Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

"Я могла бы родиться кошкой"
© Станишевская Анастасия

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 76
Авторов: 0
Гостей: 76
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/

Для печати Добавить в избранное

Брусника под снегом или... (Рассказ)

Брусника под снегом или поторопись, брат…

Глухой звук выстрела, похоже, не произвел на привыкшую к шумам войны лошадь особого впечатления, она словно в недоумении посмотрела на комиссара большими грустными глазами, слегка позвенела мокрыми, изжеванными  удилами и только лишь после этого лениво и вызывающе медленно тронула прочь от ворот.
- Прощай Володя, прощай братишка….
Негромко, словно только для себя прошептал штабс-капитан, но сани, на которых  он стоял, уже необратимо уходили из-под его ног,  влекомые ленивой и равнодушной ко всему происходящему вокруг лошадью, и веревочная петля все крепче и крепче сдавливала его шею, безжалостно ломая кадык и позвоночник.
Последнее что почувствовал, осознал  Кудрявцев, была лишь короткая, необычайно резкая боль  где-то в затылке, да промелькнувшие  уже на задворках сознания нечеткие, да и никчемные теперь уже воспоминания, короткие  и неверные, словно всполохи июльских зарниц…                                      
                                                              1.
…Небольшая, сельская, но тем, ни менее кирпичная церквушка почти по самые стрельчатые, забранные  коваными решетками окна утопала в рыхлых, искрящихся под неверным вечерним сибирским  солнцем сугробах, и лишь неширокая, небрежно очищенная от снега дорожка вела к плотно прикрытым, тяжелым дверям.
- …Есть кто живой?
В гулком церковном полумраке голос вошедшего офицера, молодого еще человека в длинной, по шпоры,  кавалерийской шинели со штабс-капитанскими погонами показался необычайно громким и как будто даже несколько дерзким.
Из приоткрытых царских ворот, жирно раскрашенных дешевой бронзовой краской,  на голос вышел старик-священник в простенькой ветхой рясе, высокий и худощавый, с редкой неухоженной бородой.
- Никак решили исповедаться, господин офицер?
Голос протоирея негромкий и спокойный, тем ни менее легко возносился к самому куполу, теряющемуся в прокопченной, плотной черни.
- Экая акустика у вас, батюшка…- с легким удивлением произнес штабс-капитан и, подойдя  к священнику, поцеловал его старческую, сухощаво-горячую руку.
- Нет, пожалуй, к исповеди я еще не готов. Так, устал что-то, зашел передохнуть малость, отдышаться….  Устал уже убегать батюшка,устал…
- Издалека ли бежите, господин офицер, извините, не знаю как вас по имени отчеству…?
- Александр Александрович Кудрявцев, к вашим услугам.
Офицер привычно прищелкнул каблуками.
- А бегу батюшка, почитай от самого Каменного пояса.…Да так бегу, что в отчий дом заскочить не успел…. Матушку проведать даже Бог не дал…
- Откуда ж вы родом-то, молодой человек - продолжал допытываться священник со странной настойчивостью, с любопытством  вглядываясь в смуглое, худощавое лицо собеседника.
С Тобола батюшка, с Тобола…. Никак приходилось бывать в наших- то пенатах?
- Уж ни Александра Титовича ли сынок будите?
В голосе священника проскользнуло как будто бы даже и удивление…
- Его, царство ему небесное – Кудрявцев перекрестился, четко и старательно…
- Пять лет уже как схоронили.… В нашем роду мужчины  на земле долго не задерживаются. …А вы батюшка, что ж, судя по всему, знавали родителя моего? Вот же пассаж, какой приключился…
Священник подошел к бликующей, стреляющей маслом лампадке что под Спасом нерукотворным, пальцами поправил фитиль и только тогда ответил, слегка покачивая головой.
- Как-же, Как-же, и батюшку вашего Александра Титовича и матушку вашу Марфу Алексеевну.… Всех знавал.…Да, у вас же молодой человек и брат еще, по-моему, был? Или я запамятовал?
Офицер потемнел лицом и нехотя бросил, осматривая церковное убранство:
- Был. Да и есть, наверное.… У красных он говорят, в комиссарах  как ни странно карьеру строит…
В церкви повисла напряженная тишина, лишь кое-где треском отзовется оплывшая свеча, да уставший ветер, предвестник пурги  по заиндевелому стеклу нет-нет, да и скребанет жестким, стылым снегом…
- Тихо здесь у вас,-  вновь заговорил молодой человек.
- Пурги и той почти не слышно…. Хотя чему удивляться: стены небось в три кирпича, да к тому же тайга вокруг….Тайга… В вашей церкви, наверное, поется хорошо….  Ладно поется, наверное…
- А вы спойте  Александр Александрович - не то в шутку, не то в серьез предложил протоирей, присаживаясь не коротенькую скамейку, стоящую возле пустующей нынче свечной лавки.
- Да какой из меня регент, батюшка?
Коротко хохотнул офицер.
- Я за эти годы  молитвы и те боюсь, позабыл, а уж про псалмы и говорить нечего…Спирт неразведенный пить научился, сидя в седле спать пообвык,  матом ругаться опять же, а вот святые тексты…
- А это ничего, это не страшно, - священник отчего-то как будто бы даже и развеселился.
- Вы спойте, чего вам сейчас больше всего хочется,…Что на душе лежит. А я глядишь и подпою, если смогу…
Кудрявцев расстегнул шинель, в мелких росинках растаявшего в церковном тепле снега и смущенно отвернувшись от священника, запел негромким, но до необычайности теплым и проникновенным голосом, сначала несмело и даже как будто  робко, но потом все увереннее и увереннее:

