Тур - 151: "А в скрипке эxо все держалось" (конкурс завершен)

Осень –  ненастно-несчастная муза,
Распрекрасная, злая обуза.
Поскользнёшься на листьях и грязи,
И фонарь уж синеет под глазом.
Холод щупает, кличет морозы.
Всё же милуешь осень, сквозь слёзы.

Ослеплён ярко-сумрачным светом,
У зимы, у безжалостной края,
Я к свистящему арии ветру,
Синяки на глазах простираю.

Ты сядешь в вологодский поезд,
Весь в предвкушении стихов.
Печалью светлою напоят
Слова из древних родников.

Из той чернильницы глубокой,
Как из души, ты извлечёшь,
Старуху-смерть, что кособоко
Подставит дряхлое плечо.

В твой век нет скорости и блеска,
Дорога, словно жизнь – длинна.
И много вёрст – луга, пролески –
Рай для седого молчуна.

Душа – поёт, когда качаясь
Ты едешь и отложен Срок.
И проводник предложит чаю,
Ты миру – россыпь дивных строк.

...
Поеду в твой забытый домик
И почитаю, как всегда,
Твоих стихов затёртый томик.
И ты со мной, в моих ладонях,
Сойдёшь у Царского Села.

18 мая 2011 г.

          К счастью!

Неясный день  двухтысячного года.
Опутанная узами забот
пришла домой, вздохнула у порога -
всегдашний стресс покоя не даёт.

Меня смутила тишь толпы в квартире.
Покрытый  стол накрыт не на обед.
И жёлтое лицо, как на витрине,
покойной маской гасит яркий свет.
Застывший барельеф – холодный  камень.
Ледышкой сердце замерло навек.
Потухший взгляд, прикрытый  медяками,
с улыбкой не посмотрит из-под век.                    
Знакомые черты... Гляжу понуро.
И к зеркалу –  проверить этот факт.    
Улыбкой полотенце изогнулось,
не дав осмыслить, что же здесь не так.      
А горькая слеза точила камень,
И ропот тихим звоном плыл в толпе:
  - Она ждала, страдала и стихами
внезапно изошла.
                                Не по себе
мне стало, горько, больно ... и напрасно
ладонями пыталась заглушить
те звуки, что указывали ясно
на упокой чувствительной  души.

Но, что  случилось?! День тайком прокрался,
мне веки распахнул – «проснись и пой!»
«Живой водой» – спасительным лекарством –
поставил на ноги.
                                 Забыв покой,
тяжёлый, как мигрень, свой сон припомнив,
я с лёгким вздохом глянула кругом –
Ведь  «это – к счастью», так толкует сонник.
И жизнь помчалась дальше, напролом.

На озеро с причала огонек
Слезится сквозь туман белесой течью…
По кладбищу брожу в осенний вечер,
Как будто обиваю твой порог…

В году – пора последних пепелищ:
Глухой октябрь упорно копит влагу.
И каждый куст в безвременье бродягой
Еще до холодов стал – гол и нищ.

Пока светло – я к берегу сошла
До краешка воды, но даже странно,
Что есть вода: настолько здесь туманно.
И по туману утка подплыла.

Смотрю я на нее. Какая грусть –
Остаться здесь, средь сумерек болотных...
Нет скорби облегченья в перелетах,
Когда мертво все – кроме верных чувств.

На свете ничего прекрасней нет.
Хоть загнана судьбой на самый угол –
Но мертвый огонек мне светит другом.
Я чувствую как взгляд твой – этот свет.

И нервно вскидывая плечи,
Он то скорбит над телом юным,
То вдруг вскричит, как хищный кречет,
Хлестнув смычком по голым струнам.

И эти звуки, эти позы,
И эти пальцы-километры
В меня вонзают чьи-то слезы,
В меня бросают чьи-то ветры!

И я несусь земной и тленный
В обитель, где сияют души,
И сгинет в ночь скрипач блаженный...
А я все буду
слушать,
слушать...

Чиновника взять бы к примеру,
Бумага – тотем для него,
Её уважает без меры
Бумажное сердце его.

