Тур - 428: "Весь мир - театр..." (конкурс завершен)

«Их голосам дано сливаться в такт…»
(В.Высоцкий «Баллада о любви»)

Любовь и смерть, финал, последний акт.
Спешат актёры к рампе в брызги света.
"Их голосам дано сливаться в такт"
И для искусства так привычно это.

Накал страстей – отыгранный спектакль.
Оваций шквал, цветы, улыбки, лица…
Жизнь прожита, другая, но не та,
В которую придётся возвратиться.

В которой всё - иначе, и не так,
И за душой у каждого - потёмки:
Ромео трус, пропойца и простак;
Джульетта любит сауны и съёмки…

А им безумно хочется назад,
В тот мир побед, принцесс, шутов и крезов,
Где не отцвёл ещё вишнёвый сад…
Но путь обратный - занавес отрезал.

Мы на этой странном свете,
Как в паршивой оперетте –
Пьеса вздор.
То ль до смысла не добрался,
То ли попросту набрался
Режиссёр.
Это ж надо – провернули всё вверх дном
И как мы только все пока ещё живём?!

А что нам стоит дом построить,
Нарисуем – будем жить.
Что нам стоит жизнь устроить,
Если есть кого любить.
Что нам стоит свадьбу справить,
Только б денежки занять.
Что нам стоит всё исправить,
Если всё нарисовать.
А что нам стоит, ну что нам стоит
Всё понять и мир построить!

Что за сцена на диване,
И куда со стаканами –
Это ж бал,
Сцену путаем с буфетом,
Да и техник наш со светом
Задолбал.
Ну и автор… – ну очень слабенький сюжет.
А, может, вовсе в этой пьесе смысла нет?!

А что нам стоит дом построить,
Нарисуем – будем жить.
Что нам стоит жизнь устроить,
Если есть, чем дорожить.
Что нам стоит свадьбу справить,
Только б денежки занять.
Что нам стоит всё исправить,
Если всё нарисовать.
А что нам стоит, ну что нам стоит
Всё принять и всё устроить!

Кто тут зритель, кто актёры,
Кто певец, а кто суфлёры –
Не поймёшь.
Тот прикинут – спонсор с банка,
Ну а это кто в кожанке?-
Новый вождь?!
Кости ломит и сжимает сердце боль,
Да  кто ж нам дал такую пакостную роль?!

А что нам стоит дом построить,
Нарисуем – будем жить.
Что нам стоит жизнь устроить,
Если есть кому служить.
Что нам стоит свадьбу справить,
Только б денежки занять.
Что нам стоит всё исправить,
Если всё нарисовать.
Ну что нам стоит , ну что нам стоит,
Всех понять и мир построить!

Не кричите, что вы, дети?
Эй, на пульте, больше света
На арьер.
Замесили круто тесто,
Это ж надо, прямо с места
Да в карьер.
Не упасть бы – ну всё не так и всё не в такт,
А это ведь, ребята, только первый акт!

А что нам стоит дом построить,
Нарисуем – будем жить.
Что нам стоит жизнь устроить
Или песенку сложить.
Что нам стоит свадьбу справить,
Только б денежки занять.
Что нам стоит всё исправить,
Если всё нарисовать.
Ну что нам стоит, ну что нам стоит,
А ЭТО ПРОСТО ЖИЗНИ СТОИТ!!!

.
                                                          И вот, уже здесь шаги, а они глаза дланью закрывают,
                                                          ибо Он –
                                                          тот, кто входит, не радуя,
                                                          как мытарь к должнику нерадивому.
                                                                              («Книга Последнего Дня»)
.
                                 Реквием по Homo
.
                    … Люди играли, –
                         странные люди:
                         смертные –
                         а играли в Вечность…
                         Люди играли людей – как лютни
                         в лапах богов – пастухов овечьих.
.
                         В ложе хватался за сердце Автор –
                         чувствовал
                         каждую нотку в теме;
                         за дирижёрским творило Время,
                         предпочитая фанфары арфам.
.
                         Люди-как-лютни пели о чуде –
                         вере, надеждах и прочей швали,
                         в роли вживались – и, будто люди,
                         так неумело,
                         смешно умирали…
.
                         Взрывы финала!
                         – апофеозно.
                         Аплодисменты? – безумны! – бесценны…
.
                    … Солнце потушено, гасят звёзды,
                         в зале пустом подметают сцену:
                         …деньги…
                         …окурки…
                         …бесхозные души…
                         …крошки костей в обгорелом ботинке…
.
                         Звуки распяты на гвóздиках стужи,
                         лишь над партером танцуют снежинки.
.
.
_________________
(03..04.02.2012, из цикла «Байки ядерной зимы»)

   Дурень думкой богатеет.
   (украинская поговорка)

Я скромен, робок и невзрачен.
Но лицедейство – мой талант.
И мне судьбою предназначен
весьма гуманный вариант –

тот образ жизни, что позволил
тоскливой скуки избежать.
И вот, не я, а грозный воин
на бой с врагами движет  рать.

