Марк Шагал: между реальностями (Эссе)

…И если существуют двери из одной реальности в другую, то произведения искусства – самые из них надежные. Причем произведения искусства изобразительного – из надежных самые очевидные. Кто-то считает их зеркалами, будучи не способным видеть в них ничего, кроме отражения реальности своей. Может, кто-то назовет их окнами: мол, при помощи них за иной, не нашей реальностью можно просто подглядывать. Но кому-то не станут препоной уверения и убежденности в единственности реального мира, и смело минует он покрытый красками холст… Порою же сами картины служат руководством для такого перехода.
Вот, к примеру, «Автопортрет с музой» Марка Шагала. Четкой гранью разделены зеленовато-серый мир художника и синий мир музы. Но между зонами радикальными темными есть светлые «переходные» зоны. Но вот уже ступает одной ногой муза в зеленый мир, а комната уносится в мир синий, унося с собою художника. Сюжет этой картины, написанной в 1918 году, очень характерен для всего творчества Шагала, для которого взаимодействие, взаимопроникновение реальностей стало красной нитью творчества и стало главной темой жизни.
Первое явление в «этой» реальности мальчика, которому было суждено стать художником, произошло 24 июня (6июля) 1887 года. Он был первенцем в семье Захара Шагала, грузчика в селедочной лавке; следом за ним родилось еще восемь детей. Первое образование в хедере, где наряду с дисциплинами светскими преподавались духовные дисциплины, – первое соприкосновение с реальностью «иной». Следующим же таким соприкосновением стала живопись; уже в детстве от родного реального Витебска получает Марк художественные впечатления, которые станут основой многих его будущих работ. Он поступает в школу рисования и живописи Юрия Пэна, где по указанию учителя рисует традиционные гипсовые модели, но в тоже время – путем экспериментов, путем проб и ошибок совершенствует свой своеобразный взгляд на «этот» мир. Лишь два месяца занимается Марк у Пэна – он уходит от него, будучи не довольным системой образования, но этих двух месяцев хватило на то, чтобы в будущем он боготворил своего первого учителя живописи.
Шагал рисует. Героями его картин того времени становятся он сам, его родственники, знакомые и, конечно, Витебск. Витебск, на первый взгляд – привычный, обыденный, хмурый, но Витебск – нереальный настолько, что если в небе его и не пролетает мужик с топором, так то лишь потому, что он пролетит в следующие пять минут.
Но жизнь в реальности «этой» идет своим чередом, и в 1907 году Шагал покидает свой родной город и едет в Петербург. Северная столица встречает его всею своею суровостью. – Сначала ему не удается поступить в Училище технического рисования барона Штиглица. О двух годах, проведенных в Школе Общества поощрения художеств, руководимой Николаем Рерихом, он позднее отзовется, как о потраченных напрасно. И лишь в частной школе Званцевой, познакомившись со Львом Бакстом, молодой художник находит в нем своего настоящего учителя, помогающего ученику освоить технику, ремесло, но нисколько его не ограничивающего в вопросах творчества. Зерна уроков колорита, всегда бывшего сильной стороной Бакста, легли на благодарную почву, и даже реальность Витебска, никогда не перестававшего быть одним из главных героев картин Шагала, стала более яркой. В училище также преподавал Мстислав Добужинский и, может быть, его уроки сказались позднее на графических работах Шагала. Но излишняя «декоративность» мирискусников, была чужда шагаловской «отприродности», и он уходит из школы, всегда однако впредь добрым словом своих учителей вспоминая.
И тут (вероятно из «иной» реальности) появляется добрый волшебник, который приоб-ретает обличие депутата Государственной думы, деятеля еврейского национального возрождения Максима Винавера. Волшебник обращает внимание на талант Шагала и в 1910 году совершает чудо – на свои деньги отправляет его учиться в Париж. Кроме уроков в академиях «Гранд Шомьет» и «Ла Полетт», не менее важными для Шагала оказываются другие уроки – уроки кубического мышления. Художники Пикассо, Брак, поэты Сандар,  Аполлинер – они были основным его кругом общения, они и стали парижскими учителями его того времени. Картины Шагала того времени – осознание «этой» и «иной» реальностей через пространственный анализ, через геометрическое разъятие объектов. «Эта» реальность для него здесь – Париж за окном, но он на авто-портрете «инореальной» семипалой рукой создает «инореальное» посвящение «Рос-сии. Ослам и прочим».
А в России Шагала ждало другое сочетание «этой» и «иной» реальностей, и звали его Белла Розенфельд. Их свадьба состоялась в 1915 году, но с самой первой встречи, случившейся за шесть лет до этого, она стала «небесной» музой художника. Она (часто – вместе с ним) оказывается героиней его картин: от вполне психологического портрета «в черных перчатках», через страх черной пустоты дверей лафки, через всех разноцветных «любовников», через «Прогулку», через совместные полеты «Над городом», к хранительнице «Белле в белом воротнике». К ней, Белле, возвращается он в реальную Россию, и обратный путь в Париж ему закрывает начавшаяся реальная война.
Обещанием новой «иной» реальности была Октябрьская революция 1917 года, с восторгом воспринятая Шагалом. Он отказывается от предложенной должности в министерстве культуры и возвращается в родной, вечно «инореальный» для него, Витебск. Там он разворачивает активную деятельность, вершиной которой стало создание Шко-лы искусств, где кроме самого Шагала преподавали его учителя: Пэн, Добужинский – а также Пуни, Малевич… Но очарование иллюзиями свободы быстро рассеялось – в 1922 Шагал с женой и дочерью покидает Россию, навсегда оставив ее для себя дале-кой «иной» реальностью.
Ни одна из «этих» реальных заграниц: ни, Германия, ни Франция, ни Америка – не стали «иной» реальностью для Шагала, но он продолжал искать ее все последующие годы. Одним из направлений этих поисков была книжная графика; он создавал иллюстрации, постигая при этом «иные» реальности Лафонтена, Гоголя, Библии; наконец, он иллюстрировал свою книгу «Моя жизнь», может быть, подводя итоги своей российской «этой» реальности.
Другой надеждой «иной» реальности стала для него тема цирка. Но вскоре теплых, волшебных акробатов сменил выступающий ехидный коверный Ленин, стоящий на руках перед хаотичной безликой толпой.
«Эта» реальность наступает на художника. – Приход к власти фашистов, новая абсолютно реальная война, краткий плен, бегство за океан. Наконец, смерть жены, произошедшая в 1944 году, – и ни одна из будущих спутниц художника не смогла занять место его «музы», навсегда оставшееся за Беллой.
Новой попыткой поиска становится религиозная живопись. Впрочем в 1938 году была картина «Белое распятие», возможно, положившая начало христианской теме у Шагала. Но в 1950 его приглашают расписать церковь Богоматери в Асси (Савойя), и он, не ортодоксальный иудей, но человек, щепетильный в вопросах веры, после долгих сомнений все же соглашается. За этим следует мозаичное панно «Пророк Илья», витражи «Сотворение мира», циклы графических работ и многие другие. Были работы и для иудейских храмов. Вероятно, в религиозной живописи художник снова обрел утраченное единство «этой» и «иной» реальностей…
В 1973 году Шагал с выставкой приезжает в Советский Союз, но посетить родной Витебск он отказывается, боясь, может быть, разрушить иллюзию «иной» реальности своего детства, своей юности…
Умер Шагал 28 марта 1985 года. Случилось это в лифте. Он поднимался над суетой «этой» реальности. Он обрел в своей смерти реальность «иную».