После перестройки и приватизации от развитого социализма народу осталась одна утеха – поголовное среднее образование. И доныне учителя, требуя повышения заработной платы, гордятся тем, что в России самый высокий в мире уровень знаний у оборванцев. В иных развитых странах, если верить прессе, многие высокооплачиваемые работники читать и писать не умеют, а наш народ отмечен печатью духовности - инвалиды на костылях такие «па» отплясывают, что балерины на чай подают, каждая заплата на пиджаке у художника - произведение искусства. А как мы умеем петь, когда выпьем. Пузатые олигархи сопереживают нам, раскачивая в такт свои растопыренные пальцы. Депутаты вздыхают, слушая пролетарский шансон. Даже сам президент гордится своим народом. Поэзия так и льётся из фибр каждого гражданина, и рифма для слова «жуй» с рождения на губах у младенца.
Однако, есть люди, которым нигде не рады. У них нет семьи, их дети давно уже называют папой другого человека. От них закрываются на все запоры родители - боятся, что отберёт сынуля последние крохи или побьёт. Как правило, такие люди долго не бреются и покрыты щетиной. Их «походняк» узнаваем издалека, круг охоты у этих несчастных - магазин, пивная, запущенный парк, где можно «нализавшись» отдохнуть на скамейке. Им никто не улыбается, не уступает место в трамвае и даже более - не садится рядом, если оно свободно.
В общежитии было холодно. Электроплитка на кухне нагревала воздух, но это тепло улетучивалось на лестничный марш через дырявые двери, а также ложилось инеем на передние стёкла оконных рам. Второй ветки остекления не было и в помине. Мирзоев обещал когда-то рабочим решить этот вопрос «…из собственного кармана», но не помог. Сквозило. Багровый тэн-трамвайка лежал на кирпичах у кровати Абрама и излучал дополнительное тепло, поддерживая в душах огонь для завтрашней жизни.
Серега был воспитан на русской классике. В далеком детстве свирепая учительница привила ему народно-демократические идеи, и за сорок с лишним лет прозябания на земле не потускнели в его памяти знаменитые некрасовские строки о нелёгкой доле русского мужика. Даже более того, между запоями случалось просветление, и он начинал понимать истины, привитые педагогом.
- Ох, некуда бедному крестьянину податься!.. Потерянные мы люди, - сетовал горемыка на социально-общественный статус. - Ни шлюх, ни детей, ни угла. Промослали жизнь по объектам Отчизны, а синего моря не видели. Ты видел море. Абрам?
- Только в кино…
- Кому же я теперь нужен больной и косолапый, охмуренный смолоду высоким званием рабочего?.. И доныне в стране работы непочатый край, а денег нет…
- Выходит, что для дураков такая работа, - согласился Абрам.
- У меня последние трусы, ты смекаешь, Абрам? Затёртые, рваные…
- У меня тоже не первые, - согласился сосед.
- И постирать их некогда, и заштопать поздно и другие мне не купить, а на какие шиши?. А мы с тобою ворочаем горы камня, скрипим и стонем от боли в суставах.
- Мы гегемоны, обложенные матом вышестоящего начальства, - подытожил Абрам.
Бездарно летели дни. Герои лязгали зубами, заглядывая в глотки более состоятельных пьяниц, проживающих по соседству. Но в прошлом уже остались те времена, когда каждый второй выпивоха был рад поделиться - скрупулезно пересчитывали деньги сограждане, а Новый год стремительными шагами шёл по стране - вот уже и Рождество на носу. Дважды ходили к Мирзоеву на поклон, выпрашивая зарплату. Не дал - собака. Отоварились повидлом и поставили брагу. Скоро она «зацвела».
- На родине аналитической химии, - рассуждал Абрам, стоя у плиты, на которой кипела вонючая жёлтая жидкость, - о перегонке браги в спирт знают ещё до своего зачатия в утробе у матери. Модель перегонного куба заложена в голове у всякого русского сперматозоида. Наличие змеевика в быту первично, а всё остальное - вторично... Хвосты человечество потеряло в процессе эволюции. Рубили их друг другу во время неурожая.
Сливовое повидло, выданное Мирзоевым к празднику вместо зарплаты, действительно требовало термической обработки. От него пучило живот - брага была вонючая, как общественный туалет и полученную из неё самогонку пить было опасно. Горемыки принюхиваясь к продукту аналитической химии морщинясь и не решались поднять стаканы ни за здравие, ни за упокой.
- Не квартира, а сортир, - сказал Абрам, вытирая лиловый нос полотенцем. - Приедет Мирзоев, поднимет хай… Ты будешь пить, Серёга, это зелье?
Но приятель отгородился газетой, где была опубликована статистика о выборах в законодательное собрание области. Кандидат против всех депутатов оказался вторым.
- Интересное получается дело. Только двадцать четыре голоса ему не хватило, чтобы творить добро для народа… Законотворческий террор не остановлен…
- Ты бросил пить? – рассердился Абрам
- Обижаешь, начальник.
- Чуешь какой удивительный запах вокруг.
- Ты сам-то чего не пьешь свою гадость?
- А как ты думаешь?
- Думаю, что отрава...
- Тебе нравится жить в сортире?
- Боюсь я, Абрам…
- Значит нужен подопытный кролик
- Ты угости соседей. Абрам. Только скажи им, что никакой другой выпивки у нас больше нет, а то ещё выживут, не напившись до смерти, и придут колядовать.
Но соседи не поддались на эксперимент Абрама.