Гостинцами встречи чреваты,
На ёлке наш Дедушка здесь,
В нём сердце из сахарной ваты,
Как впрочем из ваты он весь.

Стеклянное сердце поэта
Разбило его «божество»,
Ведь сердце у ней – из гранита,
И «пусто оно и мертво».

У матери сердце – из глины,
Податливо, полно любви,
Жизнь детям отдаст без кручины,
Лишь только её позови.

Отважное сердце солдата
Не дрогнет от пуль и огня,
И долг свой он выполнит свято,
Ведь сердце – стальная броня.

Конечно же, сердце – из плоти,
Страдает оно от обид,
Нуждается в нашей заботе
И плачет оно, и болит.

Золотой век сменился серебряным,
За серебряным бронзовый* следовал.
Значит, вера в прогресс поколеблена?
Что в грядущем нас ждёт после этого?

Чтоб не ждал нас век каменный варварский,
Мы должны быть поэзии преданны:
Колдовать над словами, как Анненский
Совершал это в веке серебряном.  

* Исследователи русской поэзии послесталинской эпохи называют это время бронзовым веком.

Шелестя аметистами чёток
наставлял, совершал обряды,
по нечётным дням и по чётным
был душой с прихожанами рядом.

И, под сумрачный блеск аметистов,
говорил вдохновенные речи,
а гортанные звуки, чистые
расплавляли сердца и свечи.

…Пролетели мои зимы-осени
над заливом Святого Лаврентия,
на чужбине. Но мне, если спросите,
не хватало всю жизнь Иннокентия.

Еще не знаю, почему,
Но сердцу стало вдруг отрадно,
Когда, лучом пронзая тьму,
Вы встретили меня в парадном.

Руками платье теребя,
Вы мне шепнули, чуть робея:
«Так скоро не ждала тебя…
Ой! Вас…». И я забыл вдруг, где я.

Лишь улыбался и молчал,
В нежданном «ты» увидев ласку.
В прекраснейшем из всех начал
От пустяков бросает в краску…

Ну, что я, как дурак, застыл
И раскраснелся, как девица?!
Я вас ещё не полюбил…
Но не сумею не влюбиться.

                              5 сентября 2015 г.

Наш кухонный мирок на царствие помазан
в моей душе. Ответственно хранит уют:
в пустыне гречи едет сказочный верблюд
(«Пикник»), цветет сиреневый подсолнух газа,

за занавеской приютилась моль и рада
(ну что же? моли в наши времена дают
по вкусу шерсть и мех), в шампанском старом «Брют»
плывет пиратских пьяных мух армада,

притихшее стекло - тарелочная трель
бренчать, визжать о ложки целый день устала
(а ложки? черти с ними, с ложками! из стали!).

И я устала.
Люблю: как только утекает ночь на треть,
зажечь подсолнухи и сонно руки греть.

Когда допашу я, набравшись силёнок
Оставшихся, маленький свой огород...
Когда мой убитый судьбой жигулёнок
Печально последний пройдёт поворот...

Когда печь остынет, когда все поленья,
Сгорев, превратятся в золу навсегда,
"Навек и отныне" наступит мгновенье -
Последняя строчка родится когда.

Последняя рифма, замешкавшись где-то,
Запляшет, как радуги яркой дуга,
Последняя нота растает с рассветом
И сядет росою в заветных лугах.

И вот новый день без меня загорится
Красивым мифическим призрачным сном,
Как чудная тень...  А душа испарится
И сядет росою, но... в мире ином.
.
Возможно, там тьма и бесцветные дали;
Возможно, там солнце и снег голубой...
А здесь... без ума мы в любви утопали:
Мы сказочно счастливы были с тобой...

Мы были...  и есть, но известно лишь Богу:
Продлится идиллия день или год.
Ни слава, ни честь отдалить не помогут
Назначенный день. Он, конечно, придёт.

О будущем дне мы пока не узнали,
Сегодня ж тебя попрошу об одном:
Не плачь обо мне, ведь, пока ты в печали,
Не будет покоя мне в мире ином,
Не будет мне сил рвать душевные нити
И имя твоё позабыть среди звёзд...

И будет белеть на холодном граните
Свечи, догоревшей в ночи, талый воск.