Тем не менее, замуж Наташа вышла. Муж, Артем Филин был фотографом… Однажды она пришла сделать фото на паспорт. Он говорил, а она слушалась – «сядьте, голову чуть поверните… так, теперь замрите». Она сидела напротив него, и он её увидел, всё сразу охватил своим взглядом, своим пониманием… и рваную чёлку рыжеватого цвета, и ярко-красные губы, и кофточку из гипюра, а главное – маленький рост, идеально подходящий к его. Так они познакомились, нашли друг друга… два одиночества.
Наташа думала, что любовь – это привязанность и ждала её со временем, а Артём считал, что любви нет, а есть понимание и уважение – составные существования двух людей. Если что-то из двух этих составных отсутствует – значит, существование невозможно. У Артёма с Наташей существование было, но какое-то отдельное друг от друга, не рождалось «мы». Наташа его ждала, а Артём отвергал. Он считал свою личность самодостаточной, не нуждающейся в приставках и говорил – «Я», « Моё». Наташа стала «Его», как фотокамера – маленькая, удобная… Она ничего не требовала, слушала и старалась понять и впитать в себя всё, что он говорил, чем жил, что любил. Полюбить это так же как он. Она отдавалась вся, а Артём только брал. Она перетекала в него… и становилась совсем неприметной. Боялась потерять и заглядывала в глаза в надежде на любовь - «Любви нет» - монотонно отвечал он, жестоко убивая её надежду, постепенно раз за разом. Наташа опускала голову и втягивала шею – становилась ещё меньше, смотрела на себя в зеркало и не видела там женщину.
Когда-то, в начале их знакомства Артём её фотографировал. Это получалось у него настолько мастерски, что заурядная внешность Наташи больше не казалась таковой, напротив – каждая черточка лица представлялась индивидуальной и неповторимой. Девушка даже казалась себе актрисой… Вот она вполоборота задумчиво смотрит в сторону, на другой фотографии она уже с цветком загадочная и таинственная – тогда так легко было надеяться на хорошее, на любовь со стороны этого творческого молодого человека. И она вместе с надеждой, обманчивой и сладкой – нырнула в этот брак. А теперь тонет в нем.
Он больше её не фотографировал… уже давно.
Теперь она сидела дома, варила щи, убирала, смотрела телевизор… Её мир сузился до помещения квартиры. Каждый день был похож на предыдущий. И время, казалось, идёт по кругу, а сама Наташа стоит на месте. А можно было сдвинуться с места - пойти работать в школу, ведь по образованию Наташа учитель начальных классов, но она чувствовала, что Артём будет против, ощущала его будущее недовольство, молчаливое и обвиняющее. Тогда она будет ходить под ним, как под давящим грузом, с чувством вины.
Артём имел свою фотостудию, денег им хватало, а потому необходимости в работе он не видел. Мужу нравилось, что Наташа всегда дома, как телевизор, диван, стол и компьютер. Недвижимость. И если ему это было по-душе, значит верно, значит, так и должно быть в семье. Наташа в это верила свято и «хранила» домашний очаг, жертвуя собой, может быть, до конца не осознавая. Она всё ещё красила волосы и экспериментировала с прическами, привычно наносила яркий макияж, но всё её облачение состояло уже почти всегда из домашнего халата и тапочек. Мечтать о длинных ногах и высоком росте было бессмысленно. В пределах этой квартиры они бесполезны и даже неуместны.
В постепенность и размеренность их жизни незримо, медленно, но верно вкрадывалась серость… Незаметно для себя Артём стал воспринимать всё, что так усердно и любовно творила для него Наташа, как должное, обязательное, саму Наташу – как часть мебелировки. И ему стало скучно. Так, наверное, живут с матерью: спокойно, надежно, на всём готовом, но чего-то не хватает. Женщины? Наташа перестала быть для Артема желанной по одной простой причине. Она была всегда одинаковой, домашней и всецело его – во всём с ним согласная, думающая его мыслями, жившая его желаниями, не проявляющая никакого сопротивления ни в чём, а потому … не искрилось, не светилось, не зажигалось. Шла она за ним где-то сзади, всё сильнее сжимаясь в комок, дабы не мешать, предугадывала его желания и его недовольства… Артём уже стал ловить себя на мысли, что он почти один.
Наташа не могла не замечать этих перемен, хотя ей бы и хотелось на всё закрыть глаза, она спрашивала себя: «Что не так?» - и не могла понять. Ведь она всё делала, как хотел он, для него.
Родных у Наташи не было, не было, по сути, и друзей… Разве что Лидка, одноклассница, но и её вряд ли можно было назвать подругой в полном смысле этого слова. Они скорее были приятельницами. Иногда Наташа звонила ей, но это случалось нечасто. Что их связывало друг с другом – сказать сложно. Это были совершенно разные люди, как внешне, так и внутренне. Лидка была выше Наташи на голову и шире в два раза. Она работала секретарём в Х-компании и зачитывалась любовными романами. Даже на рабочем месте. Она никогда не была замужем, ни с кем не жила, как теперь часто случается, и её с полным на то основанием можно было назвать старой девой, если бы это определение было уместно в наше время. Лидка была впечатлительна и слезлива, а, в общем, очень добродушным человеком. Может быть, это и привлекало Наташу в ней. Она чувствовала Лидкину искренность, участие и ценила их.
