И этот еще не дает сосредоточиться. Счастливчик, ему что-то по Новому Завету досталось, тут и я бы раскочегарилась. Но у парня мозги еще лучше, берет положение и прогуливается с ним по всему историческому столбу, доказывает, что основные идеи Христа перевирались или опошлялись в любой церковной системе. И так грузит бедного Карманчика, что тот только затылок потирает да похлопывает себя по нагрудным карманам. Как фамилия человеку подходит! Впрочем, не будь ее, никто и внимания бы не обратил на эту привычку.
Все, полез герр Карманоff за платочком – лысинку промакивать. Последняя стадия умственного изнасилования. После платка обычно бывает либо вынос тела, точнее зачетки в коридор с предложением пересдать преподавателю параллельной группы – тот вроде гуманней со студентами. Либо восторженное рукопожатие, опять же проводы до дверей, только на сей раз с заговорщицким полушепотом подумать об аспирантуре. Глупо, конечно, заочников там не жалуют…
Ага, удостоился. Карманчик-то, Карманчик… прямо цветет. Чуть ли не целоваться лезет… Тьфу на вас совсем. Впереди только двое осталось, а у меня еще конь не валялся. Гугеноты, будь они неладны…
Ладно, и четверка отметка. Не на красный же заочнице корячиться. Аня подошла к лихорадочно листающим учебники девчонкам и тут увидела героя дня. Болтает с заведующей кафедрой зарубежки, и та тоже балдеет. Откуда он? Сроду на нашем курсе таких не было. Лицом повернулся. Ну воще отпад… он еще и красавчик. Глазищи в пол-лица, темные брови, темная короткая бородка. А волосы неожиданно светлее, каштановые кудри до плеч. От девок, поди, отбою нет. Вдруг взгляд незнакомца остановился на Ане, по губам скользнула улыбка, и красавчик обозначил легкий поклон. Сразу сработала пружина отталкивания. Только в роли ухажера его не хватало…
Пока заходила на кафедру и выясняла судьбу последней контрольной, совсем о нем забыла. Но в столовой он оказался сзади. И не уйдешь – проходик узкий, все с подносами. Заказала наугад какие-то несъедобного вида сиреневатые тефтельки в ярко-оранжевом соусе. И чего я так на него реагирую? Нет его. Ноль эмоций. А раз я ноль, и он не обратит внимания. И тут же услышала над самым ухом:
– Напрасно вы меня боитесь. Я безобидный.
Оглянулась. Красавчик смотрел спокойно и печально. И никакого флирта в карих очах.
– Девушка! Вы будете платить?
Спохватилась, протянула сотенную, сгребла сдачу и зарулила с подносом к ближайшему столику. Специально выбрала, где было всего одно свободное место. Но не успела угнездиться, как двое доглотнули компот и поволокли посуду к конвейерной ленте. И конечно, этот гад тут же сел на освободившийся стул. Аня опустила глаза.
Подняла их, когда уже доталкивала в себя вторую тефтельку. Кареглазый разглядывал ее тарелку.
– Нравится?
– Гадость. Но не могу есть перед экзаменом – вот и приходится.
– Не переживайте из-за четверки. А о гугенотах почитайте – это были смелые ребята, цвет французской нации. Но уж такая страна – вечно сшибала свой цвет, удивляюсь, как там еще что-то завязывалось.
Откуда он знает про гугенотов? Ведь он отвечал раньше и отметки ее не видел. Может, сказали…
– Я многое про вас знаю. И что это всего вторая четверка за три курса. И что хотели что-нибудь по Библии или ранним христианам. И что считаете несправедливостью сдать историю религии не на «отлично». С вашим-то православным опытом…
– Вы что, телепат?
– Считайте, что так. Могу быть еще и предсказателем. На зарубежке вам достанется семнадцатый билет – Ибсен и Рембо. Проверьте.
– И остальное можно не учить?
– Вы учите для себя, Аня, а не для преподавателей. Потом не скоро вернетесь к этим темам. Так что лучше почитайте сейчас.
– Спасибо за совет. А откуда вы знаете, как меня зовут?
– Оттуда же, откуда и все остальное. Просто знаю. Да, забыл представиться: Назар.
– Редкое имя. Означает назаретянин?
– Вот именно, – кивнул он со странной улыбкой взрослого, беседующего с детьми.
– Вы, там, за передним столом! Поели? Так уходите побыстрее, людям сесть негде!
