Где теперь участники небольшого кружка единомышленников, объединенных солнцем и летом? Где эти два шведа, занесенных обстоятельствами в разгар восьмидесятых - эпоху развитого социализма - в наши края, где красавица Вика, где Сашка Шумский – талантище, и большой распиздяй, и где – я, считающий себя уже достаточно взрослым, но - по сути - еще мальчишка!
Хотя про Сашу-то все известно - покоится он в сырой земле Подмосковья. Кому понадобилась его непутевая жизнь? Одному богу известно! Вот и меня, после череды перемещений, жизнь занесла на край географии и непонятно теперь - живу я еще, или это всего лишь затянувшийся сон?
А тогда все было здорово. Шведы изъяснялись на ломаном русском - в сочетании с нашим хромым английским это позволяло проложить шаткие мостики коммуникаций между двумя мирами: худо-бедно мы понимали друг - друга: простые технари Карл и Бруно, приехавшие монтировать шведские кондиционеры на наши самолеты и мы советская золотая молодежь, ну или слегка позолоченная во всяком случае. Хотя наши загорелые торсы скорее отливали бронзой, чем золотом. Смуглянка же Вика, вообще была похожа на египетскую принцессу - эдакая прожаренная солнцем юная богиня только что спрыгнувшая со священной колесницы бога Ра.
Вика работала младшим дизайнером в моем отделе и я, пользуясь служебным положением слегка за ней ухаживал. Хотя ухаживанием это вряд ли можно было назвать, скорее некая тонкая, извращенная игра кошки с мышью. Причем каждый из нас полагал, что не является мышью.
Вика была очень талантливая девочка, но привыкла уже к своим небольшим годам извлекать преимущества из смазливой мордашки. До поры до времени я позволял ей манкировать обязанностями, наблюдая - когда же наступит край? Но край все никак не наступал. И когда Вика окончательно обнаглела, между нами состоялся забавный разговор. Народ в конце рабочего дня разошелся, /Вику, я попросил задержаться/ и можно было беседовать не таясь.
-Вика,- сказал я - обычно, если люди желают пользоваться особым положением, то они готовы платить за это. Ты понимаешь о чем я ?
Вика тогда очень умело «включила дурочку»… Эти непонимающие широко распахнутые навстречу миру глаза Наташи Ростовой, эти сами собой набежавшие слезки.
Все очень мило и со вкусом. Я же говорю - способная девочка!
Далее следовало негодование – Я думала о тебе лучше!
Вполне насладившись талантливой репризой, я выдал тогда свое резюме:
– Короче, Вика, или ты мне регулярно даешь, или ты работаешь, как все, или уё… Я, ясно излагаю? Больше я твое лукавство терпеть, не намерен.
Нужно отдать ей должное, она выбрала серединный вариант. И после этого разговора пахала, как трактор. Не знаю, что бы стало, если состоялся вариант номер 1. Честно не знаю. Наверное, я бы трахнул ее пару раз - я не святой, но потом -скорее всего, уволил. У меня тоже есть свой край, как у всякого нормального человека. Кроме того, на тот момент я еще питал иллюзии, и мне было дорого мнение окружающих.
В чем же, все - таки, было наше единомыслие- единение людей, расположившихся вокруг этого бассейна, на закрытой территории Интуриста, и так неторопливо, наслаждающихся жизнью?
Видимо в том, что мы чувствовали себя привилегированными - вот в чем все дело!
Мы были элита!
Это ощущалось в самоуглубленной расслабленности тел, томных взглядах, баночках буржуазного пива в наших руках/ большинство населения Советского Союза даже не догадывалось, что такое бывает/, в подчеркнуто уважительном отношении обслуги. Раз человек находится тут – значит это не простой человек - привычно думала обслуга. А может быть, ничего она себе не думала, а наблюдала, заучено улыбаясь и регулярно посылая отчеты - куда следует - ведь в подобные места раньше простых смертных тоже не брали.
Идиллию несколько поломала реплика Бруно: - Хороший бассейн - меланхолично заметил он - у меня такой же.
- Да-да! – закивал головой Карл – у него такой! У меня почти такой, но квадратный…
Это было сказано так - между прочим, как и обо всем остальном – обычный европейский стандарт жизни.
- А вы чем занимаетесь? – спросили они.
- А мы архитекторы, дизайнеры…
О! У нас архитекторы большие люди! - произнесли они, с сомнением глядя на наши потертые джинсы.
Мы не стали развивать эту тему – тогда мы были не готовы.