- Налили они нашей вонючки на стол и подожгли, - рассказал он, вернувшись. – Вроде как меньше пахнет, смеются над нами: «Самого высокого качества пойло», - и выгнали прочь: «Пейте это суки сами за здоровье олигархов. Мы ещё не опустились на дно, как вы…»
- Пьют они настоящую водку и запивают её томатным соком, - закончил Абрам.
Олег Иванович Корнеев в этот вечер долго отсутствовал в ночлежке. Ходил на стадион, где работал тренером его брат, в надежде, что, клюнув на это братство, билетчики приоткроют дорогу на хоккейный матч. Но те были строги. Неуважение к старшим сегодня культивируется по всей стране, некогда льготной для ветеранов и инвалидов. В трамваях, столовых, в общественных туалетах - там, где ещё вчера висели таблички о порядке обслуживания вне очереди, на самом видном месте наклеен листок А-4 формата, на котором жирным кеглем набито, что «никакие льготные удостоверения не действительны…», что надо платить «…за всё, чтобы не быть избитым за дело». Вот гуляют деды пешком, экономя рубли от копеечной пенсии.
Корнеева ожидали, как важного эксперта.
- Будешь? - спросил Абрам, предлагая выпить.
- Конечно буду…
- Ну, как? – поинтересовался Серёга, когда старик оставил в покое опустевший стакан.
- Хороша самогонка.
- Ты, наверное, хочешь ещё?
- Конечно...
Он выпил второй стакан и принялся изучать оставленную Сергеем газету.
- Я был у этого чёрта, - ткнул он пальцем в портрет на передовице. - Это он меня Мирзоеву продал… Гляди-кось, в областное законодательное собрание попал, стало быть, учёный…
В газете был изображён городничий, стоявший около трёхцветного знамени Единой России.
- Нет, Олег Иванович, ты не прав… - важно поправил Абрам. – Я лучше знаю политику. Его покойный отец и нынешний губернатор вместе росли и «любили» одних и тех же женщин. Вот и помогает Алексей Андреевич сыну друга двигаться вверх. На полвека вперед рассчитаны маршруты политиков: кому какой портфель и огород и даже выпивка из государственного кармана.
Он поглядел на часы и наполнил стаканы.
- Ну, будем здоровы, Серёга, сорок минут прошло, - Корнеев был жив и летальный исход на празднике исключался.
После второго стакана они толкали друг друга в грудь руками и смеялись над тем, как могло показаться им ядовитым «здоровое зелье». После третьего стакана - стойкие запахи самогона, туалета и потной одежды слились воедино в один удивительный запах Отчизны. Тот самый запах, который не чувствуют власть имущие после успешного назначения их на руководящие посты, на выборные должности. А ведь колебались и волновались, принюхиваясь к этой народной жизни перед первым стаканом власти: потянут ли, оправдают ли доверие, не отравятся ли желчью? И колотят успешно министерские понты фраера при галстуках - есть ещё что-то в бюджетах да в карманах, мзду несущих. Справедливости ради стоит заметить, что терпкая вонючая струя новой избирательной кампании всё же щекочет ноздри этим кандидатам, случается пора отрезвления и осознания, что жить так дальше нельзя, но… - ненадолго. И самые достойные вновь окунаются в благовоние кремлёвских коридоров.
- Однажды на Новый год я напился до икоты, а очень хотелось до «…кондиции», были горбачёвские времена, - вспомнил Серёга. - Двоюродная сестра мне нацедила пол-литра самогона и отправила с глаз долой, на улицу, чтобы не портил праздник… Я спешил по сугробам родимого города в неизвестность, банка лежала у сердца... Вдруг слышу: бьют часы и хлопают бутылки в благополучных домах. Ёлки мерцают в каждом окошке, а на улице – пустота. Горько мне стало, что одинок на белом свете, достал я банку с горилкой и выпил залпом, до дна. Комом в горле застряла зараза. Я её отрыгнул и заикал… С тех самых пор и доныне пошла моя жизнь наперекосяк, что не праздник, то икота. И рад бы рвоте, да пусто в желудке…
- А мне «ласточку» сделали на Новый год перед самой свадьбой, - признался Абрам. - Мы около городской ёлки песню пели - нецензурную, новогоднюю, в которой ругали милицию и существующую власть…
- Ты, Абрам, стало быть политический, - рассмеялся Олег. - Били, поди в милиции?
- Электрошоком… Два года репу чесал. Были у меня в то время карты игральные, что не картинка, то женщина...
- Видел такие карты… Хорошие карты… Да ты ещё и шулер?..
- Когда невеста меня выкупала на волю, сержант разложил эти карты перед нею на столе и рассказал, за что меня взяли…
- Стало быть и у тебя со властью туго. Абрам?
- А кому сейчас легко, Серёга?..
Они рассмеялись. На смену Змею Горынычу и Кощею Бессмертному в устном народном творчестве пришёл Козёл в милицейской фуражке, служебное вымогательство стало искусством, а милицейские гадости - притчей во языцех. Самые смачные слова адресованы солдатам правопорядка, и в каждой российской семье есть пострадавшие от милицейского произвола. Над городом рассыпался салют - щедрость богатых не знала границ. Пьяный Абрам коснулся развороченной розетки рукой, и заискрили провода. Багровый тэн-трамвайка на время погас, почернел, и начал накаляться опять после того, как Абрам его запитал... В эту ночь перед Рождеством бездомные люди грелись у последнего очага.
СПАСИБО, ЧТО ПРОЧИТАЛИ!
Дорогие читатели!
Я непрофессиональный писатель и буду признателен, если вы поможете мне правильно расставить знаки препинания и укажите на стилистические ошибки, о которых я совсем ничего не знаю. Искренне Ваш - Муленко Александр Иванович