Свою пожизненную робость
я обманул давным-давно -
страстями самой высшей пробы
живу на сцене и в кино.

Маркиз де Сад и Казанова,
пират, ковбой, палач, король...
То – весельчак, ковёрный клоун,
То – мрачный скряга, то – герой!

В моём театре нет раздоров -
Один – и зритель, и актёр.
Без сцены, зала, без суфлёра
и критик – я, и режиссёр.

В уюте кресла у торшера
вживаюсь в каждый новый том.
И с каждой книгою – премьера!
Успех! Овации! Поклон.

          

                                                         "Она рисовала птиц поперек руки,
                                                 всегда, засыпая, смотрела куда-то вверх,
                                                    я ей посвящал и читал по ночам стихи,
                                                      она говорила, что обожание грех,...
                                                                             .....
                                              что ты пациент, что ты болен серьезно мной,
                                            что я основной твой, любимейший твой недуг...
                                                   Так я сообщаю - будешь здоров, родной,
                                                 а я вместе с птицами буду лететь на юг".
                                                        «Она рисовала птиц поперек руки»
                                                                            (Кукла Саша)
******************************************************

"Она рисовала птиц поперёк руки..."
И жизнь ощущала сквозь крайности, секс и боль.
Мужчина же - тот, что ей посвящал стихи,
любя... Для неё был всего лишь ноль.

Любила конфеты и сладкую пастилу.
И горькое кофе плюс тело-его - в постель.
В какой-то момент перекинулась на иглу,
чтоб кайф увеличить. Не этого он хотел...

В больнице по- прежнему был для неё слугой.
Все прихоти - ломки сразу же исполнял,
надеясь - вернётся любимая... Но другой
стремительно близился день ото дня финал.

Её называл он:" Любимейший мой недуг..."
И в этом, конечно же, был абсолютно прав.
Себя не любя, он не мог отвести беду.
И жить научить не мог. Рядом - умирал.

Всё кончилось в миг, когда тело её сдалось...
Оно не могло больше множить такую боль.
___
Уходом из жизни она обнулила роль
в спектакле земном под названием "Нелюбовь..."

17.07.2011 15:33

Паяц

Молча, неспешно он выходил в манеж,
Пряча улыбку за грустной маской –
Русский проказник, греческий Ганимед
Мома умом возмечтал умаслить.

Рухнул в опилки – и…
                                        раскатился смех –
Мячик смешинки – из кресла в кресло…
Бог улыбнулся: смертный “дурак” сумел
Каждому дать по кусочку сердца!

Век непотребства – царственный Валтасар
Час отреченья встречал нечасто.
В день отчужденья с маски сползла слеза –
Капля…
               безмерно большого счастья.

*Ганимед - дословно с древне-греч. «затевающий веселье»;
Мом – древн-греч. бог смеха.

Клоун без маски

На маску грусти радостную маску,
Легко и просто дарит людям смех.
И взрослые впадают в детства сказку,
А клоун сам хохочет громче всех.

На маску радости надета маска слёз,
И вот уже никто не веселится,
А фокусник одним движеньем снёс
В чулан души улыбку - грустны лица.

А после представленья маски в стол,
В свои заботы жизни окунуться...
Спешит обычный человек с лицом...
Он может погрустить, и улыбнуться.

Кто не слыхал о нём
И об его манере,
Он делал ход конём,
Произнося «Не верю!»
И рвался ритм сердец
От слов сакраментальных...

Вот ощутил «мертвец»,
Что он не натуральный.
Настойчив режиссёр,
Как Жириновский в думе,
И наш «мертвец»-актёр
От огорченья... умер.
Так в роль вошёл актёр,
Ценой такой потери!

Но молвит режиссёр:
"И всё равно не верю..."

Бог в гневе длань простёр
И дёрнул так за вожжи,
Что умерший актёр
От возмущенья ожил.
Клиническая смерть
Сыграла злую шутку,
И слушать, и смотреть
На это было жутко:

Воскреснувший актёр
Напоминал льва в клетке,
Был в гневе так остёр,
Так выражался едко,
Что с этих самых пор
Наперекор манере
Известный режиссёр
Забыл своё «Не верю!»

Он был дурак, она дурында,
Их потащило,  повлекло.
Они не знали, но крутилось,  
Судьбы скрипучей колесо.

Они играли, веселились,  
Порхал июль,  свистел ноябрь.
Так двигался неумолимо,
Судьбы бездушный календарь.

Прошел тот год прекрасно дивный,
И лишь остались на песке,

Два трупа,
                     труппы отыгравшей,  
Трагедию
                     в судьбе–реке.

Лето. Июльские жаркие страсти.
В театре все окна распахнуты настежь.
В городе душно: бывает под тридцать.
В уличном смоге Фонтанка искрится.

В холле работаем – две костюмерши.
Ворох костюмов по стенам развешен.
В тихой гримерке "Алхимик" Коэльо –
Мне как убежище, отдыха келья.