Аня и Назар оттащили свои подносы и вышли в университетский дворик.
Оказывается, в мире еще есть солнце и молодая пронзительная листва. Аня посмотрела вверх, зажмурилась и, конечно же, споткнулась. Назар поддержал за локоть.
– Осторожней. Давайте пойдем по Набережной. До начала службы еще есть время. Тамару вы все равно не застанете, так что подарите себе маленький отдых. Заодно поговорим. Я у вас ненадолго.
Он и про Тамарку знает, и что собиралась к ней зайти… Первый раз вот так, с телепатом. Только о чем с ним говорить – он, поди, и без того все мысли слышит…
– Мне интересны не мысли, а поступки. И как вы их для себя объясняете. Вы сегодня собрались в церковь. Зачем?
– Вы сами-то верующий?
Назар фыркнул.
– Хороший вопрос… И трудно ответить. Дело в том, что я не верю, я знаю.
– И вам не хочется быть ближе к Богу?
Улыбка у Назара стала еще шире.
– А вы считаете, что в церкви вы к Нему ближе?
– А разве нет?
– Не обязательно. Приблизиться к Богу – это почувствовать себя частичкой грандиозного замысла, частичкой единого организма Вселенной, разбудить в себе ту самую Божью искру, что называется душой. Это может произойти, где угодно: на лугу, на море, дома в постели или в ванной, даже в автобусе. Главное условие – забыть при этом про все срочные и несрочные дела, что обычно заполняют сознание. Но не спать и не глушить разум алкоголем или грезами. Настроиться на Небо. И тогда ты готов принять новое, увидеть доселе скрытые от тебя пути. А дорога к Богу и есть новый, лишь тобою открытый путь. К Нему нельзя прийти толпой – Всевышний овец не любит, подойти к Престолу смогут только избранные.
– Так вы считаете, что мы в церкви, как стадо?
– Это вы так считаете. И, кстати, называете. Паства – стадо, пастырь – пастух. Что же вы забыли значение этих слов? А еще филолог…
– Стадо так стадо, пусть. Но стать избранной, то есть не так мыслящей, и не скатиться в ересь – просто невозможно.
– Вы так боитесь любой новой мысли? Почему? Христос показал, как тернист путь новых идей, но он не говорил: прекратите думать. Не говорил: вылизывайте свое жилище, не совершайте краткого набора грехов – см. список в скрижалях Моисея, беспрекословно слушайте пастырей и так придете к вечному блаженству. Наоборот, он показывал: будьте жадны до всего нового, но не принимайте сразу на веру, иначе вас могут соблазнить. Услышали что-то необычное – бросьте все дела и попытайтесь разобраться. Помните историю Марии и Марфы? Иногда лучше допустить моветон с гостями, но напитать свою душу, чем принять их по высшему разряду, но пропустить самую главную минуту жизни.
– К нам Христос не зайдет.
– Почему же? Он обещал вернуться. Думаю, на этот раз он не станет представляться Сыном Божьим – эту роль уже взяли на себя всякие проходимцы. Скорее он поживет среди вас как обычный человек. Но есть еще и пророки – они обитают почти во всех временах. Хотя отношение к ним странное: люди либо слепо следуют их учению, либо предают анафеме. Между тем…
– Это вы о Льве Толстом?
– Хотя бы. И напрасно вы с такой неприязнью произносите это имя. Он сейчас гораздо ближе к Господу, чем вы думаете.
– Это ваше мнение.
– Я уже сказал: я знаю.
Она хотела возразить, но тут от скамейки прямо через газон к ним кинулся худенький юноша с фотокамерой на плече. Подлетел, извинился, протянул Ане пару компьютерных дисков, записал второпях на согнутом колене какие-то телефоны, сунул ей бумажку, еще раз извинился и побежал обратно, где его ждали друзья с зачехленными музыкальными инструментами.
– И это существо ближе к Богу, чем вы. Чистый, доверчивый. Вы ему очень нравитесь, но Андрею даже в голову не пришло, скажем, ревновать, хотя увидел нас вдвоем. Почему вы злитесь на него?
Аня не удивилась, что телепат и Андрея знает по имени. И про ее нелюбовь к этому типу.