« В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-динь- динь, динь-динь-динь,
Колокольчик звенит,
Этот звук, этот звон,
О любви говорит»….

Он замолчал, склонил голову с коротко остриженными темными, слегка волнистыми волосами, словно  прислушиваясь, как последние слова романса затихали среди расписанных  фресками колон и куполов церкви. Тишина окружившая молодого офицера была настолько совершенна, что было слышно, как капли поплывшего снега,  срывающиеся с папахи, падали на каменный пол.  
- …Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела - проскрипел откуда-то сбоку, со стороны хоров несколько протяжный, неприятный женский голос, заставивший вздрогнуть,  расслабившегося было  душой офицера.
- Не пугайтесь, Александр, - поспешил объясниться, приподнимаясь со своей скамьи священник.  
- То Давыдова, Мария, - здешняя юродивая.…В прошлую зиму дом свой подпалила, так я разрешаю ей здесь, на хорах ночевать.… И  ей теплее и в храме вроде бы как за сторожа…. Народ наш побаивается ее, вещуньей и провидицей считают.…Недавно правда побили крепко, еле выжила, слава тебе Господи.
Над резными перильцами церковных хоров появилась опухшая, в синяках и кровоподтеках физиономия юродивой.
- Что милок, устал никак? Отдохни болезный…
Блаженная широко раскрыла рот и громко рассмеялась отвратительным, квакающим смехом. Удивительно белые и здоровые, крупные зубы ее словно светились в полумраке
- Отдохни мальчишечка, больше уж не приведется, чую, не дадут тебе сродственники твои спокойно жизнью своей распорядиться.…Ох, не дадут…
Она вновь зашлась в своем мерзком хохоте, накинула на встрепанные волосы прожженную, мышиного цвета шаль и скрылась, словно растворилась в такой же серой, мышиного цвета тени…
- Вот же накаркала бестия.
Нарочито весело бросил Кудрявцев, и пошел,  чуть слышно позвякивая шпорами к скорбно умолкнувшему священнику.
- Господин штабс-капитан. Красные! Красные у реки!
Заснеженная фигура нарочного мелькнула в клубах белого пара и снега в широко распахнутой дверной створке и застыла в ожидании.
- По коням. Отходить по направлению Канска. В схватку не вступать. – Спокойно, без лишней спешки приказал он нарочному, и когда за тем закрылась дверь,  поклонился расстроенному протоирею.
- Вот так мы и бежим батюшка.…Куда? Зачем?  Разве что Богу одному известно.…И кто поможет нам? Бог разве что.…Но что-то он особо не торопится.… Раньше  мы все на казачество Сибирское да Даурское надеялись, до семнадцатого года до 150 тысяч  казаков под шашку в здешних краях  поднять можно было…. Да где оно, казачество это? В распыл пошло.…Да в РККА  похоже по глупости переметнулось.… Не на кого нам больше надеяться…    Вот так-то батюшка.…Ну а теперь давайте прощаться…
Кудрявцев поцеловал протоирею руку, перекрестился,  улыбнулся устало и,  уже в дверях, надев папаху, поспешил прочь…
                                                     2.
Сквозь сиреневую пургу, заблудившуюся между кедровыми и сосновыми стволами  великой Сибирской тайги, уходили  на восток  разрозненные остатки Колчаковских  соединений, преследуемые по пятам красной армией, неожиданно переметнувшимися  на сторону РККА чехословацкими полками,  и частями  укомплектованными из китайских наемников, жестоких и по-восточному беспощадных.
Сотни и сотни кованых копыт раз за разом дробили морозную корку стылого верхового, покрытого снегом торфа. Дорогу отступающим преграждало огромное, бескрайнее и бездонное, и скорее всего безымянное болото, лишь в отчаянные морозы промерзающее, да и то не на много, не до дна…
Все чаще и чаще болотные топи выплескивались на заснеженные кочки , поросшие клюквой да брусникой,  вонючей, черной жижей.
- Давай Ландыш, не отставай, нельзя, никак нельзя, милый…
Упрашивал штабс-капитан своего чисто-белого, с едва заметной ржавчиной молодого, несколько нервного жеребца-трехлетку, как только замечал, что перепачканные  в болотной гнили по самые бабки стройные, конские ноги начинают бестолково дробить и без того неверное, дрожащее крупной дрожью болотное покрывало.
