Когда на хрупкие надбровья
Онисим из коляски пал
Он переполнился любовью
И полуминуты не дышал.
Что милицейская коляска,
Утратив груз неслась вперёд,
Дознался лейтенант Колбаскин
На слух – подкидыш не орёт.
Онисима нашли на поле,
Копаясь вилами в стогу
Крестьяне – люди доброй воли
В сочельник самый и пургу.
И думая, что он ничейный
За самогонной пеленой
Онисиму глоток портвейну
Они споили под сосной,
И задышавшего дитяти
новорождённое тельцо
снесли ко милицейской хате,
возгромоздили на крыльцо.
А чтобы не было вопросов
Какой их заманил кулич
К колхозной цели сенокоса
Ушли, в окно пустив кирпич.
Колбаскин – лейтенант дотошный –
Ворочался в трудах ночных.
Он видел сон, как в юном прошлом
Был бит ватагою блатных.
И как тогда сверкнула финка
Под крик: «кончай его, Панас!»
От вида собственной начинки
Кирпич болезного упас.
Кусок разбитого серванта
Ударил в кобуре наган…
И был мизинец лейтенанта
Шальною пулей оторвАн.
От выстрела замолк Онисим.
Крестьяне на ноге одной
Застыли от ужасной мысли,
Что участковый их – больной.
Его припадки слишком часто
Будили по ночам село,
когда он проверял участок
в трусах с наганом наголо!
- Что грохнул мальчика Колбаскин? –
Сказал крестьянин безо зла. –
Эх жаль не довелось Панаске
Пырнуть ещё разок козла!
- Ща пошмаляет нас, ей Богу.
Прощай, Кондрат. – Прощай, браток.
Стоял Колбаскин на пороге,
Сжав окровавленный носок.
Из тела огнестрельной порчи
Текла горячая струя.
- Кондрат, а может и не кончит?
Гляди. Не видно ж ни х.я!
Крестьяне с хрустом дали дёру,
А лейтенант – обойму в ночь.
В соседнем хлеве сонный боров
Стал в брюхо копытОм толочь...
На ногу и на мир пречистый
Онисим в дырочку глядел,
Как снег кружился как искристый
В луче фонарика горел,
Как с непонятным звуком «Бляди!»
Нога мелькнула в темноту
Вздохнул Онисим, на ночь глядя,
А выдыхал уж налету.
Колбаскин бил по биссектрисе
И кончик языка схаркнул
На серый свёрток,
Где Онисим уже на Господа взглянул.
Господь немного тоже глянул
В деревню Кузькино глазком
И лейтенанту прямо в рану
Плеснул метелицы снежком.
Под милицейскую фуражку
Того ж по цвету вещества
Подкинул, потеснив какашки,
Что надо поглядеть сперва,
А после и пинать ногами
Его, Всевышнего дары.
Пока набат в соседнем храме
Сзывал к отмщению дворы.
Кондратий как церковный сторож
Имел ключи к колоколам.
И вот они запели хором,
Что надо сдать мента ментам.
Пока доедут – путь неблизкий –
Всем миром посчитать зубов.
За всё, по свойски, по партийски.
Чтоб не был никогда здоров.
Колбаскин же, беду зачуя,
На мотоцикл и - дыр дыр.
Онисиму в коляске дует
Извечная борьба за мир.
А ударяясь головою
О колдоёбину в мороз
Онисим выжил и не скрою
Он это сделал невсерьёз.
Зато Колбаскин, ковыряя
Разбитой фарой в колее,
Не Судии хотел и рая,
А – не садиться по статье.
Но улыбаясь мотоциклу
Малюсеньким беззубым ртом,
Так жизнь в Онисиме привыкла,
Что он довёз её в роддом.
Всё это время выла, выла
Бомжиха Груня, и в груди
Её молочной дыры вилы
Две, три оставили поди.
И родила она напрасно…
И не успела покормить….
Онисимушка, Свет Мой Ясный,
Ты где? Мне без тебя не жить!!!...
- А мусор то утёк, Кондратий.
Ну что идём, хоть сена взять?
Крестьяне откопали матерь
И повезли в район – сдавать
Под рождество и не такое
Случается подчас с людьми.
Рожала в сене, во запое.
Так Рождество же, чёрт возьми!
[u]
