Бродим по стадиону, где когда-то занимались разными глупостями, вроде бега с препятствиями, вспоминаем наше гребанное незабвенное детство.
— Слушай, — говорит Андрей, - а знаешь ли ты, что Пчелкина тебя хочет?
— В каком смысле, «хочет»?
— В смысле, как мужчину!
— Иди ты?!
— Иди ты сам! Она жаловалась, что ты холоден к ней… Не обращаешь внимания на знаки, которые она тебе подает!
Не помнил я, честно говоря, чтобы Пчелкина когда-либо подавала мне какие-то «знаки». Привлекала ли она меня, как женщина? Ну, да! Все у нее на месте: руки, ноги, голова… Чего б не привлекать?
Андрей продолжил:
— Сейчас пойдем к ней в гости! Посидим часок, поболтаем. Потом я, как бы невзначай, посмотрю на часы и вспомню, что у меня дела. И исчезну! А ты останешься с ней наедине…
— Но надо чего-то ей принести... Угощение! Я же не альфонс!
— У меня есть яблоко… — сказал Андрей. — На! Для друга не жалко! — И он вынул из кармана мятый и вялый плод.
Я повертел яблоко в пальцах:
— С этим можно идти в гости?
— Почему бы нет? — невозмутимо ответил Андрей.
Перед дверью Пчелкиной я попятился назад. Андрей крепко схватил меня за руку:
— Ну, давай, женишок, соберись... Кип смайл!
— А ничего, что у меня фингал?
— То, что надо! Бабам это нравится! Я скажу, что ты ребенка из горящего дома спас!
— Какого ребенка? Я же побитый, а не обоженный…
Но Андрей уже нажал кнопку звонка. Послышались шаги. Пчелкина открыла дверь и недоуменно уставилась на нас. Потом опомнилась, взяла себя в руки, натянуто улыбнулась и приветствовала нас с подозрительной любезностью:
— А, мальчики, это вы! Как хорошо! И главное, вовремя: я как раз чайник поставила!
Я скромно улыбнулся и протянул Пчелкиной яблоко:
— Это тебе...
Она взяла плод за хвостик и внимательно на него посмотрела:
— Большое спасибо!
Мы выпили чаю и пошли смотреть на живность. Ибо Пчелкина, будучи весьма предприимчивой особой, научилась в домашних условиях... выращивать цыплят. Сама ли она их ела или растила на продажу, это мне неизвестно. Клетки с цыплятами стояли в коридоре. Нам захотелось с цыплятами поиграть. Случайно опрокинули одну из клеток, и цыплята разбежались в разные стороны. Полчаса мы потратили на их отлов. Это чрезвычайно трудное занятие — охота на цыплят! Стукаясь лбами, мы гонялись за ними по коридору. Цыплята, расставив крылышки, носились как угорелые, пища и совершая немыслимые виражи. Пчелкина кричала: “Ой, не раздавите!” Наконец, все юные птицы, при помощи полиэтиленовых пакетов, были пойманы и водворены на место. Пчелкина пересчитала их и сказала:
— Ну, все, культурная программа на этом закончена!
Андрей, наконец, вспомнил, что собирался отставить меня с Пчелкиной наедине, посмотрел на часы и, сославшись на срочные дела... рухнул в бельевую корзину, где моментально вырубился.
«Я же пришел соблазнять Пчелкину!» - подумал я и придал своему лицу выражение мужественной загадочности. Сделал пару шагов к бывшей однокласснице. Она отступила:
— Эй! Тебе не пора ли уже бай-бай?
— Только ты, лишь ты одна… — начал я.
Пчелкина взяла со стола вазу, вынула из нее цветочки и окатила меня холодной водой.
— Спасибо! — сказал я.
— Лучше? — спросила Пчелкина, не выпуская вазу из рук.
— Извини, конечно, за навязчивость, — сказал я смущенно, стряхивая мокрые зеленые листики, прилипшие к моим волосам, — но... можно я у тебя просто переночую?
— Нельзя!
— Я буду тих... А на улице мокро, холодно и полно маньяков! Тебе не жалко меня выгонять среди ночи?
— Нет!
Она медленно, но настойчиво подталкивала меня к открытой двери. Меня качнуло назад, я отступил, чтобы сохранить равновесие, и оказался за порогом. Дверь тут же захлопнулась перед моим носом. Я поднял было руку, чтобы позвонить, но передумал, почесал затылок и спустился вниз. И побрел, куда ноги понесли...
Ноги вынесли меня в район Старой Гертруды. От стены отделилась фигура и пошла в мою сторону. В темноте качался огонек сигареты. Я насторожился: сегодня меня уже били!
Фигура оказалась женщиной средних лет.
— Мужик! Выпить хочешь? — произнесла она, затянувшись.
Я замотал головой:
— Нет, спасибо! Не хочу...
— Ну и дурак!
Женщина отбросила сигарету в сторону. Выражение ее лица было презрительным и несчастным, одновременно.