Это сейчас, хлебнув перестроечного и пост перестроечного лиха, и накануне грандиозного кризиса, я бы нашел, что сказать им. Я бы сказал им: - Конечно, когда весь мир для вас сборище дикарей, которых вы покупаете за стеклянные бусы - еще хуже - за бумажные фантики…Конечно, вы можете позволить себе и бассейны и обеспеченную старость и этот пренебрежительный тон…
А тогда…
Господи - как же, тем не менее, было хорошо нам тогда!
Все эти инсинуации сильных мира сего, были похожи на ворчание слегка отсталого, но доброго папашки. Газетные передовицы, игра в строительство коммунизма, этот гребанный соцреализм, который всех достал, но тем не менее, воспринимался уже, как элемент, никому не мешающего, пейзажа.
Ну, подумаешь, поругали нас за пару оформленных в америкосовском стиле витрин . Так денег же заплатили! Мы даже отказались сдирать то, что наваяли – вам не нравится - вы и исправляйте! Самое смешное, что все нам сочувствовали - просто не в меру рьяный журналист/ слова «журналюга» тогда еще не придумали/ не смог пройти мимо такой красоты! Ну, и накатал статью в городскую газету. Мол – чуждая эстетика, влияние гнилого Запада и тд. Интересно о чем пишет нынче этот писака, если жив еще? Во времена, когда ученики превзошли уже своих учителей?
А ведь теперь я бы, пожалуй, согласился с ним!
Какими жалкими представляются сегодня наши попытки подражать звездно-полосатой эстетике на земле, где опыт сочинения знаков и символов старше американского на века!
А тогда нам все нравилось! Мы красили синие полоски и клеили их к стеклу, потом шли звезды и надписи - кока-кола, на английском, и еще что-то в меру аполитичное, но явно прозападное. Западная эстетика плескалась в наших умах от края и до края. Мы, кроме того, оформляли вестибюль Интуриста, и когда однажды подвыпивший немец раздраженно сказал, что приехал сюда за экзотикой, а не за нашими светящимися транспарантами с нанесенными на них при помощи трафаретов международными пиктограммами, мы его не поняли. Трудности перевода - подумалось нам. Только сейчас я понимаю - что он имел в виду.
За оформление двух витрин нам заплатили бешенные деньги-400 рублей!
Мы остались ночевать в Интуристе. И когда южное небо украсилось мириадами звезд, и луна выкатилась на всеобщее обозрение из своего убежища, нам накрыли стол напротив бассейна, где мы загорали днем. Пойло было из валютного бара – настоящее - не то, что пьется сейчас, и мы чувствовали себя хозяевами жизни.
Да все и было настоящее тогда: и девочки-переводчицы и эта ночь и город, раскинувшийся внизу… И юная богиня Вика была настоящей, и все что между нами случилось потом, произошло не потому, что я ее начальник, а потому, что ей по-настоящему захотелось этого.
Есть, что вспомнить! Оказывается это очень важно, когда человеку есть, что вспомнить.
По этому поводу не могу удержаться… Многим нынешним олигархам, да и просто обеспеченным людям придется сменить свой статус в свете грядущих событий.. Не спешите вешаться - пройдет время и вы поймете - то, что случилось с вами сегодня - не самое страшное. С вами, по крайней мере, останутся ваши воспоминания. И когда на склоне лет, сделавшись простым сторожем, как я, вы будете перебирать, в памяти драгоценные жемчужины былого, вам, возможно, захочется поблагодарить Судьбу за то, что это хотя бы случилось с вами. Кому-то не досталось и этого.
В жизни людей бывают места, которые становятся знаковыми. Есть, как говаривал небезызвестный Дон Хуан места силы, есть места охоты, а есть места, где мы просто пропадаем. Не знаю почему, но гостиница Узбекистан по- разному вошла в наши судьбы.
Я имею в виду себя, Сашку и Вику... Я потом еще частенько бывал здесь - заходил за дефицитом, сиживал в ресторане и барах, оставался ночевать - много было историй…Но для меня это было скорее - место охоты.
А вот Саша серьезно заболел этим заведением - он буквально поселился здесь. Бросил, семью… Вика тоже вскоре уволилась, и я потерял ее след. Однажды - уже в перестроечное время - я приехал в Таш. из Москвы. В одной из продавщиц дешевенького третьесортного магазина узнал Вику. Или скорее - едва узнал. В очередной раз убедился в том: как жестока Судьба к женщинам, не сумевшим вовремя устроить свою жизнь. Какая-то неудачная любовь, нелепая авария, шрам испортивший некогда милое личико.
А Саша решил податься в Москву по моим следам – хотя я тогда уже сбежал из этого «прекрасного» города. Там Саша и сгинул. Не нашел, видимо, своего очередного Интуриста, да и времена настали совсем другие.
