Цианистое турне (Юмористическая поэзия / иронические стихи)

Два абсолютно белых глаза
я приоткрыл на потолок.
Они , как пара унитазов
и между век, как между ног.
Не важно,что со мною было.
Что видел я, а что – отнюдь.
Меня предательски тошнило
Одно желание вздохнуть.
Кровать, как женская прокладка,
Питала от затылка пот,
И отдавало кисло-сладко
В том месте, где я помнил рот.
Какое-то затишье в ухе
Копилки грохало в рояль…
Что это? Нервы? Или Духи?
Или уже рассудок – враль?
Вот языком похожим очень
На кислотой размытый труп
Совсем немного поворочал
В обильной пене клочья губ,
И на седьмом затёрпшем нёбе,
Песком стеклянных звёзд бреня,
Почувствовал как ноги обе
Ушли, не взяв с собой меня.
Миндалины горчат миндалем…
Я огорчён? Пожалуй, нет.
Хотя в пожравшем ночь оскале
Желтеет старый лунный свет.
Я неподвижность ощущаю
Сердечной мышцы и луны…
А руки словно ищут края…
А руки больше не нужны.
Чего сверлить ногтями склизкий
Мрак грани между сном и мной,
Когда уже концовка диска
Хрипит и стонет под иглой?!
И ледяной захлопал ветер
Дверями в мозге нежилом,
А я в чуланчике, мне светит
Зелёный мох, не льстя теплом.
Сквозь щели полные тумана
Слышно скрипение шагов.
Там кто-то закрывает краны,
В углы пускает пауков…
А я лежу и разумею,
Что это видимо и есть
Хозяин дома, с толстой шеей,
Который скоро даст мне днесь!
Присуствие он в эхо прячет,
пространство из него кроя…
Я слышал – кто-то жарко плачет!
И понял – это просто Я.
Ребёнок черезмерно тихий,
Ведущий монодиалог.
Такое могут только психи
И дети, и, пожалуй, Бог.
Лунатик со второго шага,
Что в полночь домики лепил,
Стоит на краешке оврага
И видит сон о паре крыл,
О перьях налитых закатом,
О дымчатой земле вдали,
Что с алым солнечным гранатом
Летит в космической пыли
И растворяется в чернилах
До голубого огонька...
Я помню яркое светило
И агрессивных зорь века.
Я оставляю рой частичек,
Чтобы тропу назад найти,
А беспредельность кличет, кличет
Отсуствием конца пути.
Я у бесплотных рук на ранах
И я наверно не один
Такой, разлитый по стаканам,
Коктейль «Переворот глубин».
И это сон! Я это помню!
Я это чувствовал всегда
В своей души каменоломне,
Где вдруг закончилась руда.
Кровь металлическая в жилах
Иссякла, обнажив базальт,
И это быстро прекратило
горняцких кирок звонкий альт.
Тупые, рыхлые удары
Перезвучали в голове,
И появились санитары,
И тело предали игре.
Игра простая – поиск жизни.
Или азартная игра?
Ан сердце станет чуть капризней -
В нём вспыхнет  синяя искра.
И вдруг окажется планетой,
Где за меня стоит свеча,
И я, несясь на море света,
Вдохну неона из луча.
Истлею страстно и мгновенно,
Проникну в прорезь пустоты,
И пыльные потоки в венах
Сметут весь пепел и цветы…
Но приближался я к равнине
И рвал ромашки в лунный дым,
Сжав стебли в сочной середине,
Бежал к воротам золотым.
И в лёгких чувствовалась мята,
И тихо заменяла кровь…
Утрата горечи утраты!
Экстаз! Слияние! Любовь!
Как вдруг недружелюбный голос
Раздался среди головы:
- Стой! Погляди, ячменный колос,
На серп тупой! Тупой – увы!
Смотри зерно в горнило печи
И радуйся, что нет огня.
За долгий взгляд короткой встречи
Ну – это , право, не пеня!
Послушай эту глушь, локатор,
На всех частотах - ноль частиц.
Сегодня ты получишь плату
Людьми без душ, людьми без лиц!...
Я отвечаю без раздумий:
- Да под ногтями кровь и пот!
Я нёс Его в объятья мумий,
В глубокий, тёмный, смрадный грот.
Там безысходность режет вены,
А мёртвый – пожелает смерть!
Там нет весны, там только стены!
Там быть… Там быть нельзя уметь!
- Но что же стало с этим трупом?
- Он встал и вышел, чуть дрожа.
- Кто это видел?
- Дворник глупый
И два запущенных бомжа…
- Кто запустил бомжей? А ну ка!
Из кадра их убрать скорей!
Эй вы! Вы. Дворник с этой штукой!
Давайте, выметайтесь ей!
- Четвёртый дубль: Глаза слипались.
Вы влипли взглядом в мой лорнет.
Вы в мой платочек отсморкались.
Вы – это Я. Я – это бред.
Как мне простить того, кто чище
Всегда прощенья самого?
Как отыскать того, кто ищет
Порою ищущих его?
- Зачем ты рассказал всё это? –
Сердился голос из глубин, -
Ведь нет трамвая у билета,
Пойми ты, мой и сукин сын!
Нет у тебя и шанса рая.
Твой ад – бежать к нему всегда,
Старея, корчась, умирая,
и только это без труда.
За душу чёрную, как ниггер
В пейзаже антарктичных дней,
За недописанные книги,
За недопонятых людей!

Он бормотал часов сердечком,
Листал дневник за двадцать лет,
Листал и жёг страницы в печке
И отрывался на омлет.
Плескала лампа кросином
В глаза обоих цвета беж.
Он даже волосы откинул
Со лба за нимб себе на плешь.
Я помню там резвились блохи.
И он любил их до одной.
О наскомые-эпохи!
Он приютил вас головой.
Железный стул был подо мною,
и на запястьях - кандалы.
Я чувствовал себя героем
В комедии про горсть золы.
Я был избит. Меня пытали.
А мой спаситель и палач,
С улыбкой неплохого враля,
Сказал, что время – лучший врач.
Что у меня оно осталось
В духовном банке на счету.
Как годовой процент на жалость
Я вместе с ним во тьму расту
Грибом сырым и ядовитым…
Яд не смертельный. Протошнит
Того, кто сделаетс я сытым,
Вкусив пыльцы моих молитв.

Он приподнялся вдруг и ловко
Себя ударил по губам.
На них устроили циновку
Десятка два навозных дам.
И стало страшно рвать беднягу
Бумагой, тушью и пером!...
В застенке на четыре шага
Запахло городским углом.
А я глядел, как в чёрной луже
Идут кораблики на дно…
Холодный ветер обнаружил.
Холодный член висел у ног.
Вокруг же хлопали в ладоши,
Кричали : «Браво, браво! Бис!»
Весь мир хотелось укокошить
Пожарищем его кулис.
Я осмотрел источник хлопа
Внимательнее как-то так
И понял – это дверь синкопу
Ритмит в потресканный косяк.
И проклял сразу эту гниду,
Что мне за банку первака
Толкнула склянку цианида,
Который выдохся. Пока.