Я ностальгирую по тем временам. Со своим школьным товарищем по кличке Сыч мы часто захаживали в «Золотую осень». Когда из морского похода возвращался наш третий товарищ по прозвищу Паштет, он составлял нам компанию.
Про Паштета хочу рассказать особо… Его мама была из тех, которые пытаются держать детей на коротком поводке всю жизнь, контролировать их поведение, вмешиваться в личную жизнь, считая, что ребенок, это не самостоятельная личность, а собственность своих родителей. Вот, характерный случай: когда мы закончили школу, мама Паштета пришла на выпускной бал и весь вечер просидела рядом с сыном, охраняя его от порочных друзей и развратных подружек. А когда после танцев мы отправились гулять по ночному городу, намереваясь хорошенько выпить и потискаться с одноклассницами, мама Паштета увязалась за нами следом и не сводила глаз со своего чада, чтобы он, чего доброго, не потерял вдруг невинность! Паштет едва не плакал, его было искренне жаль, но и нам хотелось устроить себе праздник, поэтому, сговорившись, мы всем классом дернули галопом через парк, оставив Паштета и его маму вдвоем…
Жестоко, конечно, но что было делать?
После школы Паштет сразу рванул в Питер и поступил там в мореходное училище. Он так жгуче мечтал вырваться из-под маминого железного крыла, что даже самые сложные экзамены сдал блестяще. А конкурс был очень большой! Полагаю, что годы учебы стали самыми счастливыми в его жизни – вино, девушки, веселая курсантская жизнь и никакого надзора со стороны родителей! Как все, кого в семье держали в строгости, он, почуяв воздух свободы, пустился во все тяжкие, прыгая из одной дамской койки в другую. От его рассказов даже у нас, отнюдь не праведников, уши вяли!
Но после окончания мореходки он почему-то вернулся в Ригу, хотя имел возможность остаться в городе на Неве. Начал ходить в море и купил себе отдельную квартиру. Паштет стал другим человеком: стеснительный, закомплексованный парнишка превратился в нахального крутого мачо, который обращался с женщинами просто и даже несколько грубовато. «Чего вы танцуете па-де-де вокруг этих мочалок! – учил он нас. – Подходишь к одной, знакомишься, предлагаешь интимные отношения… Если отказывает, шлешь ее на хрен, знакомишься с другой… Из десяти – две, как минимум, соглашаются сразу! Чего с ними нюни разводить, они того не стоят! И запомните – баба, она в мужике силу ценит!..» - и с этими словами он сгибал руку, демонстрируя довольно крупный бицепс, накачанный за время учебы в мореходке. «Ну, ни чего себе, как наш Паштет изменился, не узнать!» – говорил я. «Да! Но все равно в глубине души он все тот же маменькин сынок! Он свою мамашу до сих пор боится и пляшет под ее дудку…» - отвечал Сыч.
И позднее я убедился, что это абсолютная правда…
Мы сидели втроем в «Золотой осени» и вели светскую беседу с тремя девушками за соседним столиком. Дирижировал, конечно, Паштет: «Девчонки, мы – хорошие парни! Мы угостим вас шампанским?» Девчонки от угощения не отказались. Паштет продолжал: «Девчонки, вы же видите, мы – хорошие парни! Культурные, интеллигентные… Позвольте нам пересесть за ваш столик?» Девчонки позволили, и мы втиснулись со своими стульями между подругами. «Девчонки! – продолжил Пашет. – Вы же видите, мы не жлобы какие-нибудь, а хорошие парни! Поехали с нами на дискотеку…» Девчонки согласились.
Поплясав, мы вышли на свежий воздух. Каждый из нас уже уверенно, по-хозяйски обнимал за талию ту девушку, которая выбрала его во время танцев. Ведь именно женщина делает выбор, это давно известно!
«Девчонки! – не унимался Паштет. – Вы уже могли убедиться, что мы – хорошие парни! Не маньяки, какие-нибудь… Предлагаю отправиться всей компанией ко мне домой – выпьем, посмотрим видео…» Девчонки переглянулись между собой, посомневались не очень долго и согласились, кажется, не без удовольствия.
Мы сидели на большом диване в гостиной Паштета, заставленной сувенирами, которые он приобрел на уличных рынках экзотических стран всего мира: австралийские бумеранги, африканские дудки, индейские головные уборы, фигурки мелких и крупных языческих божеств. Мы пили редкие напитки с длинными названиями и курили кальян, про который в те времена в наших широтах только слышали.
Паштет включил видеомагнитофон. На экране появилась огромная женская задница, в которой ерзал член африканца. «Ой, я, кассеты перепутал! – притворно ужаснулся Паштет. – Ой, простите, девчонки, я сейчас выключу… Ой, чего-то он не выключается! – Паштет возился с аппаратом так, как будто видел его впервые. – А может, все-таки оставим «это», девчонки?»
Девчонки молча смотрели на экран, что было понято, как знак согласия. Мы уже сидели с ними в обнимку и шарили у них под юбками, когда раздался длинный звонок в дверь. Паштет чертыхнулся и пошел посмотреть, кто это трезвонит глубокой ночью. Обратно он вбежал с гримасой ужаса на лице, выключил видео и закинул кассету на антресоль.
Схватил бутылку со стола и спрятал ее за книгами. «Мама пришла!» - пискнул он жалобно и пошел открывать дверь. Сидя тихонько на диване, мы услышали диалог:
- Где ты пропадаешь? Я волновалась!
- Я звонил, но тебя не было дома!
- Почему дымом пахнет? Ты курил? Чьи это туфли? Ты шлюх привел, что ли?
- Это моя квартира!
- А ну-ка дыхни! Ты пьяный, что ли?
- Мама, я взрослый…
- А ну-ка, кто там у тебя в комнате? Что это вы там делаете?
В гостиную заглянула Паштетова родительница и уставилась на нас, как королевская кобра. Она переводила взгляд с одного лица на другое. Мы молчали, оцепенев. Одна из девушек нашла в себе силы встать и скомандовать подругам: «Пошли отсюда!» Обернувшись в дверях, она выразительно посмотрела на маму Паштета и покрутила пальцем у виска. Сыч тоже поднялся: «Здрасьте, Саломея Ираклиевна! Мы уже пойдем, наверное…» Саломея Ираклиевна ничего не ответила, но ее взгляд весил три тонны! На Паштета мы старались не смотреть – жалкое зрелище, хоть и друг.
Мы догнали девушек и извинились, что так получилось.
- Ну и комедия! – сказала одна.
- Нет, - ответил Сыч грустно, - это не комедия! Это трагедия! Потому что любовницу можно послать… Жену можно послать… Начальницу можно послать… Кого угодно можно послать… А мать – не пошлешь!
