Позавидуют везучие
(Не стремился, не ловчил),
Все часы ночные, лучшие,
Я в подарок получил.
В этот миг, и в час серебряный,
Так, что кругом голова,
Сердце тукало за ребрами:
Раз-и, два-и, раз и два!
Обреченное, косматое,
До скончанья быть во мне,
И мои часы отматывать
В этой внутренней тюрьме.
Я ж, обласканный бессонницей,
Задыхаясь и кляня,
Понимал, что встало солнце
Специально для меня.
Над домами, и над липами,
Над туманом на ветру...
Как пацан, я тихо всхлипывал,
Засыпая поутру.
Названья НЕТ
Определители звонков, и блокираторы замков,
И пара дюжих мудаков спасут ли от отстрела?
Смешно поэту одному – ведь он не нужен никому!
И не дрожит в пустом дому его больное тело.
Конечно, я все это вру, и тихий омут – не к добру.
Поэту страшно на ветру безвременья, забвенья.
Вопит и корчится душа, и пусть в кармане ни гроша,
Но слушает он, не дыша, как умирает время.
Прости, ведь я лукавлю, брат: он стал прославлен и богат,
На пальце – камень в сто карат, и отдыхает в Ницце...
Но по ночам, испив вина, он знает, в чем его вина,
Обрывки строк лишают сна, и бьется он, как птица.
Как знаешь, клоун ли, пророк, на крик ли, или говорок,
У перекрестья всех дорог мелькни недужной тенью...
Вот так и жил бы без затей, не ожидая новостей,
Среди зверей, среди детей. Но нет ему спасенья.
ТРИ СОНЕТА
… и взгляда, проникающего сквозь.
И. Бродский
1.
И взгляда, проникающего сквозь,
И вздоха, наполняющего вечность,
Хватает, чтобы вынянчить беспечность,
И рассказать, что время удалось.
Пусть кровь стекает наземь из души,
Пусть мелочи выламывают руки,
Мы выдюжим в замедленной разлуке,
И будут наши встречи хороши.
Минуты разделяя на века,
Из капли добывая океаны,
Царапая ладони о весло,
Поймем: полоска света далека,
Попытки наши выжить - непрестанны,
Но пылью лет дорогу занесло.
2.
Я буду ощущать себя всегда
Немыслимым и жалобным подобьем.
И пусть глядят мне в спину исподлобья
Мои невозмутимые года.
Без смысла нет причины больше жить,
Но где его искать, и чем приветить,
Когда осталось мне в минуты эти
Заклеить мир, и окна заложить.
Но рвет бумагу неподвластный свет,
Но греет душу солнечное чудо,
Добытое без боли и труда.
Я был здесь, и в траве затерян след,
Куда ушел я, где я дальше буду...
Я не даю вам права на ответ.
3.
В ней есть любовь и неподдельна грусть -
Мне говорили об одной девице.
И мужиков восторженные лица
За ней стекали, плавясь. Ну и пусть
Ее весенний взгляд - поверх голов
Скользил, отдельно от влюбленной стаи,
И осекался каждый острослов,
Его, как искру жгучую, встречая,
Но я-то знал, что в каменной ночи
Она скользнет, как беглая богиня,
В мои ладони, и к моим губам,
И мир ошеломленный замолчит,
Когда она ветвями руки вскинет,
И платье упадет к ее ногам...
СОСЕД
За стеной – отдельная палата.
Пусть она, как наша, небогата,
Ну а все же, все-таки – один
Дни свои больные коротает
И жратву отдельную глотает
Некий угловатый гражданин.
Ходит он, прямой, по коридору,
Как курок, оттянут до упора,
Перед ним профессора дрожат
И спешат в палату, как к докладу,
Ну а он внимает их докладу
Зол, спокоен, как пружина сжат.
Он кого-то, верно, охраняет,
Левое плечо его стекает,
Словно тянет, тянет кобура,
Словно давит пистолет под мышкой,
Словно сводит напряженье мышцы,
И вот-вот, сейчас, уже пора…
Он проходит, будто по пустыне.
Взгляд его непоправимо синий.
Высоко подъята голова.
Горд он, что кого-то охраняет.
А врачи вослед ему роняют
Тайные летальные слова.
ЛЕШЕКУ
А Лешек никому не отвечает...
Он голову свою в руках качает.
Стихами дышит, только не к добру.
Я дом запру, запруду перейду...
там, у берез, я тихий свет нашарю,
и смою со щеки своей беду,
грибов найду - потом себе нажарю
под рюмочку. Не бойтесь, не сопьюсь.
Прошла пора... Пока же здесь, в березах,
я, мысли растерявший и тверезый,
за странного поэта помолюсь.
ДОКТОРУ ГУМИС
Милый доктор,
я очень и очень здоров,
хвори спрятали (временно) клещи, усмешки и жала.
Я-то думал: конец,
а оно, понимаешь, начало
быстрой жизни моей,
полной мелко наломанных дров.
Этим утром мороз.
Воздух пахнет бензином и кожей
чудной женщины, гнавшей меня на свободу взашей.
Но сложу я костер из того, что не сделал,
не прожил,
пусть погреется здесь
вся компания местных бомжей.