глава, в которой рассказывается о завершении строительства стадиона для дошкольников. Таня признаётся дедушке Олегу, что её родители запрещают ей с ним встречаться. Тот обещает купить игрушку, но не знает на что, зарплату не платят
Пенсия показалась огромной…
В лагере высчитывали за питание, за одежду и всего ничего выдавали на руки четыреста с небольшим рублей из почти двухтысячного довольствия. Но и это была большая сумма, потому что «красные» - работники промзоны, старосты отрядов и дневальные получали по пятьдесят рублей в месяц, на что можно было купить десяток конвертов и не более. Двадцать пачек самых дешёвых сигарет - месячная зарплата осужденного. И не сядешь на плац милостыню просить - слабых не жалуют, а бьют…
Абрам потребовал у Олега прописки, и тот по-свойски финансировал внеплановый «сабантуй». Но водки не хватало, и стакан за стаканом таяла пенсия.
- Баста, - отрезал Олег друзьям и «заныкал» от них последнюю пятисотку впрок, «замазловал» её в потай, где ховал копейки от попрошаек.
- Нет больше денег, и я полноправный член коллектива.
- Да не журись, брателла, - Абраму хотелось «догнаться» сиюминутно. - К Новому году Мирзоев отдаст зарплату, вернем долги. Загудим, запляшем недели на четыре…
- Надо достроить объект, - поддержал Олега Серёга. - Ты же знаешь Мирзоева, Абрам, он по миру пустит даже еврея… Помнишь у него женщина работала, лепила пельмени – свернули кровь. Тридцать два года от роду было, повесилась, когда Мирзоев её без денег на улицу выгнал…
- Да, одинокой бабе трудно. Никому не нужна... А если возьмут на работу – не платят, некому за неё встрять с кулаками, - согласился Абрам.
- Мироеды, а не люди пошли. Каждый пирожок пересчитают, вешают, нюхают - всё не напьются нашей крови… Жрём, не зная что… И валят на кризис.
Рос стадион. Мирзоев уладил дела с администрацией, заплатил налоги, пригласил на объект городничего: говорил ему о футболе, о спорте… Хвастался какие «плюхи» он закатывал соперникам в лучшие годы: «между ног, прямо в дырку», и подтверждали это его друзья–футболисты, покачивая чубами. Показывал мэру призы и сметы, прогнозируя будущее футбола… И смекнул городничий, что дело хорошее, не увидал плутовства. Понаехали корреспонденты, опросили рабочих, отсняли героя. Волевое лицо предпринимателя появилось в газете на следующий день на передовице. Проницательные глаза сверлили время – вот она живая легенда городского футбола! Предвосхищая историю, газетчики внушали читателю уверенность в завтрашнем дне.
Снег выпал и устоялся. Дети в садике опустили шапочки. Тузили друг друга, смеялись, играли в салочки, в прятки, в снежки. Слякоть прошла, и наступила зима. В арочном цирке достроили забор. Красивые металлические оградки были откованы не простым ремесленником, а кудесником, знающим секреты искусства. Выкрученные детали ажурно сплетались между собою в сказочный орнамент, кованные цветочки венчали верха. Такая декоративная решетка монтировалась в проем между столбами. Она вязала их в единое целое. Архитектурной композиция приняла законченный вид. Уже не только дети, но и взрослые ротозейничали у стройки, побалагурили со строителями о жизни. Сколько им платят за чудеса?.. Надо ли этому учиться и где?.. Не холодно ли работать в сырых рукавицах зимой на морозе?
Корнеев был молодцом. Словно за всю свою бестолковую жизнь торопился реабилитироваться перед обществом, которому не оставил в наследие ни детей, ни деревьев, ни иной доброй памяти о существовании в мире. Сварные швы зачищал, обрабатывая до блеска, проверял их на прочность. Каждую художественную деталь композиции протирал от случайно попавшего на неё раствора и льда. Охорашивал кладку, начинающую стареть, как ему казалось. Вырубал изо льда Снегурочку - жил полной жизнью вольного человека. Ибо только творческий труд, не стесненный идеями, делает нас счастливыми в нехорошие времена. Дети и их улыбки стали наградой художнику за терпение.
Когда он увидел внучку второй раз, то подошёл к ней.
- Здравствуй, Танюша!
Девочка глядела на людей из-за забора детского садика. Рабочие убирали последний строительный мусор. Поливочная машина кружила по площади стадиона, заливая каток. Дедушка Мороз и Снегурочка громоздились у парадного входа на виду у прохожих. Развешенные по периметру забора, электрические гирлянды бегло сверкали разноцветными огоньками в ожидании праздника.
- Тебе не весело, Таня?.. Но почему? Ты где пропадала?
Она разглядывала сапожки – стеснялась…
- Ты почему молчишь?
- Я болела, - сказала Таня, не поднимая глаз.
