно и глухо, до потери
сознательного облика, затеять
смертельно неприятное с собой.

нет. нет. не так. опять начать с нуля.
носить корсеты, платья, сандалеты
и рифмовать браслеты-эполеты
[чего-то там еще, тра-ля-ля-ля];

потом спешить на бал: блондин, брюнет,
записки и любовные томленья:
поэт - в бреду. поручик - на коленях.
все прочие - стреляются.. но нет!

опять не то. сначала - быть никем
не признанным, но гением - беспорно,
песать стехи. читать друзьям. упорно
выращивать - как розу в парнике -

признание [с заглавной буквы пэ],
заматереть. начать давать советы
второстепенным маленьким поэтам,
издать тома, внушать, вступать в сп.

нет. ни за что. раздать. уйти в леса.
уединиться. отойти от мира.
не возжелать. не сотворить кумира.
лица не мыть. стигматов не чесать.

питаться манной, слышать голоса,
спать под дождем, на стуже, на рогожах.
творить добро. любить любых прохожих.
но главное - не мыть. и не чесать.

опять не то.. ах, что же ж делать мне?..
ужель пропасть? при всех моих талантах?!
при стольких-то возможных вариантах.
быть незаметной, неизвестно... нет!!

начать с начала, с чистого листа..

Давай уже, зима, рассыпь свой нафталин,
Строгай свой оливье из шуток и мелодий,
Надень на лысый мир парик под мерилин –
Он выдаст на ура любимое в народе
«I wаnna итэдэ»... Снимай свое кино,
Пока танцуют все по кругу и привычке...
Не дай им разглядеть за смехом и окном
Последнее тепло, дрожащее на спичке.

Анна Полетаева

Ах, какой это будет год! В нём никто не умрёт. Совсем. Мы полюбим своих врагов и за ними придёт песец. И друзья соберутся в круг, и под нами прогнётся грунт. А похмелье пройдёт к утру, потому и оно к добру. Оседлает луну паяц, и на свете настанет мир. Если кто поседел в боях - телевизор, глинтвейн, камин. Молодым - бесконечный путь, старикам - тишина и свет. Так случится когда-нибудь, в ноль с копейками по Москве.

Ах, какой это будет год! Не такой, как прошедший, нет. Мы так страстно хотим в него, что согласны на ночь и снег. Календарь извертелся, горд, что закончен его наряд...

Так нам кажется каждый год. Тридцать первого декабря.

Александр Ланин