То есть, физически я находился в РФ, а душа моя рвалась домой. Я весь извелся в этом N-ске, торопя время, как дембель.
Продукты я покупал в универсаме. И скоро знал весь персонал в лицо и со всеми здоровался. Женская часть коллектива после работы рассаживалась в соседнем парке на скамеечке. Я догадывался, что все они одиноки – раз не спешат домой! – и сердце мое обливалось кровью. Женщина без мужчины – это страшно! Я, например, свои периоды сексуального одиночества переживаю достаточно легко, рассуждая так: «Ну, наконец-то важные дела завершу!» А у женщин какие «важные дела» могут быть?!
То есть, я жалел этих «соломенных» вдовиц, но проходил мимо… Потому что я не мать Тереза, чтоб всем помогать! Меня на всех одиноких баб не хватит! В этом универсаме грузчиков хватало – на футбольную команду! Где, спрашивается, были эти грузчики? Почему не выполняли свой мужской долг перед сексуально неудовлетворенными соотечественницами? Из какой канавы их надо было выковыривать, грузчиков этих?..
И вот иду как-то вечером по парку и как обычно киваю дамам. Одна поднимается и идет мне наперерез. Остановился… Она и говорит: «Завтра приходи в это же время сюда… Одному человеку надо с тобой поговорить!» Я спрашиваю: «Какому человеку? На какую тему?» Она : «Приходи… Узнаешь… Это очень важно… Для того человека…» Я подумал: елки, а для меня это важно?! Но все-таки пришел: из любопытства.
Мне налили в стаканчик: «Выпей с нами, посиди!» Я сижу, выпиваю, разговорился, анекдот рассказал… Постепенно наша компания растаяла: женщины, одна за другой, попрощавшись, удалялись прочь. И вот, наконец, остался только я да директорша универсама с пышным именем Рамона, которую я про себя звал мадам Грицацуевой. Ну, просто вылитая мадам Грицацуева из фильма Марка Захарова! Шикарная женщина: вся в блестящих цацках, а прическа – как у древнеперсидского полководца! Сидим с ней, она мне про жизнь рассказывает, про дочку, про мужа, который сгинул.
Открывает она сумку и вытаскивает бутылку любимого коньяка Уинстона Черчилля. А сэр Уинстон предпочитал армянский, если кто не знает! И мне тоже всегда нравился этот прекрасный напиток. И до меня, наконец, доходит, чего Рамоне от меня надобно?! Как до жирафа… А время позднее. «О, последний автобус ушел!» – вздохнула Рамона. Я думаю: женщину среди ночи одну бросать нельзя. Приглашу-ка ее к себе в гости, пусть переночует. И коньяк по-человечески допьем. Все равно на меня спиртное действует, как снотворное, расслабляет полностью, я просто вырублюсь и все…
Пригласил. Допили коньяк. Я лег на диван и провалился в сладкий сон, успев пробормотать: «Ложись рядом, больше некуда…» Очнулся от того, что Рамона что-то со мной делает. Я не знаю, как это правильно назвать! Минетом это нельзя было назвать! Уж я-то знаю, что такое минет. А Рамона вытворяла нечто… Как будто пылесосом! «О, елки-моталки!!!» – удивился я. И, кончив, потерял сознание.
Проснулся рано. Рамона уже производила манипуляции с интересующей ее «деталью» моего организма. Я притворился спящим: вырываться в подобной ситуации счел недостойным – я же все-таки не гимназистка! Но и участвовать не желал! Так и дремал, пока она сверху прыгала. Это походило на эпилептический припадок! Я думал с сочувствием: сколько же времени тебя, бедную, не ебали?!
Потом она оделась и ушла на работу, захлопнув дверь.
Вечером я отправился за продуктами в универсам: начать обходить эту торговую точку стороной, после случившегося, значило бы проявить слабость! Как ни в чем ни бывало, спокойно подхожу к кассе – все кассирши вытянули шеи и уставились на меня! Из подсобки выглянули работницы: «Шу-шу-шу…» Кто-то, видимо, позвал Рамону. Она вышла в зал во всем своем блеске и, взяв меня за рукав, отвела в сторону: «Ну, пойдем сегодня на танцы!» Какие, думаю, танцы-шманцы! Меня девушка в Риге ждет! И Рамоне говорю: «У меня, гм, есть… невеста, гм… Я не очень хорошо поступил… по отношению к ней…» Рамона в ответ: «Да, да… я понимаю, да…» – отпускает мой рукав. И вдруг не выдерживает, и начинает громко всхлипывать, тряся кудрями. Вот ситуация, да?! Весь магазин на нас смотрел: покупатели, продавцы, грузчики опухшие.
«Какая же в этой истории мораль?» – может спросить читатель. Да, никакой, – отвечу, – читатель, морали тут нет! Одна сплошная похабень.