Но осталось воспоминание – мы, словно юные бронзовотелые боги на фоне голубого бассейна и вялые, хотя социально и материально упакованные шведы рядом с нами.
Мы завидовали им, а они, я думаю, люто завидовали нам, потому что мы были счастливы несмотря ни на что! А они нет! Им не к чему было стремиться!
Сашка Тарасов позвонил ближе к вечеру: Можешь приехать?
- Куда? Зачем?...
Тарасов поджидал меня на ступенях возле ташкентской гостиницы «Москва» - это фаллосовидное чудо советской архитектуры, с нанизанными на монолитную вертикаль кольцами нелепых балконов, перечеркивало половину ультрамаринового южного неба. Здание, словно тупым ножом, резало перспективу старого города, попутно бросая тень на древний минарет Чор-Су, спокойно и мудро взирающий на своего долговязого соседа, будто предвидя неизбежную и скорую череду перемен и переименований.
Через паузу оказались в зале ресторана и, пройдя сквозь кулисы, устроились напротив группы музыкантов, сидящих за накрытым столом с шампанским и стройным дивизионом бутербродов, аккуратно разложенных по тарелкам. Пустые, до времени, бокалы ловили блики свечей… Пахло заговором и неопределенностью.
- Это наш эксперт по дизайну - сказал Саша.
- Господи, что он еще придумал? – запаниковал я. Но говорить мне особенно не пришлось - всю дальнейшую инициативу взял на себя Тарасов. Коротко говоря, его очередная авантюра сводилась к тому, что – он вскорости отбывает в Соединенные Штаты - той самой Америки - в которые не желал отбыть тогда - лишь самый ленивый. Ну, а господам музыкантам, соответственно, выпадает завидный шанс передать в енту самую Америку видеокассету с записью своих нетленных произведений. Господи, какие же наивные мы были тогда!
В итоге, в Америке оказались лишь самые ловкие, включая Тарасова.
Музыканты заискивали и суетились... Тарасов был величав и снисходителен, словно реинкарнация Остапа Ибрагимовича, я же, войдя в роль бывшего предводителя дворянства, наворачивал халявную икру, запивая шампанским и, лишь изредка утробно поддакивал самоуверенным трелям Тарасова.
Закончилось все, как водится, в «нумерах». Помнится, мы оказались в общежитии театрального института. Дальнейшее вспоминается пунктиром и с многочисленными изъятиями. Ближе к утру, неугомонный Тарасов позвал всех в горы. Видимо к этому времени он стал для окружающих гораздо больше, чем товарищ Бендер и народ покорно согласился - в горы, так в горы! Едва забрезжил рассвет, как мы унылой и нетрезвой толпой нарисовались на Чирчикской автостанции, пугая ранних прохожих своим нездешним видом.
Я уже не помню, в какой момент перед моим взором нарисовалась аккуратная попка Вики! Видимо, я вызвонил ее между очередными пробежками к ночным магазинам.
Как бы то ни было, но, бредя по горной тропе, я неизменно наблюдал перед собой эти, обтянутые шортами, незабываемые ягодицы и, даже проваливаясь в легкое небытие и просыпаясь на самом краю пропасти, нес в себе ощущение того, что она где-то рядом. Пространство вокруг было наполнено страхом, лишь слегка притупляемым остаточными дозами алкоголя, горьковатым миндальным запахом пота, и этой картинкой, заполненной аппетитной плотью, плывущей перед глазами, словно зыбкий мираж пустыни - то ли явь, то ли небыль?
Потом я, перетянутый ремнями, медленно плыл над ревущей бездной и попавшая в ловушку гор вода, злобно плевалась в меня ледяными брызгами. Трос, натянутый между двумя скалистыми берегами, гудел от напряжения и натуги, катящийся по неверной направляющей шкив, рыскал в стороны и подозрительно скрипел… Но, все, к счастью, закончилось благополучно. Вскоре, мы оказались на каменистой поверхности.
Этот кусочек горизонтальной тверди, среди нагромождения утесов, оказался островком тишины и благодати посреди беспокойного мира - место, где я хотел бы умереть однажды… Хотя, нужно признаться честно, эта мысль пришла мне в голову уже гораздо позже.
Тарасов звал дальше. И народ пошел за ним. Все музыканты и все красавицы и далеко не красавицы - все пошли за ним.
А я остался. То ли из принципа. Может быть от усталости. А, скорее всего от врожденной своей нелюбви к барабанному бою, построениям, и звуку горна, зовущему вперед.