– Вы правильно назвали его: существо. Средний род. Скачет, всех фотографирует, организует какие-то тусовки, концерты. Пишет, о чем надо и не надо в газеты. Все его знают, он знает всех. Вечно без денег, одет, как обсос. Ни надежности, ни душевного покоя. В церковь не ходит, в университетской во время службы фотоаппарат достал…
– У него же было задание…
– Все равно противно. Скачет, как клоун, – она передернула плечами.
– Жаль, что вы его не разглядели, – задумчиво произнес Назар, – Андрей здесь самый ищущий. Причем идет непроторенным путем. Я… Христос обязательно взял бы его своим апостолом.
– Андрея? – хмыкнула Аня.
– А кого взяли бы вы? Вообще кого вы хотели бы видеть около себя? Бьющего поклоны зомби? Да, этот, не мудрствуя, будет заниматься физической работой, а с устатку, приняв на грудь грамм триста, поколачивать вас, чтобы было в чем наутро исповедоваться перед попом. Зачем тогда образование, ведь такой не даст вам работать ни в школе, ни в вузе. Так и останетесь продавщицей… Хотя нет, и оттуда он вас сорвет, – Назар пристально смотрел в ее глаза. – Станет ревновать к покупателям. Ведь у вас в церкви не говорят, что ревность – один из самых страшных грехов. Иудин грех. В предательстве испачкан не только тот, кто предает, но и кто постоянно ждет этого от других.
– Экую вы мне судьбу предсказали!
– Я не шучу. Для вас вполне реально стать уборщицей, рожать детей, прозябать в нищете с жестоким тупарем, уверенным в правоте каждого своего жеста. Вашу сегодняшнюю жизнь с мачехой будете вспоминать, как праздник.
– Ваш приговор окончательный?
– Ничего окончательного не бывает. Все зависит от вас. Научитесь видеть людей в таких, как Андрей, и вас не обойдет счастье. Простое, земное. К небесному идут другими путями, но сходными – тоже через понимание.
Зазвонил колокол. Аня перекрестилась. Назар повернулся к храму, нахмурился.
– Треснул.
– Кто?
– Колокол треснул. Звук не тот. А будет еще хуже. Остерегайтесь. Так уходите?
– Да, я иду на службу.
– С Богом разговаривать?
– Ну, если хотите, да.
– Через посредников? А напрямую не хотите?
– Что вы имеете в виду?
– Ничего. Идите. Вам там хорошо. Набираетесь сил. И терпенья… Вам оно сейчас нужно, на вас столько всего легло. И Марфа накормила гостей, и все были довольны, но слов Спасителя она так и не услышала.
– О чем вы, Назар?
– Я просто прощаюсь. И зря мы с вами на «вы», мы же все братья и сестры. Прощай, – он наклонился и коснулся губами ее лба. – Теперь у тебя все будет хорошо.
Колокол вновь забил. Аня подняла глаза, а когда оглянулась, Назара не было. Мимо проходила стайка молодняка, может, он пристрял к ней? Она посмотрела вслед мальчишкам. Но ни у кого из них не было длинных кудрей.
На службе впала в сладкую полудрему. Уста привычно выпевали слова «Символа веры», но смысл не задевал сознания. Все это лилось сквозь нее, как теплая вода, согревая, очищая до пустоты, которую предстоит чем-то заполнить. Но это потом, а сейчас надо достоять до конца, проехать пять остановок, доползти до их хрущевки и – на диван. И спать. Долго. Слишком большой был сегодня день. Да ночь, считай, бессонная с этим тупым учебником. Лучше бы конспекты взяла у дневников. Гугеноты… Славные ребята… По стенам ползают херувимы. И праотцы над алтарем нехорошо косятся на каких-то долгополых путников. Это и есть гугеноты, они теперь там… И голос священника перекатывается под сводами, и ни слова не понять. И от этого особенно куда-то взлетаешь…
Дома повалилась, как сноп, даже телевизор не выключила. Поэтому снилось все вперемешку: Путин вел криминальную хронику, Галкин куда-то поехал вместо Шойгу. Потом начался сериал с плачущими героинями. И вдруг знакомый голос позвал:
– Аня!
Она приподняла голову. На экране грустно улыбался Назар. Над каштановыми волосами было заметно золотое сияние.
– Я вновь приходил. И вновь меня не узнали, – сказал он, словно извиняясь. – И это будет до тех пор, пока люди любят церковь больше, чем Бога. Ты, Аня, предпочла дремать на службе, чем говорить со мной. Я понимаю, так спокойнее.