Саша-скрипач к нам садится порою,
Место найдя меж костюмного роя.
"Гляньте, – разорвана снова рубашка.
Быть при параде в жару очень тяжко".

Следом вздыхает: "Флейтист в Костомукше...
Выпросил отпуск, но все-таки лучше
Дача на озере в хвойном Утишье".
Саша желает знакомства поближе.

Вижу в конце коридора Наиля.
Дважды костюм для него перешили.
Просит плотней посадить по фигуре.
Не угодить утонченной натуре.

В этой особой натуре – все дело.
Как бы летать я с Наилем хотела
С веером в ритмах испанского танца.
Мне – двадцать девять, ему – девятнадцать...

"Лебеди" стаей впорхают в гримерку.
Пачки хватают, лежащие горкой.
В царстве пуантов, зеркал, невидимок
Падает с тумбы бестселлер "Алхимик"...

Входит в разгар закулисная вахта:
Глажка, прошивка застежек в антрактах...
Быстрая смена костюмов солистам:
"Свадьба", "охота", "измена", и – выстрел.

Вызволив всех из костюмного плена,
Плащ и цветы убираем со сцены.
Белою ночью по улице Росси
Бродим – маэстро Чайковского гости.

Когда придумать сказку повезло,
И роли в ней расписаны удачно,
Судьба сверкнёт улыбкою хитро,
Тебя при этом крепко озадачив:
Ведь для тебя там места, как назло,
И не нашлось… А быть могло иначе.

Ведь напиши историю другой,
И на себя примерь наряды примы,
Чтоб, их надев, не мучиться виной,
Не тосковать, что так неоспоримо
Всегда твоё отравлено вино,
И что стрела летит в тебя незримо…

Так нет же – роли отданы другим.
И короли влюбляются в пастушек.
А ты за сценой стой – и береги
Сюжет и смысл – чтоб каждый был послушен…
Закрой глаза – и мысленно беги
В другую сказку – ту, где будет лучше.

Где будешь ты счастливей всех принцесс,
Где будет принц твой верен и надёжен,
И где проснётся к жизни интерес,
И где тебя полюбят нежно всё же…
И там останься – в звёздном серебре,
Ролей всех прежних больше не тревожа…   28.03.21

Горькой обиды
Злостен очаг:
Края не видно
В страстных речах.
Маску надену,
Буду играть.
Ах, я Сирена –
Сыну не мать!
Блудству подруга,
Кровь сожжена…
Ах, не супруга –
Мужу жена!..

Вот и поверил –
Бросил клеймо,
Будто измерил
Сердце само.
Хлопнула дверца.
Ты не простил…
Хрупкое сердце
В грубой горсти.
Я не играю.
Маску сняла.

Точка. У края.
Стынет зола…

Поднимается занавес и выходят актёры,
Начинается действие, льют прожекторы свет,
Затаил зал дыхание, смолкли все разговоры,
А на сцене тем временем завязался сюжет.

Так по правилам жанра, по канонам искусства
Страсть бушует в герое, быть не быть вот вопрос,
И, сражённый в итоге, силой гибельной чувства
Он страдает, тем самым доведя нас до слёз.

А в антракте в буфете, выпив чашечку кофе,
Проницательный зритель обсуждает финал,
Там герой побеждает, он в своём деле «профи»,
Ждёт награда героя и торжественный бал.

Но напрасно упрямец мысль о счастье лелеял.
Автор пьесы придумал ход сюжета иной,
Он героя заставил, чтоб себя не жалея,
Тот спасал героиню, рисковал головой.

Опускается занавес и уходят актёры,
Голоса замолкают, гасят в здании свет,
Удаляются зрители под шумок разговоров,
Унося в своём сердце сопричастности след.

И пусть жизнь не похожа на творение сцены,
И не так романтична страсть влюблённых сердец,
Всё гораздо в ней проще – быт, раздоры, измены,
Но и в ней наступает неизбежный конец.

Жизнь – театр, всюду слышим эту фразу-клише,
Так не думай о теле, помолись о душе.
Жизнь-театр, как качели: радость – вверх, горе – вниз,
Как бы мы не хотели, не сыграть нам на «бис».

Пряный запах, так – не сильно,
Начинает вечереть,
Мы мечтали быть в Севилье
И Фламенко посмотреть.

Две гитары, танцовщица,
Переборов вереница.
Отвечает им в ответ
Звонкий шорох кастаньет.

В разговор певец вступает,
С  завывающимся звуком,
Она голосу внимает,
Словно ветви вьются руки.

Юбку резко распахнула,
Будто веер развернула,
Ритм диктуют каблуки,
Вдруг застыли две руки...

А потом, опять движенье,
Как цыганки вороженье,
Плавно руки поднимает,
Тело страстно призывает.

Тело, требуя вниманья,
Что-то говорит руками.
Ощущенье, будто пламя
Лижет воздух языками.

Страстный танец, задевая,
Говорит о чем-то личном.
Мы Фламенко вспоминая,
Забываем о приличном.