Мне бы, конечно, хотелось, чтобы Вика осталась со мной, но и она ушла вместе со всеми. Ушла, унеся с собой тело, грудь, и маленькую головку с маленькими мыслями, затейливо орнаментированными прической из волос - цвета переспелой сливы... А еще эти губы, которые так приятно было целовать, после пары бутылочек «Киндзмараули», ну и не только это, разумеется. И все остальное и прочее…
И я тогда остался один наедине с ручьем и семейством орлов на вершине горы. Прикладывая к глазам окуляр полевого бинокля, я наблюдал за разинутыми до неприличных размеров, жерлами клювов этих орлиных птенцов, жадно требующих от жизни положенного им кондоминиума! Переворачивая бинокль, погружался в другой мир, расположившийся у меня под ногами: струящиеся водоросли и резвые рыбки, мелькающие в неверных искорках света, паучки штопающие пространство хитрыми серебристыми нитями, образующими причудливые узоры. Посредине этих миров застрял мой мир, все еще наполненный алкоголем и своей - такой незатейливой, в связи с этим правдой.. Задница девушки Вики, и мысли с нею связанные, Тарасов глумливо зовущий вдаль. И суета, суета, суета… Мысли об оставленных за чертой гор близких людях и связанных с этим проблемах и просто проблемах, которых к тому времени уже накопилось предостаточно. И просто мысли…
Все это роилось и множилось, пока не выветрилось под влиянием неизбежной свежести, прилетевшей из таинственных горных расщелин вместе с ветерком и шумом воды от водопада.
Целый день я просидел, тогда вращая бинокль - вверх - вниз. Целый день моя душа витала в иных пространствах. Впервые я без страха отпустил ее на все четыре стороны.
- Летай душа! И моя душа летала где-то, оставив тело совершенно без присмотра, наедине с мыслями простыми, как горсть копеечных леденцов, подаренных босоногому мальчугану в праздничный базарный день.
И когда она вернулась ко мне, это была совсем уже другая душа, возможно даже не моя вовсе. Чья? Не знаю.
Вы ждете завершения рассказа? Его нет. Кроме того, что я не узнал людей, спустившихся тогда вечером с горы. То ли они были другие, то ли я стал совсем другой.
Они были энергичны и полны впечатлений. Они требовали внимания и очередной порции любви, но я не понимал и не принимал их. Мы перестали быть близкими.
Где они сейчас?
Я не знаю. Вернее знаю, но это совсем неинтересно мне.
Прошло много времени, но мне хочется вернуться в то самое место, где летают орлы и в бегущем под ногами ручье резвятся рыбы. Где, я молод и беспечен… И где покой.
Где, я был готов умереть, однажды среди благодати и гармонии.
И еще мне хочется, побыть там, когда-нибудь, совсем одному. Только я и небо.
…Девушка за прилавком показалась удивительно знакомой. Судя по всему, и она узнала меня. Разглядывая товар в витрине, я тянул время, пытаясь зацепиться за островки памяти.
- Неужели Вика? Ну да я же слышал эту историю про аварию на горном серпантине. Я тогда еще удивился тому,- что тесен мир! Она оказалась невесткой моих знакомых. Та самая Вика - красавица с роскошной фигурой – веселая и беззаботная!
-Та, да не та - совсем другая. Шрам на лице. И личико напоминает мордочку шимпанзе.
-Как -то скукожилась вся и стала похожа на маленькую постаревшую обезьянку. - -Да-дела…
Однако нужно сдаваться на милость обстоятельствам, оторваться уже от разглядывания безделушек, разложенных в витрине и что-то говорить, не забыв изобразить изумление и восторг, насколько это возможно, конечно.
- Привет, Вика! Как я тебя рад видеть, Вика! Хорошо выглядишь, Вика! Я тогда едва выдержал весь этот ритуал и – в итоге - накупил у нее кучу ненужных вещей.
Наверное, честнее было обнять ее и поплакать вместе. А потом, закрыв магазин, пойти и напиться где-нибудь до потери самосознания. Будь она мужчиной, так бы, наверное, и произошло, но с женщинами мы боимся быть откровенными. Мы ведь немного из разных миров и всегда ждем подвоха друг от друга.
Мы с Викой расстались друзьями. Надеюсь, что я живу в ее памяти хорошим воспоминанием, так же, как и она в моей, вместе с тем летом, бассейном гостиницы «Узбекистан», горными тропами, и своей замечательной попкой, что маячила перед моим не совсем трезвым взором на фоне ущелья, не позволив погибнуть глупой и бессмысленной смертью, еще до свидания с орлами и рыбами в ручье, до того, когда моя душа пожелала полетать в вольных просторах, среди заснеженных горных вершин.
Моя душа вернулась тогда ко мне немного другой, но это уже следующая история.