- Ууууух!- громко и вонюче, спереди и слева выдохнул потревоженный предшественниками болотный газ и испуганный Ландыш, нервно и протяжно всхрапнув,  рванул вправо, в антрацитом блестевшее бездонное окно…
- Нет Ландыш, нет!- резко дернул на себя уздечку раздосадованный Кудрявцев, но было уже поздно.
Молодой, и наверное не очень опытный конь, не чувствуя у себя под ногами хоть какой-то пусть самой маломальской опары растерялся и с каждым своим движением, все глубже и глубже загонял и себя и своего седока в черный, равнодушный болотный кисель…
- Все! Это конец…- С трудом вырвав  ноги из стремян Александр, с силой оттолкнулся от крутого, скользкого бока громко и жалостливо ржущего Ландыша, и провалившись по грудь в холодную мешанину, враз озябшими пальцами попытался зацепиться за неверную опору,  ближайшую качающуюся кочку…
- Да помоги же ты мне Господи! Не по-христиански погибать то так…Помоги…
Неизвестно кого больше, себя или зазевавшегося Господа Бога уговаривал, увещал  капитан, черт знает каким  чудом выворачивая себя из равнодушно-смертельных объятий топи, но все ж таки, потеряв сапоги и оружие, оставив болоту шинель и папаху, истерзанный и донельзя измотанный Кудрявцев выпростался на более или менее прочную поверхность…
- Спасибо тебе батюшка, - обтирая колючим, жестким снежным крошевом грязь с лица подумал он.
-Хорошо наверное за меня помолился, от души…
Приподнявшись на колени,  молодой офицер забился было в резком и истеричном хохоте и только тут, только сейчас вспомнил про Ландыша, про жеребца своего  настолько чистых кровей, что у многих высших офицеров от кавалерии, при виде его, гордой и ровной поступи выступал пот глубоко запрятанной, всепожирающей зависти….
А с Ландышем все было кончено…И хотя жеребец еще пытался вытянуть, выгнуть свою тонкую мускулистую шею с коротко стриженной серебристой гривой и удивительно красивой головой с большими глазами  и чуткими раковинами ушей навстречу своему насквозь промокшему и раздавленному хозяину – это пожалуй были уже последние, жалкие потуги, практически агония совсем недавно совершенно здорового и крепкого организма…
И тут жеребец заржал…И ржанье его, высокое и требовательное , переходящее в стон и плачь, бросило Кудрявцева на землю, заставило  его такого  же молодого и сильного, как и погибающий  рядом конь,  с размаху втереть лицом   в снежно-грязевую хрень, рассекая о льдинки воспаленные искусанные губы и сдирая клочья кожи с обветренных щек, биться в  бесполезной и бессильной истерике…
- Трус! Трус! Трус!- бил онемевшим кулаком по ломкой ,прошлогодней осоке ничего уже не соображающий офицер, не замечая появившихся из ближайшего кустарника красноармейцев с удивлением наблюдавших за этой его истерикой…
- Трус…- прошептал он в последний раз и вытянув свое молодое и выносливое тело затих, скорее всего потеряв сознание…Но что-то несуразное, совершенно ненужное, сейчас, в этот страшный для Александра миг взбудоражило, возбудило его угасающее сознание…
…Брусника. Размазанные и раздавленные ягоды брусники, отливающие кровью на фоне лощеных, темно-зеленых листочков расплываясь у него перед глазами отчаянно пахли ушедшим летом, недосказанным любовным признанием, недописанной, плохо срифмованной строчкой, беззаботным детством,…там на Тоболе…
                                                      3.    
…Эх, хорошо, надежно строились раньше в Сибири. Лесу, какого угодно, от вечной, неподдающейся гнилости лиственницы, до ярко-желтых, смоляных сосен всего вдоволь. У самого распоследнего лентяя и пьяницы- просторный дом- пятистенка, а если ты к тому же еще и трудяга, любящий и жалеющий каждую копейку то не просто дом, а обширное подворье, замощенное толстенной половой доской и сплошь крытое крышей под железным прокатом, с кучей всяческих подсобных построек: сарайчиков да овчарен.
