После плахи - другой уже суд,
Здесь встают короли на колени,
Но обратно уже не встают...
Я - палач, я судья не от Бога,
После жизни гореть мне в аду.
Убивают охотно и много,
Но не так вот - у всех на виду.
Вон кому-то смешно, а смеяться грешно,
Когда жизни другого лишают,
Или им все равно, видно души давно
Среди злобы и лжи засыхают.
Ну откуда у вас этот дикий порыв?
Что в вас зверя кровавого будит?
Я - убийца, палач, так сложилось, увы,
Вы же с виду - нормальные люди.
Подвели осужденного к плахе,
До упора придвинулась смерть,
Вся толпа - в упоительном страхе,
Им приятно на это смотреть.
Я стою неприступный и гордый,
А толпа возбужденно кричит,
И мне хочется бросить им в морды:
- "Да вы сами себе палачи!"
Мне сказали "пора", я в глаза посмотрел,
А глаза умоляют: "не надо".
Он белее, чем мел, но удар топора,
Ох, как ждет ненасытное стадо.
Каждый взглядом движение ловит,
На глазок примеряя замах,
Как хотят они чьей-нибудь крови,
Чтобы выдохнуть жуткое: "Ах!"
Боже мой, как они все похожи,
Любопютство из глаз аж сочит!
И мне хочется плюнуть им в рожи,
Закричав: "Это вы - палачи!"
Вот кого-то тошнит, осужденный убит,
Рот последней гримассой оскален,
Голова на толпу удивленно глядит,
Мои руки дрожат и устали.
Разошлись... Все до одури рады,
Позади топора круговерть.
Нету большей для многих отрады,
Чем чужая публичная смерть.
Ветер мертвые слезы осушит
И задует дыханьем свечу,
Заберет убиенного душу
И оставит тоску палачу.
Я сегодня под вечер опять не засну,
Да и ночью мне легче не станет.
Я налью что покрепче, ЕГО помяну...
Кто ж еще бедолагу помянет?