Вы все просите покоя. Я дам его вам. Но это не лучшее состояние души – стоячее болото быстро начинает смердить. Не все способны взойти на Голгофу. Не все способны искать истину. Но понимать других, принимать, какими я их создал, прощать и улучшать вы можете. И тогда уже не будет застоя. Слышишь, Аня? Начни с этого. Помнишь, «главное – начать»?
Назар… нет уж, конечно, Назаретянин подмигнул ей с экрана и поднял руку в благословляющем жесте. Камера наехала на нимб, по экрану расплылась светлая муть. Потом замельтешил «снег», как будто сорвали верхнюю антенну. Аня повалилась с дивана на пол и зашлась в рыданиях. Так распростертую ничком, сотрясающуюся от слез, ее и нашла Ольга Максимовна.
Горячее молоко и липовый отвар быстро подействовали. Аня лежала опустошенная, ослабевшая и странно трезвая. Ольга Максимовна принесла еще ведерко с травяной водой – сделать ножную ванну. Напрасно, ведь жара нет, просто стресс. Вообще мачеха – тетка мировая, особенно, когда не грузит рассказами о туристических слетах тридцатилетней давности. Не была бы на месте мамы, жила бы просто рядом, гляди, и подружились бы…
За что я ее так не люблю? Из-за Вовки. Обожает сына со всеми его закидонами и не пытается переделать. Вернее пытается, но это бесполезно, такую скотину ничем не… Назар говорил: понять. Да я что, братика своего не понимаю? Просто говнюк. Попробовала бы я в девятом классе такое отмачивать…
Не так понять… Изнутри. Чтобы больше не злиться. Смогу ли? Придется, ведь Он так хотел…
Наутро появились первые сомнения. Позвонила Тамаре, она смотрела ту же аргентинскую бредуйню, но никакого Мессии на экране не видела. Значит, это было только ей. Может, все-таки сон? А днем? Был ли вообще Назар или это галлюцинации?
В университете набралась храбрости, подошла к Карманчику и спросила, что за студент сдавал с их группой. Преподаватель помнил его прекрасно: удивительный знаток, умница, такое небанальное мышление… А как фамилия? Запамятовал, посмотрите в ведомостях.
В списке сдававших в тот день никакого Назара не оказалось, наверно, брал индивидуальный допуск. Аня заглянула в учебную часть заочников, спросила, был ли такой?
Был. Его и здесь запомнили. Но ни в каких журналах имя Назар не стояло. Пошла к знакомой сотруднице вузовского пресс-центра. Та влезла в базу данных, и вскоре машина выдала полтора десятка Назаровых, двух Назарянов, одного Назарчука… Но на восемь тысяч студентов никого с именем Назар…
Через два дня сдавали зарубежку. Усмехнулась, увидев на билете число 17. Анализ ибсенского «Бранта». Что же ей еще могло попасть из этого периода… Загнула так, что седовласая профессорша похлопала ее по руке: не стоит принимать все так близко к сердцу, давно это было, вымысел художественный, да и вообще норвежцы слишком прямолинейны. Поставила «отлично». До Рембо даже не дошли.
Это был последний экзамен. Отоспалась и ахнула: с этой сессией не записала разговор с Назаром. Уподоблюсь теперь Левию Матфею. Попыталась вспомнить, и – о, ужас! – только какие-то бессвязные обрывки. Забыть такое… Нет ей прощения…
Но однажды во время службы в голове зазвучали Его слова о человеке как частице единого замысла Творца. Что-то он считал самым главным… Мысленно уйти от насущных дел, но не впадать при этом в блаженную дрему, ощутить мир вокруг себя, себя в этом мире, тогда почувствуешь Бога… Действительно в церкви это сложно, здесь ты как бы в истории, а не в реальности. Вчера на даче ощущение Творца было гораздо острее. Почему?
Аня подняла глаза на распятие. Сколько раз она обращалась к нему, и окровавленный Христос давал ответы. Если не сразу, то прозрение приходило дома. Всегда. Но сейчас деревянный Христос только страдал и молчал. Застывший, зеленоватый… И вдруг поняла: это и есть ответ. Здесь Он умер, и Аня вопрошает мертвого. А Назар хотел, чтобы они научились слушать живого Бога. Как все, оказывается, просто.