- Ты меня боишься? – догадался старик.
- Нет, не боюсь! Мама мне запретила тебя любить. Она говорит, что ты - вор и бандит, и ничему хорошему не научишь.
Это был приговор. Вся его нехорошая жизнь прокручивалась в голове с бешеной скоростью старой, местами оборванной и снова подклеенной киноленты, с провалами в памяти, с рваным сюжетом. Как далеки были в ней друг от друга благородные порывы, несвязуемы. В далеком отрочестве, оказавшись в дурной компании, стал он невольником воровских понятий и поступков. Неокрепший юнец изучал премудрости фени, как азбуку, пугаясь не ударить в грязь лицом перед корешками, курившими при взрослых, думая, что это главное в жизни – не потерять лицо в обществе, которое оказалось в итоге стадом. Готовился к жизни в неволе, словно к подвигу и сел... Будучи осужденным впервые, не понял настоящей причины, приведшей туда, потому что не видел в жизни побед, изнуряющих душу, но доставляющих радость… Все это было потом: и любовь, и спорт, и ослепительные награды. Но очень недолго. Водка привела его повторно, и в третий раз на скамью подсудимых. Последние десять лет Корнеев думал о том, каким он оказался слабым, что неполная, ограниченная была блатная жизнь, к которой с детства готовили себя и он, и его друзья. Как жаждали свежего воздуха в душных камерах изоляторов. Как ждали свободы. Бери её волю в охапку, вот она, но силы уже ни те, и дни до смерти сочтены. Можно было покорять вершины, сплавляться по горным рекам, кого-то любить и оставаться любимым. Но его боялись родные и предостерегали своих детей от общения с уголовником, а хотелось тепла и ласки…
- Я буду с тобой дружить. Ты Снегурочку сделал.
По разные стороны забора две родственные души не желали расстаться. Старик в поношенной овчине и его внучка, двоюродная, но близкая - первый человек на воле, искренне предложивший дружбу.
- Ты приходи на праздник, Таня!.. Предприниматель Мирзоев будет дарить подарки.
- Мне не достанется…
- Почему? – удивился Корнеев.
- Потому что подарки зарабатывают сами. Их надо беречь. Это говорит мне мой папа. Ему никогда ничего не дарили бесплатно.
- А я подарю тебе куклу, бесплатно, - он увидел её ожившие глаза и испугался тому, что врёт: «А на какие шиши?» - Вот отдаст мне хозяин деньги на праздник и подарю. А когда разбогатею, но это не скоро, я подарю тебе весёлый пуховик, чтобы ты не прятала в чёрную шубку своё лицо.
- Панда! – грубо позвал её мальчишка. - Воспиталка зовёт.
- Сейчас приду…
- Ты Панда? - удивился Корнеев.
- Да, я - Панда, - девочка невесело смотрела мимо.
- Кличка?! - он был поражён.
- Погоняло, - вздохнула Таня.
- Хорошее погоняло, но почему ты - Панда?
Она воспрянула духом, боялась, что начнёт стыдить её старик, прогонит, опозорит, рассмеётся над нею, как смеялись мальчишки, когда она плакала над любимой игрушкой. Они забрали у неё маленького черно-белого мишутку и начали играть с ним в снежки - открыли сезон охоты - вот и приключилась беда. Один из снежков подкинул игрушку в воздух и бросил в лужу прямо под колеса автомобиля. Раздавила Светлана Михайловна панду, фыркнула детям про их хулиганские выходки и скрылась в подъезде. Танюшка ревела горько, прижимая грязного мишку к лицу. Её попытались утешить, рваную игрушку забрали и похоронили в мусорном ящике - велели забыть. Увели в помещение, дали самую лучшую куклу и конфету, но она сбежала во время сонного часа. Оделась, обулась и нырнула в мусорный ящик. Вытащила калеку, и спрятала в кармашек. Злые озорники мальчишки в окошко увидели это - стали дразнить, называя грязной Пандой.
- Эй, помоешница, иди, воспиталка зовет… - не унимался малыш, которого послали за Таней.
«Уже в раннем детстве добро воспринимается, как слабость и уничтожают святых и великодушных как в этом, так и в том нехорошем мире, где прошла моя жизнь. Так не должно быть, - возмутился Корнеев, но тут же остыл. - Так есть». Он держал заштопанного медвежонка в руках и гладил.
- Хорошая Панда. Маленькая. Я сама отдала ее поиграть, - девочка раскаивалась.
Она поглядела на деда. Понимает ли он это? Старик не смеялся. Переживал…
Дорогие читатели!
Я непрофессиональный писатель и буду признателен, если вы поможете мне правильно расставить знаки препинания и укажите на стилистические ошибки, о которых я совсем ничего не знаю. Искренне Ваш - Ослик Яша (Муленко Саша).