Но Лидка – это Лидка… А муж – это муж. Он есть и его нет. Ускользающий и далёкий, не любящий Наташку. Несмотря на свои попытки убедить себя в своём счастье, у неё это получалось всё хуже. А Артём уже давно перестал ей внушать, что она счастлива… и Наташка поняла – надежде не выжить. Любви не будет.
Заглянула в себя и увидела боль. Одну большую болячку там, где жила любовь. В самом центре души. Боль и пустота. И даже боль уйдёт и останется … пустота, ничего. Потому что вся Наташа в своём Артёме и больше у неё ничего нет. Она сама сделала его своей Погодой, сотворила Богом своего мира, вершителем её судьбы.
Вспомнилось, как Лидка уговаривала её пойти работать, а не хоронить себя заживо в квартире, как в склепе. Но Наташка тогда только и думала «что скажет Артём», «что Артём подумает», «понравится ли ему»… Лидка говорила свои мысли, а Наташа не была искренней даже с собой.
От звука открывшейся двери Наташа вздрогнула, вышла из своей задумчивости. Краска залила лицо при виде Артема, вошедшего в дом. Смотрела на него, будто впервые видела. Она стала ловить его движения, взгляд, слова, интонации, мимику… - всё, что могло воскресить надежду, облегчить боль. Вот он улыбнулся, взглянул (как-будто сквозь), не видя. Привычно прошел на кухню и сел на табурет возле стола. Наташа-хозяйка, его домашняя Наташа, вопреки привычной суете с посудой, сидела, будто увидела иноземца.
- В чём дело? – прямо спросил Артем.
Наташа вздрогнула, проговорила торопливо - «Сейчас-сейчас», не отвечая на вопрос, но отвечая его потребности… поесть. Ловко положила макароны с отбивной и, заправив их домашним соусом, подала на стол.
- Приятного аппетита – проговорила тихо, едва слышно…
Артём ел неторопливо, тщательно пережевывая пищу. Он никогда не хвалил и не критиковал то, что она готовит. Просто ел. Ей нравилось, как он это делал. И казалось, что именно эта тщательность в еде и есть благодарность.
Артём всегда казался Наташе красивым. Невысокий, коренастый, черноволосый с крупными чертами лица. Именно таким, по её мнению, должен был быть идеальный мужчина. Ничего тонкого, будто высечен из камня… для неё, Наташи. А вот не любит. Не от того ль, что из камня… И нежности в нем мало, почти нет.
Всё чаще Наташа вспоминала когда-то ею виденный фильм про революционера, кажется, в детстве… Она уже не могла вспомнить что это был за фильм и о чём в нём шла речь… Но ясно помнила этого революционера и его женщину, которая повиновалась ему, шла за ним, а он любил её по-своему за то, что она шагает с ним в ногу и служит той революции, как и он… хотя на самом деле, наверняка, не нужна была ей эта революция, а нужна была хоть небольшая толика той самой любви, которой он пылал к своей идее. Сам революционер был непроницаемый, бронетанковый, жесткий. Артём напоминал ей того революционера. У него была своя «революция»… своя идея. Это была фотосъёмка. Это фотокамеру он так нежно обнимал, её любил. Фотокамера – часть его идеи, другая жизнь… закрывающаяся перед Наташей. Там многогранность красок, образов, нюансов, ракурсов. Его мир. А мир Наташи – квартира, кухня, кастрюли и макароны с соусом…
Внезапно ей пришла мысль, что та девушка революционера была счастлива соприкасаться с революцией, потому что она их объединяла, складывала в «мы», вела в одном направлении по одной тропе… И просто идти рядом и верить вместе во что-то, стремиться к чему-то – это больше, дольше, прочнее чем любовь…
- Нам нужен ребёнок – неожиданно для самой себя сказала Наташа.
Эти слова были порывом. Как и прежде, она боялась его неодобрения, но в тот момент не рассуждала, не думала – просто произнесла на одном дыхании.
Они никогда прежде не говорили об этом, не планировали, и потому такое заявление со стороны Наташи было неожиданным для мужа.
Он задумчиво взглянул на Наташу и спросил: - Ты хочешь ребенка?
Наташа утвердительно кивнула, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, и ком подкатывает к горлу. Она ничего не могла произнести. Ждала слов мужа жадно, вглядываясь в его лицо…
Артем, казалось, был изумлен. Готового ответа не находилось. В нем боролись эгоизм и инстинкт продолжения рода… Наташа жила для него и Артема это устраивало. Ребенок отвлечет жену от мужа, а может быть и полностью заберет её внимание. Эта мысль кольнула его неожиданно остро, так что он и сам только теперь осознал степень своего собственнического отношения к жене, своего эгоизма и привязанности к ней. Почему он так давно не смотрел на неё как теперь: пристально, нежно. Какое у неё всё-таки бледное лицо. Сидит, должно быть, дома и даже прогуливается не каждый день…
- Ребёнок… Почему бы и нет? – наконец, повеселел Артем – Мы же семья!
- Семья – улыбнулась Наташа и заплакала.
Она плакала на его плече, долго, отчаянно и вся боль, что копилась и нарастала в ней - сейчас выливалась в этих слезах и высыхая на щеках, уходила прочь.