Теперь в храме Аня все острее чувствовала окружающих. Вон Клавдия Васильевна молится, чтобы не текла крыша. Замучилась старушка, жалко ее. Но услышать рядом с ней голос Всевышнего… Мы же сами глушим его хором наших проблем, болью наших болячек, злостью наших обид. Да еще требуем, как капризные дети: дай нам терпения, кротости, любви. Не понимаем, что мы должны сами взрастить это в себе, что это нельзя дать извне, что это испытание…
Две прихожанки сзади весьма слышно обсуждали третью, что нынче надела новое платье. У Ани подступило к горлу, и она выскочила из храма.
Брела по Набережной. Ребята-музыканты сидели на той же скамейке. Аня заметила, что они собираются здесь каждый вторник, наверно, отсюда идут на репетицию. Андрея не было, но рыжий Сергей приветливо кивнул. Шагнула к ним.
– Андрей не придет?
– Вряд ли. Что-нибудь передать?
– Он говорил, нужен человек, играющий на скрипке.
– Это не ему, это нам нужен. А вы что, умеете?
– Было дело. Но я полудилетантски. Музыкалку даже не закончила.
– Да мы не ищем Паганини. Просто в одной композиции подыграть. Пойдемте с нами, тут недалеко, мы вам сразу все покажем. Уверен, вы справитесь.
Так неожиданно Аня стала участницей рок-фестиваля. И стала пользоваться особым уважением у брата, помешанного как на мелодическом роке, так и на тяжеляке. Вовка со своими мальчишками болели за их группу, обсвистали решение жюри, присудившего третье место, и в знак солидарности притащили за кулисы бутылочку, облепленную ликами рок-звезд. Этикетки были, конечно, самодельные, компьютерные, и коньяк тоже самопал. Но очень качественный – выгонял чей-то папа в лаборатории НИИ. Разделили по граммулькам между членами команды, ребятами-дарителями и друзьями из конкурирующих коллективов.
Чокнулись пластиком, сказали «дзынь». Кто-то пошутил: причастимся! Действительно это походило на причастие – символический глоток алкоголя в знак общей любви. Пока к музыке. Но такого единства чувств Аня не встречала уже давно. Раньше оно, наверно, было в церкви, когда не одергивали друг друга, что не так накладываешь крест, не шипели в спину гадости, дополняя чужие биографии своими подробностями. Здесь же никто не пытался исправлять чужую нравственность, людей принимали, какими они есть… какими Он их создал… Все, как Он ей советовал. И она еще, дура, старалась держаться от рокеров подальше, считала их чуть ли не исчадиями ада…
Через день после фестиваля Аня уехала на черноморскую турбазу. Мама Сергея возила туда группы и выбила для девушки сына дополнительное место. Все дни проводили вместе с ним на пляже, но жили в разных домиках, там это строго: мальчики – отдельно, девочки – отдельно. И по ночам под концерты цикад и поскрипывание старых кипарисов разговор с Назаром вспомнился весь по минутам, и Аня его старательно записала.
В свой храм она попала только в сентябре. За это время тут произошло странное событие: от колокола отлетел кусок и упал прямо перед дверью к ногам новорусского авторитета. Люди ахнули – хоть и небольшой кусочек, но полпуда в нем будет. Бронза как-никак. Попал бы по голове, да с такой высоты…
Авторитет матюгнулся, но быстро совладал с эмоциями. И как человек деловой, понял, чего хочет этот лежащий на асфальте осколок, похожий то ли на селедочницу, то ли на протянутую ладошку. Достал чековую книжку, что-то написал, положил листочек на этот прилетевший с неба предмет и поспешил к своей машине. Прихожанам не дали посмотреть на сумму, но, говорят, она была достаточной, чтобы разгорелся спор между настоятелем церкви и чиновниками из епархии. И пойдет ли это на покупку новых колоколов, неизвестно.
Фальшиво стал звучать еще и подголосок. Сергей сразу услышал, даром, что на четвертом курсе эстрадников в институте искусств. И Аня про себя отметила: венчаться им лучше в другом храме. Как Он сказал? Остерегайтесь? Вот и лучше от греха подальше.
И еще в другой церкви не будут знать про Назара. Здесь же она исповедовалась и получила от священника выговор, что попадает на удочку всяким сектантам. Так и не понял ничего. Может, и к лучшему. Значит, Он не хочет, чтобы знали о Его приходе. Значит, это только ее тайна. Аня не открыла ее даже Сергею. И тетрадке с описанием того дня еще долго лежать под стопой отглаженного постельного белья.