А уж про ворота и говорить нечего. Ворота в Сибири – лицо хозяина. Если они у тебя высокие, да полосой кованной, толстой словно рессоры оббиты, то к тебе и уважение особое, согласно ранжиру. А если напротив из плашки какой-никакой, да шляпки гвоздей загнутых то тут-то там видны, то с тобой на равных и баба не всякая разговаривать станет…Сибирь.
- Товарищ комиссар! Товарищ комиссар!- в просторное, прокуренное помещение чайной при постоялом дворе с радостным криком вбежал веснушчато-ржавый, лопоухий и кривоногий красноармеец-недомерок.
- Там, на болоте, наша разведка белого офицера в плен взяли…Суда ведуть…
Из-за стола, заставленного стаканами с мутноватым самогоном, высокими, литровыми ,полупустыми штофами волнисто-зеленоватого стекла, глубокими тарелками с разварной, исходящей парком картошки и соленых груздей под полупрозрачной луковой стружкой, поднялся молодой, лет двадцати навскидку парень, с чуть заметными усиками над верхней губой. Так- сплошное недоразумение, а не усики…
Линялую гимнастерку его, перетягивала новенькая портупея с фанерной кобурой маузера, светло желтой, под лак…
-И что, сам сдался?- презрительно хмыкнув поинтересовался молодой комиссар.
- В распыл его, расстрелять…Нам трусы не нужны. У нас самих таких хватает…
- Да похоже что нет…- Возразил красноармеец.
-Господин офицер из топи выбирамши,  без оружия остался…А как брать стали, разве что зубами не рвал, прости Господи.
- Смелый значит…- буркнул парень, сделав вид, что не заметил оговорки своего бойца по-поводу господина офицера.
- Ну раз смелый, значит повесить его, и вся недолга. Здесь же суку белогвардейскую, на воротах!
В побелевших пьяных глазах комиссара читалась неприкрытая ненависть…
Толстый телом мужик, в темно-багровой, шелковой рубахе на выпуск буфетчик, он же владелец постоялого двора подбежал к молодому человеку…
- Не надо бы здесь, не надо бы на воротах, ваше благородие…Зачем дом покойником поганить?
- Какое я тебе, морда кулацкая благородие?  Я временно исполняющий обязанности комиссара тринадцатой эскадрильи, пятой РККА под командованием товарища Эйхе. И зовут меня товарищ Кудрявцев, Владимир Александрович…А ну ка повтори…
Мужик дрожащими от страха губами пытался склеить какие-то фразы, но кроме отдельных, несвязанных слов типа :товарищ, комиссар, Эйхе  да Кудрявцев у него ничего не выходило.
- Пошел вон! Падло ссыкливое…- распорядился Владимир и отвернувшись от плачущего буфетчика, пинком распахнув тяжелую дверь чайной вышел на высокое, старательно отметенное от снега крыльцо.
Прямо под воротной балкой, на санях, слегка, для проформы припорошенных прошлогодним сеном в коркой застывшей офицерской гимнастерке, без погон, стоял со связанными за спиной руками штабс-капитан Кудрявцев, стоял молча, ссутулившись, отворачивая избитое лицо от холодного, колючего ветра. Кто-то из красноармейцев, уже успел снять с пленного приглянувшиеся надо полагать брюки, и темно-коричневые ,пропитанные торфяной водой кальсоны бугрились и  льдисто хрустели при малейшем движении офицера… Под самым подбородком Александра, некогда упрямым ,с едва заметной ямочкой, а ныне заросшим, со следами жестоких побоев бугрилась узлом светло-желтая, пеньковая веревка, только что найденная у запасливого буфетчика, которую не спеша и обстоятельно привязывал к балке невесть откуда появившийся в рядах красных кавалеристов молодой матросик, в коротком черном бушлате, наброшенном на голое, разрисованное татуировками тело. Закончив с петлей, тот ловко спрыгнул на сани, рядышком с капитаном и потрогав  у того петлю на шее, с издевательским смешком спросил:
- Ну как, ваш благородь, не жмет? – и под громкий хохот собравшихся на предстоящее , дармовое представление красноармейцев, с показным испугом спрыгнул прочь.    
Александр молча и равнодушно посмотрел на разбитного матросика и вновь остановил свой взгляд на все еще стоящем на крыльце комиссаре…
- Богато жить будешь, Володя. – Невесело бросил он, не повышая голоса, словно наверняка был уверен, что тот, к кому он обращается обязательно расслышит каждое его слово, не смотря на вой морозного ветра и выкрики солдатни вокруг.
