Открывать для себя то Иванова, то Русакова,
в строчках жадно искать лишь тебе предназначенный знак
и, найдя, сознавать, как весомо заветное слово,
пред которым ты, словно младенец, и жалок, и наг.
Ощущать, как в глазах закипает забытая влага,
все твое существо превращается в зренье и слух –
завидущий огонь второпях загибает бумагу,
обращая твои заурядные вирши в золу.
Наконец-то признать: этот мир без тебя не развалится;
на уста наложить золотую молчанья печать…
Но к бумаге и ручке по привычке потянутся пальцы,
когда завтра затихшее слово не сможет молчать.
[i]