…- Только вчера о тебе вспоминал, и вот сподобились встретиться…Что же ты, брат, так и не подойдешь ко мне, не обнимешь? Или за эти годы ты совсем меня позабыл, а Володя?
Он сплюнул, но неловко(все разбитая губа), и слюна повисла на кармане гимнастерки, застывая и белея на глазах.
Трезвея на бегу, Володя быстро, через ступеньки соскочил с крыльца и оказавшись прямо перед скрученным братом, прошипел зло, с ненавистью.  
- Нет. Нет у меня брата. Я уже давно, сознательно,  решительно и бесповоротно отрекся от всякого родства с  теперь уже чуждым мне классом, дворянством и буржуазией…
- Тьфу ты,- рассмеялся старший брат, весело и снисходительно.
- Ты Володька разговаривать по-людски и то разучился…Все слова словно на митинге, красивые и пустые…А вспомни, как нас maman французскому обучала. Теперь тебя боюсь и русскому заново учить придется, если что…
- Если и придется, то не тебе, шкура белогвардейская!- вновь словно пьянея от собственного, сиюминутного превосходства над старшим братом закричал Владимир. А сам, вновь забежав на крыльцо и прижавшись к резным балясинам, громко и четко проговорил, почти прокричал:
- Товарищи красноармейцы. Друзья. Я как временно исполняющий обязанности комиссара нашей дивизии приказываю, ярого врага Советской власти, белогвардейского офицера, бывшего штабс-капитана Кудрявцева Александра Александровича казнить через повешенье, в назидание всем явным и скрытым врагам нашей, молодой и пока еще неокрепшей республики.
Стоящий рядом с лошадью впряженной в сани  красноармеец неловко перекрестился и хлопнул кобылу по теплому, тяжелому крупу.
Уснувшая по всей видимости кобыла равнодушно скосила глаз, но с места не тронулась…По рядам продрогших красноармейцев, пробежал не громкий и не смелый смешок.
Комиссар спрыгнув с крыльца и подбежав к кобыле грязно выругался…
- Что ж ты Селиванов за мужик такой, лошадь и то тебя не слушается…Огрызок хренов ты, а не мужик.
Расстегнув побелевшими пальцами застежку на кобуре, Владимир спросил своего брата, с интересом вглядываясь в его лицо.
- Ну что, Сашка, может хочешь чего ни будь перед смертью попросить, скажи…Вдруг да и сделаю…Добрый я нынче что-то…
Кудрявцев –старший  жалостливо посмотрел на брата, мысленно изумляясь, какая метаморфоза произошла с ним за эти ,неполные пять лет  и удивленно спросил :
- Ты что Вовка,  всерьез собираешься Россию под кухаркиных тетей подложить? Да ты рехнулся, братец…Что они с ней сотворят, ты подумал… А что с тобой, но только попозже? А впрочем, что  толку с тобой беседы разводить. Заканчивай скорее. Холодно. Замерз очень. Боюсь  инфлюэнцею схвачу…
- Инфлюэнцею!? -  отчего-то с таким-то необъяснимым восторгом громко выкрикнул комиссар и шалея от всего происходящего, подскочил к лошади и раз за разом выстрелил из маузера у нее над самым ухом всю  его обойму.
Глухой звук выстрелов, похоже, не произвел на привыкшую к шумам войны лошадь особого впечатления, она словно в недоумении посмотрела на комиссара большими грустными глазами, слегка позвенела мокрыми, изжеванными  удилами и только лишь после этого лениво и вызывающе медленно тронула прочь от ворот.
Штаб-с –капитан, не отрывая от брата своего взгляда, и что-то шепча, непонятно и негромко,  неловко засеменил босыми ногами, но вскоре сани закончились и длинное его тело дернувшись несколько раз повисло посреди ворот, страшно-стройное, со слегка перекошенной головой…
Еще несколько дней пьянствовал в селе временно исполняющий обязанности комиссара отдельной тринадцатой эскадрильи Кудрявцев Владимир Александрович со своими преданными боевыми соратниками, а насквозь промерзшее тело его брата, снял с петли на следующую же ночь боязливый буфетчик и захоронил за селом, врыв над безымянной, неглубокой могилой простенький, наскоро срубленный крест.

© Борисов Владимир, 06.03.2009 в 16:08
Свидетельство о публикации № 06032009160857-00097996
Читателей произведения за все время — 128, полученных рецензий — 0.

Оценки

Голосов еще нет

Рецензии


Это произведение рекомендуют